«Рим, конечно Рим», или «Итальянское танго»

— Читай! — приказал мне Джеромо, тыча кривым пальцем в сторону чаши.

— Не умею… такие буквы, — пробурчал я, чуть не плача.

Тогда прочел он. Голосом, полным такой мелодии и трепета, что в моей душе навсегда что-то перевернулось. «SE NON E VERO, E BEN TROVATO»… Понимаешь, как орган в соборе: торжественно, просветленно… Собственно, после этого я уже не мог не стать Сантой, не мог не придумывать, не петь. А прадед, оказывается, сочинял сказки. Целые папки остались после его смерти в библиотеке. Наверно, нас дожидаются… Меня поразило название, вытесненное на сафьяновой обложке: «Когда зацветут гиацинты».

— Да, я сразу почувствовала это… ну, какую-то связь между всеми нами, живыми, ушедшими, воображаемыми, настоящими… Только сейчас не могу… не могу уловить, — шептала Кристина, глядя широко раскрытыми глазами в распахнувшееся за балконной дверью небо. — Неважно, какими путями — но все ниточки связались в узел…

— Самое сложное, графиня, состояло в том, чтобы повернуть время вспять. Мне было необходимо завалить тебя этими цветами! Но ведь гиацинты отцвели месяц назад! Теперь то в наших теплицах их будут выращивать круглый год.

— Если бы это все увидела бабушка….

— Кстати у меня есть для тебя послание дорогая. — Санта передал Кристине сложенную телеграмму. — Здесь, кажется, шифровка.

Русские слова, написанные латинскими буквами, выглядели невероятно: «Поздравляем бракосочетанием, желаем счастья мама бабушка Фил». Кристина недоуменно посмотрела на Санту, повторив по-итальянски — «мама, бабушка, Фил»…

— Я предупредил их о свадьбе неделю назад. Жаль, я ещё не знал, что стану графом и не смог шикануть подписью… Ведь они были далеко не в восторге от моего московского вида… Я не злопамятный — о всех вспомнил. И еще, вот что, детка — осенью мы ждем твоих родных к себе в гости, ведь правда?

Кристина схватила жениха и, завизжав от радости, стиснула его в объятиях. В то же мгновение раздался оглушительный трест — в небо взвились фейерверки. Радужное сияние заполнило комнату, хороводы пестрых теней плясали по стенам, а огненный праздник не прекращался — стрелами взмывали в небо ракеты, рассыпались в воздухе фонтанами искр, бешено вращались над парком гигантские пылающие колеса. Залп следовал за залпом, освещая окрестности…

— Долой, долой именитые кружева! Оставим в свидетелях только «принца». Ты так украшаешь его, детка! — Нетерпеливо сорвав одежду, Санта любовался распростертой перед ним женщиной.

Длинные шелковистые пряди разметаны по атласному покрывалу, глаза на бледном лице загадочно чернеют, а в алмазной капле, притаившейся на груди, вспыхивают радужные отсветы фейерверков. Санта прильнул к ней губами и согревал до тех пор, пока камень не стал теплым, слившись в единое целое с разгоряченными телами…

… — Ты так осторожничал, милый. Будто обнимал хрустальную вазу, заметила Кристина, когда Санта удовлетворенно прильнул к её плечу.

— Я боюсь за нашего малыша. Все это время мне казалось, то с тобой что-то неладно. Доктор успокоил меня, но все же…

— Все же он рекомендовал быть осторожным и ты не решался проникнуть с дурными намерениями в мою девичью спальню?

— Если бы ты знала, чего не это стоил! Я и не предполагал, что сумею быть таким сдержанным. Но становилось прост невмоготу — ты была рядом, но… Я старался не смотреть на тебя, потому что заводился от одного взгляда. От этого злился и, наверно, вел себя глупо.

— Я думала, что совсем безразлична тебе.

— Ты дивная, детка. Ты — волшебство, погибель. А я — страстный южный дикарь, измученный воздержанием… Но мы ведь наверстаем свое, правда? Когда эта кроха будет спать у себя в колыбельке. — Целуя живот Кристины, Санта вдруг прижался к нему щекой:

— Что это, слышишь? Смотри, смотри, он шевелится! Держи здесь, это, кажется, пятка… Он двинул меня прямо в нос!

— Значит, через восемнадцать недель мы станем мамой и папой. Кристина крепко сжала щеки Санты и притянула его к себе. — Отвечайте, граф дель Форте, вам непременно нужен сын?

— Ну, конечно! Но он не обязательно должен быть первым. Мальчишка или девочка — наш первенец будет очень любимым ребенком — вот это я знаю точно. И ещё то, что он совершенно определенно не будет последним.

— А я знаю точно ещё дно: кто бы это ни был — сын или дочь — мы назовем его Рома. — Кристина поцеловала тянущиеся к ней губы и мечтательно выдохнула: «Рим, конечно, Рим!»