Колыбельная для Варежки

Букет проследовал в библиотеку, и девушка на контроле была настолько поражена, что даже не потребовала предъявить читательский билет, только открыла рот и заморгала. Букет поднялся по лестнице — к прозрачным, застекленным от пола до потолка читальным залам; свита неотступно следовала за ним. Букет вошел в читальный зал и огляделся. И тут же от книг поднялись абсолютно все головы, кроме одной…

Наиля, как всегда, что-то усердно конспектировала, и Варе стало искренне жаль, что ее подруга не увидит волшебной сцены — подношения роз счастливице. Но долго жалеть Наилю не пришлось: Иван-царевич подошел именно к ней и встал навытяжку, ожидая, когда ОНА соизволит взглянуть.

Наиля взглянула. Подняла брови. Ласково улыбнулась. Сказала, что выбран ее любимый цвет. Приняла целомудренный, но нежный поцелуй в щечку. И помахала рукой на прощание. Иван-царевич тоже махал рукой и уходил от нее, пятясь, как если бы Найдя была царственной особой.

— Кто это?! — Варя не выдержала и бросилась расспрашивать Наилю, не успел ее поклонник даже окончательно выйти за дверь.

— Да так… — Наиля мило и неопределенно пожала плечами. — С физического факультета. Мы пару месяцев уже встречаемся.

— А розы в честь чего?

— А это вместо бриллиантовых серег — я ему рассказала про наши обычаи.

Варя села на стул неестественно прямо, стараясь выровнять вставшие на дыбы мысли: мир не то чтобы рушился, а нагло кривился, словно в зеркалах комнаты смеха.

— Но ты же еще в пятницу говорила…

— Так ведь после пятницы были суббота и воскресенье! — рассудительно заметила Найдя. Она вздохнула, как умудренный жизнью человек, и добавила:

— Пока не выйдешь замуж и не встанешь к плите, надо брать от жизни все.

Варя задала решающий вопрос, о который, как ей казалось, невозмутимость Наили должна была разбиться вдребезги:

— А ты ему не рассказала про ваш обычай выходить замуж девушкой?

Наиля отмахнулась:

— Ой, я тебя умоляю! До свадьбы заживет.

Ну, не смотри на меня, как на сумасшедшую: есть же специальная операция, а папа мне достаточно денег присылает…

Но Варя перестала поражаться происходящему почти с самого начала. Она ясно чувствовала, что, несмотря на разительную перемену курса, в паруса Наили продолжает дуть один и тот же попутный ветер. И потому она смотрела не в тревожное будущее Наили, а в свое собственное недалекое прошлое…

…Варя вышла с семинара по древнерусской литературе в удивительно приподнятом и возвышенном настроении. В ее голове сказочным серебром переливались строки из «Жития святых Бориса и Глеба», где говорится, что мечи у князей-мучеников блестели «аки вода». Люди едут на смерть, хотя и не ведают о ней, но их мечи заранее оплакивают хозяев…

— Варежка!

Тимур стоял у противоположной стены коридора и как-то беспомощно держал в руках только что захлопнутую книгу. Варя пошла к нему навстречу, дрогнув от радости и тревоги: что-то случилось, и она ему нужна.

Однако Тимур держался мужественно и долго не рассказывал, в чем дело. Они пошли перекусить, и он напряженно веселым голосом потешал ее какими-то анекдотами из жизни театральной труппы. Потом они вместе поехали к ней домой (Варя чувствовала, что Тимур не хочет оставаться один, и ей это было невыносимо приятно). На эскалаторе она встала на ступеньку выше его и обняла, а он по-детски прижался к ней головой и как будто слегка успокоился. В вагоне метро Тимур крепко держал ее за руку, а когда они шли по направлению к ее дому, Варя наконец услышала Историю Его Бедствий.

