Невеста моего брата

Улица Пюви-де-Шеван — это тупик. Я видел в этом плохой, то есть хороший знак, по поводу отношений между Фабьеном и Аннабель. Улица находилась напротив посольства Индонезии. Окна квартиры выходили на задний двор почты, холодного, серого и плоского здания, главное достоинство которого заключалось в его необитаемости по вечерам и воскресеньям и его тишине в другие дни. Фабьен пригласил меня, чтобы я оценил ремонт, но принимала меня его невеста. Это было в апреле, может быть, даже первого числа, что делало из этой встречи тридцатую годовщину моего первого поцелуя. Фабьен убежал на незапланированную встречу со своим агентом: возникли проблемы со съемками в Венгрии. Когда же они начнутся?

— Через неделю, — ответила хозяйка в штанах.

— Ты едешь с ним?

— Я не могу, я работаю.

— Будь осторожна. Венгерки-женщины горячие. Ты до сих пор не беременна?

— Нет. Однако мы стараемся все ночи напролет. Хочешь посмотреть?

— На что?

— Ты дурак.

Она показывала мне комнаты. Их спальню, комнату для детей. Каких детей? Аннабель сказала, что она не хотела бы умереть бездетной.

— Почему ты хочешь умереть?

Она обозвала меня дураком. Во второй раз. Потом показала свою гардеробную комнату и гардеробную Фабьена, которая оказалась намного больше, чем ее. Мой брат и она были одинаково кокетливы.

— У него столько шмоток, — сказала Аннабель, — как у настоящей девицы. В это трудно поверить, когда видишь его на мотоцикле.

Какой-то рабочий устанавливал на потолок главной комнаты большой вентилятор колониального образца. Аннабель была против кондиционеров, которые производят газ и вызывают парниковый эффект. Фабьен не мог позволить себе, в связи со своей работой, подхватить насморк или грипп и отдавал предпочтение традиционным методам охлаждения воздуха. Мы осмотрели две ванные комнаты, которым Аннабель уделила особое внимание.

— Когда вы заселяетесь?

— Как только Фабьен вернется из Венгрии, в начале июня.

— А когда предвидится ваш следующий разрыв?

Я ждал, что она меня снова обзовет дураком, но вместо этого Аннабель издала один из своих вздохов, которые умиляли меня, потому что она при этом округляла свои щечки как маленькая нашкодившая девочка, желающая показать, что ей скучно.

— Мы снова поссорились.

— Сегодня?

— Только что. Из-за тебя.

— Ты что, рассказала ему об этом?

— О чем?

— О том, что мы с тобой делали.

— Что мы делали?

— Целовались.

— Несколько месяцев назад.

— 7 февраля этого года.

— Какая намять! Нет, Фабьену об этом я ничего не говорила. Ты что, дурак? Я накричала на него, потому что он не захотел тебя подождать. Сказал, что не может. Из-за своего агента, из-за Венгрии. В результате я должна была оставаться здесь с тобой одна. Я осталась здесь с тобой одна.

— Я могу уйти.

— Не обижайся. Было бы лучше, если бы Фабьен был здесь. Ты его брат. И это его квартира.

— Твоя тоже в какой-то степени, ведь однажды ты станешь моей невесткой.

— Сомневаюсь. Замуж я не стремлюсь, мне кажется, что твой брат тоже. По крайней мере, отношения между нами далеко не сердечные. Я бы дорого не дала за нашу свадьбу.

— А за нашу?

— Какую нашу?

— За нашу свадьбу, твою и мою?

— Ты женишься?

— Да, на тебе.

— Ты не можешь на мне жениться. Я же тебе уже говорила. И не начинай больше. В доме твоего брата! Я знала, что ему надо было остаться. К счастью, здесь есть рабочий. Все, перестань. Уходи. Ты так и не сказал, понравилась ли тебе квартира.

— Мне совершенно не нравится место.

— Так же, как и мне. Твой брат выбрал самую уродливую улицу в Нейи. К тому же тупик. Он тоже дурак.

* * *

Накануне отъезда Фабьена в Будапешт на Елисейских Полях прошла премьера его нового фильма. Несмотря на все свои старания, видя Фабьена по телевидению и слушая о нем но радио, я никак не мог привыкнуть к его новому статусу звезды, который бросался в глаза и резал уши, когда орущая толпа фанатов приветствовала его с Аннабель прибытие в кинотеатр. Была выстелена ковровая дорожка, по которой эта восхитительная пара, символ земного блаженства, прошла с деланной грациозностью: Аннабель была воплощением скромности и очаровательной сдержанности, а Фабьен — милого королевского юмора. Я присоединился к ним несколькими минутами позднее, в их зарезервированном ряду. Меня сопровождала владелица сырной лавки, моя ровесница, которую я пригласил на этот вечер без всякой задней мысли. На Аннабель были белые штаны, на которые она мне указала пальцем, в залог искренности своих слов. Таким образом, она сообщила мне, что помнит о том, что я ей говорил. А значит, и о том, что я сделал. Мы не виделись с ней со времени моего визита в Нейи, который закончился новой попыткой ее поцеловать, которая едва не увенчалась успехом: мне удалось коснуться уголков ее губ. Я извинился, упомянув Каролин Лафит, поцелованную тридцать лет назад на перекрестке бульвара дʼАржансон и авеню дю Шато. Я сделал это в некотором роде в намять о том событии. И заслужил напоследок «Ты дурак», которое понес с собой по пустым и блеклым улицам моего детства как карамельку.

