Колыбельная для Варежки

— Я не издеваюсь. — Тимур действительно говорил без тени издевки. — Попросила бы меня, я бы с тобой пошел.

— А без просьбы нельзя догадаться?!

— Нет! — Тимур поднял на нее ясные и холодные, без единой капли вины глаза. — Я не телепат, чтобы мысли читать. Надо говорить русским языком! Чему тебя учат на твоем факультете?

Варя принялась медленно снимать сапоги.

«А действительно, чему меня учат, если мне не хватает целого языка, чтобы договориться с одним-единственным человеком?»

Ближе к одиннадцати Тимур начал стелить постель. Варя медлила, опять маскируясь чтением книги: она не знала, где ей сегодня ложиться. Когда Тимур поселился у них в доме, мама сказала, что не желает видеть "этот разврат, хоть вы его и называете «гражданский брак». Оберегая мамино зрение, Тимур спал на Вариной постели, Варя занимала на маминой место ушедшего папы, и мама была спокойна, как человек, уехавший в тыл во время войны. Все сражения велись в ее отсутствие, и этот вечер был первым, когда Тимуру и Варе не приходилось играть в нерушимый мир.

Варя ждала вестей с передовой и нервно листала бесполезные страницы.

Тимур постелил постель и, ни слова не сказав, прошел мимо нее в ванную комнату. Слушая бесконечно долгое журчание душа, Варя обреченно отложила книгу и прикрыла глаза.

Она была Робинзоном, мимо которого прошел ; последний суливший спасение корабль Прошел и не заметил ее костра. Этот корабль ничего не потеряет от того, что не взял Робинзона на борт, — пойдет себе дальше к радостным и светлым берегам с драгоценным грузом чая, пряностей или слоновой кости. И что капитану до несчастного изгоя, готового отдать ему весь свой остров за право быть на борту?

— Варежка!

Варя открыла глаза. Тимур стоял над ней, улыбался и протягивал руки.

Счастливо погружаясь в сон, Варя подумала: интересно, стала бы Наиля гордиться тем, что еще ни разу в жизни не пробовала восхитительных восточных сладостей?

— Что? — рассеянно переспросила Наиля (она изо всех сил конспектировала лекцию по диалектологии). — Да я сладкое вообще не люблю, вредно это. У меня мама — стоматолог, она меня с детства приучила: на десерт — только фрукты.

Но Наиля ответила на вопрос лишь в понедельник утром, а до этого успели пройти еще суббота и воскресенье.

Субботнее утро было поистине праздничным: солнце сияло с неприкрытой радостью, в воздухе словно растворилось золото, и на фоне царственно-роскошной синевы новорожденная зелень смотрелась особенно трогательно. И когда, приподнимаясь в постели, Варя глянула в окно, все в ней мгновенно полыхнуло от радости. Она вновь повалилась на подушку и счастливо прикрыла глаза. Еще немного сна — и счастье ее будет поистине безграничным…

В соседней комнате громко заиграла музыка Тимур был жаворонком и таким образом боролся с Вариными совиными привычками.

Она не смела возражать против этой борьбы, но сейчас уже начала сползать в сладчайший утренний сон, а музыка грубо ворвалась и встряхнула ее за шкирку. Варя со стоном разлепила веки: «Господи, зачем?..»

И вдруг поняла, что это за песня.

Last night I dreamt of San Pedro

It all seems like yesterday not far away

Мадонна. «Spanish lullaby» — «Испанская колыбельная». Тогда в общежитии Тимур успел придать происходящему немного романтики: дотянулся до магнитофона, щелкнул нужной кнопкой, и Варино окончательное погружение в сказку произошло именно под эту мелодию.

Тимур вошел в комнату с мокрой после душа головой. С улыбкой подсел к Варе на кровать.

— Узнаешь?

И, несмотря на отчаянное желание спать, Варя не могла не почувствовать себя отчаянно счастливой. Она обняла его за шею, уткнулась в его плечо и вновь обмякла — сон никак не проходил.

— А перевести можешь? О чем тут поется?

— «Снился мне ночью Сан-Педро… — начала Варя, удивительным образом с ходу попадая в такт. — И все, как вчера еще, со мною вновь…»

— А дальше?

