Непутевая

Внезапно мне пришло в голову, что Хок сейчас грузит в машину мебель Блиссов, и пока я лежу здесь в темноте, он исчезнет из города и моей жизни. Но — странно — эти мысли ничуть не огорчили меня; просто я психопатка, вечно ожидающая чего-то плохого. Я снова уснула, а когда проснулась, допила всю воду.

Дверь распахнулась.

— Ну как? — спросил Хок, вытаскивая из окошка свои тряпки.

— Отлично. Но, кажется, ничего не случилось.

Мы поднялись на кухню. Я с удовольствием оглядела знакомые стены и мебель: все было таким нарядным и ярким, особенно желтые обои и ослепительные донышки кастрюль!

— Ты что, драил мою кухню?

— Нет, — смутно улыбнулся он.

Мы вышли наружу. На деревьях вопили птицы. Зеленая трава никогда еще так не блестела.

— Тебе пора забирать ребенка.

— Да нет еще. Я договорилась, что приду за ней утром.

— Уже утро.

— Что?

— Сколько, по-твоему, ты там пробыла?

Я подумала. Так… Спустилась я туда утром в восемь тридцать. Съела три сэндвича, выпила воду… Я никак не могла пробыть там сутки. Но почему тогда солнце все еще на востоке?

— Сейчас восемь утра!

— Не может быть, — выдохнула я. Мне показалось, что я — парижанка, взбунтовавшаяся из-за папы Григория XIII^[8], посмевшего вычесть из календаря двенадцать дней. Она потеряла двенадцать дней, я — целую ночь.

Хок явно забавлялся моим временным умопомрачением. Дрожа от ярости, я повернулась к нему, но не успела ничего сказать.

— Вот что, ты хочешь за мной идти? — серьезно спросил он. — Я ни разу не обещал, что тебе будет приятно, не говорил, что твои представления не изменятся.

— Я не хочу быть подопытным кроликом!

— Ты не кролик. Я учу тебя, пытаюсь вбить в твое сознание то, что сидит в подсознании.

— Ха! — Мне и с сознанием хватало забот, чтобы тратить время еще и на подсознание. Но если это — именно то, что отличает героев войны от простых смертных, я согласна смириться.

— Мамочка! Мамочка! — закричала Венди и обняла меня за колени. Мне стало стыдно. Одетый в розовый костюмчик младенец колотил Анжелу ручонками. На крошечной головке кудрявились каштановые волосики. Слабо пульсировало мягкое темечко. Меня охватила нежность. Словно поняв мое страстное желание подержать малыша, Анжела неохотно протянула его мне. Уже забыв, как их держат, я осторожно наклонилась и вдохнула запах детской присыпки. После суточного заключения это твердое тельце заставило с новой силой вспыхнуть моим материнским чувствам. Дети — вот что нужно! На черта мне медитация?

— Айра говорит, вы хотите сына?

— Да уж, я бы не стала топить второго ребенка в ванне, — вздохнула я.

Венди от ревности вскарабкалась на меня по ноге. Я отдала сладко пахнущего малыша и напомнила себе: все в мире обожают котят, но кому нужна вторая кошка?

Счастливая Венди играла дома, а Хок разглагольствовал о ноздрях. Оказывается, они нужны не для того, чтобы дышать, они являются продолжением астрального канала, через который в тело втягивается космическая энергия.

— Ты дышишь двадцать четыре минуты лунным дыханием — через одну ноздрю, а потом — солнечным — тоже двадцать четыре минуты через другую.

— Нет, — возразила я. Кому какое дело до моего носа? — А если у меня аденоиды?

— Когда ты дышишь правой ноздрей, ты возбуждаешь физическую и эмоциональную активность, а когда левой — успокаиваешься.

— Разве это не ограничивает мою самостоятельность?

— Нет, потому что ты можешь менять ритм как хочешь. Во время Майтханы мы будем оба дышать правыми ноздрями.

Я засмеялась, представив, как мы лежим ночью и стараемся синхронно дышать, но ничего не получается — как у Скарлетт О’Хара и Ретта Батлера, которые тосковали друг по другу только в разлуке.

— Джинни, — сурово сказал Хок, — по-моему, ты наплевательски относишься к серьезным вещам. Я думал, ты уже вышла из того возраста, когда смеются над всем, что непонятно. Но если так будет продолжаться, я отменю занятия.