Во время просмотра фильма меня отделяли от Аннабель шесть человек, то есть двенадцать ног, однако видел я только ее ноги, даже в темноте. Я страдал, видя Фабьена таким красивым на экране, полагая, что Аннабель не меньше меня ослеплена и зачарована этой красотой. Почему мой брат выбрал профессию киноактера? Это значило преумножить в двадцать или тридцать раз свое физическое совершенство, чтобы наложить его на нас как наказание. Я свернул шею, отыскивая его в темном зале. Он сдержанно смотрел на себя и был чем-то недоволен. Я подумал, что такое преумножение было не совсем естественным, и не следовало надеяться па нормальное поведение человека, подвергающегося подобной терапии по несколько раз в год. У Аннабель уже был опыт общения с актерами, но если у нее ничего не вышло с предыдущими, то почему вышло с Фабьеном? В момент, когда я подумал, что для меня еще не все потеряно с Аннабель, рука владелицы сырной лавки скользнула по моей. Долгое время мне не везло в любви из-за моего брата, которого мои подружки считали настолько хорошеньким, что уже не хотели довольствоваться только мной. Сейчас я был обязан ему большинством своих побед, так как женщины, которые мне нравились, были счастливы войти, благодаря мне, в ближайшее окружение знаменитости. Сентиментальная сторона моей жизни была настолько связана с Фабьеном, что мне не казалось неприличным, в отличие от Аннабель, влюбиться в женщину, с которой он встречался уже несколько месяцев и с которой собирался сожительствовать.

Я не считал нужным судить о фильме как о хорошем или о плохом, потому что в любом случае Фабьену я скажу, что он хорош. Мы с Софи пошли в ночной клуб, находящийся по соседству с кинотеатром, в котором киностудия организовала VIP-вечеринку. В первый раз я увидел, как просияло лицо Аннабель при моем появлении. Она выглядела покинутой, одиноко сидя на диванчике, никто не осмеливался с ней заигрывать, потому что она была девушкой звезды. Круговой обзор не позволил мне определить местонахождение Фабьена, для которого я приготовил свои комплименты. Девушка тоже потеряла его из виду.

— Он ушел с кем-то, кто хочет ему кого-то представить. И так все время. Мне это уже надоело.

Их примирение, показавшееся мне таким очевидным во время их шествия рука об руку на Елисейских Полях, озаренных вспышками камер и оглушенных криками толпы, вдруг стало таким хрупким и ненадежным. Было ли оно задумано Фабьеном в рекламных целях?

— Принести тебе что-нибудь выпить?

— Спасибо, я уже пила газировку. Ты меня познакомишь?

— Софи, подруга. Аннабель, моя невестка.

— Почти невестка.

Я должен был сначала представить Аннабель, из уважения к старшинству Софи, а не наоборот, но я невольно проклассифицировал двух женщин по порядку их значимости для меня. К тому же в этот вечер Аннабель, с недовольным и вялым видом, выглядела старее Софи, гладкой и розовой от удовольствия находиться среди элиты. Я спросил, принести ли ей чего-нибудь выпить. Как когда-то мой отец, я спешил избавиться от своей спутницы, потрясенный тем фактом, насколько Аннабель вытеснила, раздавила, уничтожила в моем сознании всякую мысль о Софи. Это чувство усиливалось, я бы даже сказал, обострялось, и острие его пронзило мне грудь, когда я узнал о новой ссоре между моим братом и его невестой. Я нашел Фабьена у барной стойки. Он разговаривал с какой-то девушкой, но говорила только она. Одно из преимуществ известности, говорил мой брат, заключается в том, что вам уже не нужно ничего говорить. Ни женщинам, ни мужчинам. Говорят только они. Он меня увидел и представил как брата. Не скажу, что я был этим недоволен. Я прочитал на лице девушки: заполучить братца было бы неплохим началом. Фабьен попросил ее оставить нас для семейного разговора. Она засмеялась и растворилась в толпе, оставляя за своим тонким силуэтом воспоминание о нежном взгляде ее голубых глаз.