Тимур провалил английский. Причем провалил раз и навсегда, хотя до экзамена оставался еще чуть ли не целый семестр. Сразу после зимней сессии их старенькая и ко всем снисходительная преподавательница, кротко журившая студентов, но неизменно ставившая им зачет, вдруг неожиданно слегла в больницу, а им дали новую — свежеиспеченную и лютую к любой студенческой погрешности аспирантку. Тощую, безвкусно крашенную под лису и способную прийти на семинар в мужском пиджаке, кожаной мини-юбке и кроссовках с высокими шерстяными носками. Видимо, у Тимура (большого эстета) было на лице написано отвращение к этой безвкусице, потому что Тощая Лиса начала к нему придираться с самого начала, а пару дней назад громко и при всех объявила, что у него деревенское произношение. В ответ Тимур заметил, что у него, по крайней мере, не деревенский стиль одежды (в момент оскорбления человек взял в Тимуре верх над дипломатичным юристом). Сегодня же он получил свою последнюю контрольную работу, буквально исполосованную красной преподавательской ручкой, и понял, что война объявлена и что преимущество не на его стороне.

Самокритичный Тимур признавал, что английский его не идеален и что единственный способ устроить Лисе Ватерлоо — это заговорить с ней на таком безупречном языке, чтобы она скрипела зубами от злости, выводя в зачетке «отл.». Проблема была одна: учитель английского. Заниматься нужно будет много, но лишних денег нет вообще. А соседи по комнате усердствуют в своем разгуле, сводя на нет любые попытки открыть учебник. А чем грозит так и не полученный зачет…

Варя не могла себе этого толком представить — у нее самой никогда не было разборок с учебной частью.

— Ты не знаешь жизни, — заверил ее Тимур.

Вечером они вместе пошли выводить собаку. Та, засидевшись, от души резвилась, прыгая по сугробам за брошенной палкой, и возбужденно лаяла, припадая на передние лапы.

То Варя, то Тимур поминутно бросались к собаке, вступая с ней игру и таким образом вырываясь из поля возникшего между ними напряженного ожидания. Но как только они занимали место друг подле друга, им снова становилось не по себе. Варя понимала, что сейчас она должна сказать что-то решающее, но никак не могла начать и ожесточенно взрывала носком сапога смерзшийся снег на дороге.

«Знаешь, я тут подумала.., а что, если тебе переехать ко мне? Сможешь спокойно заниматься, да и с английским я всегда помогу…»

Нет, примитивно.

«А что, если нам объединить усилия в борьбе с Лисой? Скажем, на моей жилплощади…»

Слишком жеманно.

«Нет худа без добра. По-моему, у нас появился повод начать совместную жизнь — как говорится, и в радости, и в горе…»

Чересчур по-командирски.

— Варежка, — немного не своим от смущения голосом обратился к ней Тимур, — ты не могла бы со мной позаниматься?

— Знаешь, я тут подумала… — не раздумывая, выпалила Варя.

После того как Тимур ответил «да» на ее предложение, они некоторое время шли молча. Тимур был ошеломлен неожиданной удачей, но Варя не замечала этого — сердце ее заходилось от радости. Вновь обретя душевное равновесие, Тимур спросил:

— Не пора ли нам произнести какие-нибудь слова?

У Вари похолодело в груди, словно душа взлетела на качелях.

— Я, конечно, филолог, но не всегда могу найти нужные слова…

— Поскольку я юрист, я обязан находить нужные слова даже тогда, когда не могу. Как тебе нравится такая формулировка: «С этой минуты и до самого конца вся моя жизнь без остатка принадлежит тебе, и только тебе»?

Варя на одном дыхании, как пионер, повторила торжественное обещание; его вычурность казалась донельзя уместной: именно так и должны объясняться все влюбленные во все времена. Двадцатый век в одночасье переплетался с дворянскими усадьбами, рыцарскими турнирами, величавой античностью и с «Песнью Песней». Ведь на чем, как не на любви, стоит этот мир от начала времен?

Когда она договорила, Тимур поцеловал ей руку и крепко сжал ее. После этого было так странно (и даже смешно!), но, увы, необходимо обсуждать детали предстоящего переезда.

Варя, отрешенная и счастливая, на все тезисы Тимура отвечала «да». Тут опять, заигрывая, подлетела собака и с притворным рычанием стала хватать хозяйку за рукав. Варя вприпрыжку бросилась за ней, почему-то хлопая в ладоши. Ей казалось, что и Тимур сейчас рванется за ними вдогонку, но он продолжал спокойно идти по дороге и встретил обернувшуюся к нему Варю вежливой, чуть снисходительной улыбкой.