— Пожалуйста, Хок! Я постараюсь! Давай продолжать!

— Хорошо. Но если еще раз заржешь — пеняй на себя.

Он лег на бок и показал, как переключать дыхание с одной ноздри на другую, положив палец на ухо, а остальные — на лоб. Потом объяснил, как активизировать дыхание: оказывается, нужно потереть большой палец ноги, противоположной ноздре. Я подражала ему и вдруг обнаружила, что это действительно помогает. Надо же! Я совсем не знаю возможностей собственного организма.

Венди легла спать, Хок медитировал, а я спустилась забрать поднос с завтраком. На койке лежала пачка бумаг. Я не удержалась и взяла их. Оказалось, Хок пишет историко-фантастический роман. Боязливо покосившись на дверь, я прочитала дюжину страниц. Однажды ночью, писал Хок, фермер с женой потерпели аварию на своем снегоходе. Они упали без сознания с высокой горы и погибли бы, не позаботься о них агент аванпоста Млечного Пути. Этот агент — Реп — перебросил их из Вермонта на Млечный Путь и сам материализовался прямо около них. Сначала они увидели ослепительный луч света, а потом — молодого человека с длинным хвостом в стеганом лыжном костюме. Он немного ошибся в формуле, но решил так и остаться, с хвостом, надеясь, что гости, особенно женщина, этого не заметят.

«Любопытная планета — Земля», — снисходительно сказал он, считая ее на самом деле самой жуткой дырой во Вселенной. Потом он вспоминал, как несколько тысячелетий назад жил на Земле — как раз когда там разыгралась трагедия. После столкновения с кометой повсюду горели леса, в города бежали дикие звери. Земная ось сдвинулась, вращение Земли замедлилось, кора потрескалась и постоянно сотрясалась от извержения вулканов; океанские волны поглотили огромные деревья и выбросили, как гальку, громадные валуны. Полюса поменялись местами, и Реп — каменотес с озера Титикака, не мог больше телепатически общаться с другими агентами. Он потерял способность дематериализовываться и остался в своем земном теле, как в капкане.

Десять лет он боролся за выживание. От постоянных дождей, испаряющихся морей, жара горящих лесов и извергающихся вулканов все вокруг гнило и плесневело. Злаки не росли. Из-за пепла и дыма солнце было словно в тумане. Процветали насилие и грабеж. Реп спрятал семью в пещере и жил, как раб, пока его родственники и друзья не перемерли, не выдержав испытаний, а те, кто выжил, стали алчными и жестокими — совсем не такими, как были до катаклизмов. Из-за нехватки кислорода младенцы развивались медленно и часто болели. Реп не помнил своей миссии на Земле. Главный агент отправил Инспектора узнать, кто из путешественников во времени выжил, но не может покинуть Землю. Инспектор встал у входа в пещеру и попросил приюта, а Реп, узнав его по тембру голоса, все вспомнил и в ужасе упал на кучу костей. Инспектор помог ему оправиться от шока и вознестись на родной Млечный Путь.

— Теперь вы знаете, почему я сочувствую вам, жителям Земли, — доброжелательно сказал Реп и пригладил непокорные седые волосы. — Я знаю, вы с радостью грабите и убиваете, но это — не ваша вина. Это результат несчастного случая — столкновения Земли с кометой.

— Где я? — пробормотал фермер. — Что за черт?

Реп возмутился. Значит, он зря старался? Нужно срочно освежить в памяти обычаи американских провинциалов. Он попросил своего ассистента поговорить с гостями, но гости совсем не походили на мистера и миссис Общительность. Реп вздохнул, включил Х-луч и показал им Землю — черную точку, плывущую в темно-серой мгле и окруженную миллиардами ослепительно ярких траекторий и точек. Он объяснил ошеломленной паре, что сейчас они находятся в карантине — вдруг привезли микробов? Агенты умели защищать себя радиацией и антителами, но на местности все пришлось бы выкорчевывать и засевать заново.

Потом Реп провел вермонтцев в лабораторию, где в камерах с микроклиматом выращивались растения, животные и насекомые, ждущие своей очереди материализоваться на одной из планет. Для одной планеты — с высокой степенью притяжения — вырастили коротеньких приземистых существ и теперь разводили различные виды для их размножения.