Сегодня и всегда

На следующий день Мел позвонила Кэролайн только после ленча, зная, что к этому времени ее подруга вернется домой после школы и обязательной пробежки по магазинам.

В первый раз за годы их дружбы тон Кэролайн был до неузнаваемости холодным.

– Ты не должна была так резко разговаривать с Лорной, – бросила она.

Мел, сидя за своим столом, потерла усталое лицо. Она не выспалась и сейчас, как ни старалась, не могла вспомнить, что же хотела сказать.

– Лорне пришлось сделать непростой выбор между работой и воспитанием детей. Она отказалась от карьеры, но это вовсе не означает, что она не достойна уважения, – продолжала Кэролайн. – Нас часто спрашивают: «Чем вы занимаетесь?» – и сразу теряют интерес, когда ты говоришь, что сидишь дома с детьми. Неприятно, когда мужчина поступает так, но когда женщина – это уж слишком! Я думала, Мел, ты понимаешь, почему я бросила работу. Я просто не могла допустить, чтобы кто-то другой воспитывал моих детей. Если бы я знала тогда, что ты станешь презирать меня за это, я бы перестала общаться с тобой. У меня появилось много новых подруг, находящихся в том же положении, что и я, так что я не собираюсь цепляться за тебя только из-за того, что мы сидели в офисе друг против друга и дружно ругали нашего босса.

– Не говори так, Кэрол! – взмолилась Мел. – Я не имела в виду ничего подобного, ты же знаешь. И конечно, я не презираю тебя. Просто, – она горько улыбнулась, – я встала не с той ноги. – Почему Кэролайн не понимает, что работающие женщины, такие как Мел, чувствуют, когда те, кто сидит дома, как Лорна, смотрят на них свысока? – Я бы и сама очень хотела сидеть дома со своими девочками, – произнесла она и замолчала. Так. Она проговорилась. Нечаянно сказала то, что таилось в ее душе и что она только сейчас осознала сама. Да, она хотела бы не ходить на работу, хотела бы сама воспитывать Сару и Кэрри. Она устала от той жизни, которую вела, устала от постоянной спешки, в результате которой не получается ничего хорошего. «Как белка в колесе», – подумала Мел и глубоко вздохнула…

– Я прекрасно понимаю, что ты имеешь в виду, – с легким сарказмом в голосе ответила Кэролайн. – Ты бы хотела слоняться целый день по дому – наверное, именно так ты представляешь себе это? Но ты ошибаешься. Это вовсе не хождение по магазинам и бесконечные беседы с подругами за чашечкой кофе, а потом маленькие постирушки и глажка между передачами Опры. [2] Это чертовски скучно и тяжело.

– Я знаю, – прервала Мел. – Ты неправильно поняла меня…

– Ты думаешь, я не помню, что значит иметь интересную работу и общество людей, которые интересны тебе? Что значит зарабатывать свои собственные деньги и полностью реализовывать свои таланты? – Голос Кэролайн дрожал. – А сейчас я просто домохозяйка, мужнина жена, и могу только мечтать о независимости, а главное, никто не уважает женщину в подобном положении. Грэм шутит, что я ас домашней работы, но если это и так, все равно такую работу никто не ценит. Я думала, ты понимаешь это, как и то, как приятно для меня, общаясь с тобой, снова прикоснуться к миру, который пришлось оставить, и вспомнить, как это было… Но вижу, я ошиблась. Ты смотришь на меня как…

– Нет, Кэрол, – взмолилась Мел. – Я как раз думала, что Лорна смотрит на меня так, словно я недостойна вашего общества.

– Мел, я больше не могу разговаривать с тобой, – сухо отрезала Кэролайн. – У меня куча дел. К тому же с минуты на минуту начнется ток-шоу Опры на ТВ. Я не переживу, если пропущу эту передачу. Пока.

И она повесила трубку.

– Кэролайн, не… – Как они могли дойти до такого? И именно сейчас, когда Мел поняла, почему Кэролайн оставила работу ради трех маленьких сыновей, и после нескольких лет напряженного старания удержаться на плаву страстно хотела сделать то же самое.

Она едва успела положить трубку, как телефон зазвонил снова.

– Мел, я знаю, у тебя ленч. Но у меня на линии журналист из «Эха», – объяснила секретарь отдела Сью, – Питер Гленнон. Он звонит по поводу статистики заболеваний сердца, ему нужны цифры по Ирландии.