Дальше Варя просто не помнила.

— Ну, хоть общий смысл какой?

Варя не прислушивалась к смыслу ни в первый, ни во второй раз.

— И за что тебе по английскому пятерки ставят? — искренне удивился Тимур.

Варя села прямо и сняла руки с его шеи.

Сон прошел.

Минут через сорок, наскоро перекусив, они уже ехали в яхт-клуб.

Варе казалось, что еще никогда в ее жизни не было такого чудного дня. Сначала она сидела у своего любимого на коленях в электричке: мест не было, и Тимур, не любивший проявления чувств на публике, пошел на этот крайний шаг. Затем они, разбрызгивая грязь, гонялись друг за другом по раскисшей дороге в переполненном жизнью весеннем лесу.

Потом Тимур, предусмотрительно надевший сапоги, перенес ее через ручей. И кульминацией стал выход на простор водохранилища на единственной отремонтированной после зимы яхте (ни Варя, ни Тимур не были членами яхт-клуба, но у Тимура везде были добрые знакомые, и он легко договорился о том, чтобы их «покатали»). Стоя на палубе, он прижимал Варю к себе и закрывал полой своей куртки (Варя оделась слишком легко, забыв о том, что на воде всегда ветер). Она то открывала, то в блаженстве закрывала глаза, и берега превращались в бесконечный зеленый калейдоскоп. Потом они отогревались в теплой компании старых морских волков, пили чай с коньяком и хохотали, слушая соленые морские байки.

— ..Вышли как-то на одной яхте доцент с аспирантом. Вместе — в первый раз. Доцент, он матерый уже был, а аспирант — салага. А доцент картавил. Ну, начало штормить — доцент кричит: «Тгави шкоты!» Аспирант не врубается. Доцент опять: «Тгави шкоты!» А волна уже совсем разыгралась. Аспирант кричит: «Что делать-то надо?!» Тут — волна им в бок, они уже переворачиваются, а доцент кричит: «Бгосай веевочку!» И до аспиранта, наконец, дошло. Когда они уже болтались килем кверху и мы их на спасательном катере подбирали, он все твердил, как попугай:

«Надо было бросать веревочку!»

Варе казалось, что от смеха звенят стаканы на столе. А Тимур уже рассказывал ответные истории — из жизни альпинистов.

— Ты что, по горам ходил? — полюбопытствовал пожилой яхтсмен, мышцы которого казались сухими и перекрученными, как канаты.

— Было дело — в Приэльбрусье.

— А я всегда мечтала стать спелеологом! — неожиданно для самой себя разговорилась Варя. — Мне кажется — это такая сказка: спускаешься куда-то в темноту, а там — огромные своды, самоцветы, Хозяйка Медной горы… И Данила-мастер вытачивает каменный цветок.

Смеялись дружно.

— Знаешь, за что спелеологи ненавидят альпинистов? — спросил у Вари один из морских волков. — За то, что альпинисты одеваются во все красивое и яркое и лезут наверх у всех на виду. А спелеологи надевают все самое грязное и замызганное и ползут в непроглядную темень и сырость. И только чуть-чуть вокруг себя фонариком подсвечивают.

— Это все — девичьи грезы, — пояснил Тимур, заставляя посмеиваться всех, кроме Вари. — Мечтать не вредно.

— А когда же помечтать, как не в юности? — резонно заметил все тот же пожилой яхтсмен. — Пока вы молодые, надо успеть обо всем помечтать и все перепробовать, а то закончите институт и начнется замкнутый круг: с работы — к семье, от семьи — на работу.

— А я не собираюсь заводить семью, пока немного не устану от жизни, — со всей серьезностью заявил Тимур. — Вот лет в тридцать — тридцать пять, когда добьюсь уже каких-то успехов и карьера поднадоест, можно будет передохнуть и заняться женой, детьми.

Варе показалось, что в нее попала бомба и выжгла все изнутри, как она это видела в фильмах про войну: фасад еще стоит, но все, что называлось домом, полыхает ярким пламенем. Варя застыла в какой-то неловкой позе, боясь, что этот фасад рухнет, если она шелохнется.

— Вот как? — немного растерянно спросил яхтсмен, глядя то на Тимура, то на нее. — А я думал, что вы…