– Соедини, – вежливо сказала Мел, словно у нее только что не было тяжелого разговора со старой подругой. И ленч, и мысли о ее ссоре с Кэролайн могут подождать. Все может подождать ради работы. Ее жизнь, ее семья, ее друзья… Работа, прежде всего.

Глава 2

Отель «Уиллоу» с незапамятных времен был неотъемлемой частью Каррикуэлла. Другие знаменитые заведения возникали и исчезали, привнося в эти края разные новшества кулинарного искусства, простоту философии дзэн и роскошь современного стиля, но только три отеля сохранились в городе: «Каррик-Парк», мотель на трассе, ведущей в город, «Таунхаус», небольшой бизнес-центр рядом с церковью, куда любили приходить на ленч служащие ближайших офисов, и «Уиллоу», большой загородный отель в георгианском стиле, гордившийся потускневшей стариной, который было чертовски трудно отопить и единственный, кому более или менее удалось сохранить окупаемость спустя тридцать лет, когда родители Клео купили его.

Гарри и Шейла Мейлин тогда только что поженились и думали, что «Уиллоу» станет прекрасным местом для их будущей семьи, учитывая его огромные запущенные сады и просторный дом, где дети смогут чувствовать себя свободно. И они с энтузиазмом взялись за дело, хотя ни один из них не имел достаточного опыта в гостиничном бизнесе. Но каким-то невероятным образом им это удалось, и спустя тридцать лет, когда они уже имели троих взрослых детей, «Уиллоу» был на своем прежнем месте: бросающееся в глаза строение на пяти акрах земли на окраине города. Отель давал семье средства к существованию – и только.

Он фигурировал в путеводителях как загородная гостиница, как место, где гости скорее ощущают, будто навещают своих друзей в большом старинном доме у подножия холма, чем живут в отеле. Здесь было шестнадцать комнат (каждая из которых отличалась от других), пара апартаментов, а также маленький бальный зал, где можно было устраивать скромные свадьбы в семейном кругу.

Время шло, но отель «Уиллоу» оставался таким же, каким был с самого начала. Зато Каррикуэлл изменился за эти годы, он больше не был тихим полусонным городком, а превратился в оживленную часть пригорода, где цены на землю взлетали с невероятной скоростью и где многие владельцы отелей старались открыть новое дело.

Самую большую лепту в это соревнование внес огромный викторианский особняк, бывший в прошлом резиденцией приходского священника на Гленсайд-роуд, а ныне совершенно преобразившийся. Все спальни были отделаны с роскошью парижского борделя, с зеркалами, бронзой, изобилием темно-лилового бархата и леопардовых шкур. Отец Клео тайно обследовал все это и отметил, что завтраки там плохие, по-европейски скупые – вместо хорошего солидного жаркого, которое, несмотря на высокий уровень холестерина, предпочитало большинство гостей, – и что хозяин больше заботится о соответствии своего владения стилю гламурных журналов, чем о каждодневном внимании к гостям.

Дворец с леопардовыми шкурами был источником огромного изумления для семьи, проживающей в «Уиллоу», где потертые ковры хранили следы времени, а обои на стенах не менялись целую вечность.

Гарри, отец Клео, в первый же год после покупки отеля пришел к убеждению, что люди скорее отдают предпочтение основательной домашней еде и уютной атмосфере, нежели роскошному стилю и запредельно дорогой новой мебели.

Клео же вовсе не нравилось, что ничего не было модернизировано в «Уиллоу» со времен ее детства, однако она не говорила об этом вслух.

Ее мать, Шейла, пытаясь доказать, что дела в отеле идут не так уж плохо, приводила в подтверждение тот факт, что хотя «Уиллоу» был неотъемлемой частью Каррикуэлла, люди специально приезжали сюда в воскресенье, чтобы позавтракать в большой столовой. На Рождество праздничный ленч заказывали за месяц вперед, и список ожидающих был длиной в милю.

Барни и Джейсон, старшие братья Клео, утверждали, что «Уиллоу» может стать маленькой золотой жилой. Они носились с мыслью об организации туров для осмотра цистерцианского монастыря и прочих достопримечательностей Каррикуэлла. И если все считали, что все идет как надо, стоило ли задумываться, что давно пора найти деньги для замены системы отопления, так как слесарь напоминал, что трубы безнадежно устарели. Но слесари всегда говорят так, любой водопроводчик готов вам сказать, что трубы никуда не годятся.