Строптивая

– Я выплакала все слезы. Он моргнул.

– Что бы это ни значило для тебя, Паулина, сонм ангелов не поет мне утешение.

– Если ты думаешь, что я хочу, чтобы ты страдал, Жюль, то ты ошибаешься. Я не хочу, – сказала Паулина, отводя взгляд. Она прижала руки к груди, словно озябла, хотя в комнате было тепло.

– Я помню тот вечер в Палм-Бич много лет назад, когда впервые увидел тебя на танцах у Ван Деганов. Ты была для меня всем, чего я хотел. Я очень сожалею, Паулина, поверь мне.

Она покачала головой.

– О, Жюль, пожалуйста, давай не будем ворошить прошлое.

– Послушай, Паулина. – В его слабом голосе прозвучала настойчивость. – Она неплохая девушка.

– Меня не интересуют ее добродетели.

– Позаботься о ней, Паулина.

– Ты, должно быть, сошел с ума. Как можешь ты просить меня об этом?

– Я даю хороший совет.

– Нет, я не обязана заботиться о ней.

– Если ты этого не сделаешь, Паулина, то это будет ужасно для тебя. Есть в жизни вещи, которые я хорошо знаю. Одна из них – деньги. Поверь мне.

Разговор утомил его. Его голова опять скатилась набок.

Паулина посмотрела на дверь. Ей хотелось уйти из комнаты, но инстинкт удержал ее. Она понимала, что он умирает. Она подошла к внутреннему телефону, стоявшему на столике рядом с кроватью, чтобы вызвать мисс Туми, но, заметив горящую кнопку сигнала, поняла, что одна из телефонных линий занята. Ей пришло в голову, что это мисс Туми звонит доктору Петри.

– Не звони мисс Туми, – сказал Жюль. – Не хочу еще одной отсрочки.

Паулина подняла трубку и прислушалась. Она услышала голос Олафа, торопливо говорившего: «Извините, Фло. Он не может говорить с вами. С ним хозяйка. Конец близок. Думаю, мисс Туми подозревает, что мы были у вас сегодня». Паулина швырнула трубку на рычаг.

– Ты должна кое-что узнать, Паулина, – сказал Жюль.

Она бы не выдержала, услышав еще слово о Фло Марч. До сих пор она ни к кому не испытывала ненависти, но Фло Марч она ненавидела всей душой. Она устало сказала:

– Нет. Не хочу больше ничего знать, Жюль. Я знаю все, обо всем, как и все наши знакомые.

– Киппи убил Гектора, – сказал Жюль почти неслышно.

Паулина, ошеломленная, затаила дыхание. Их взгляды встретились.

– Нет, нет, – прошептала она, качая головой, не в силах поверить в то, что сказал ее муж, хотя понимала, что он говорит правду.

– Открой сейф в библиотеке. Там лежит запечатанный конверт. Внутри записка Гектора.

– Где ты ее взял?

– В доме Гектора до приезда полиции.

– Что в ней?

– Он написал имя его убийцы.

Паулина начала плакать, осознав все, что он ей сказал. Киппи. Киппи сделал это. В тот вечер Киппи нужны были деньги, но она отказала ему. И Киппи пошел к Гектору. И вся эта история о самоубийстве, которую она никогда не могла понять, была придумана Жюлем, чтобы она не узнала, что сын убил ее лучшего друга.

Паулина, рыдая, упала на колени у кровати Жюля.

– О, Жюль, извини. О, Боже, Жюль. Ты сделал это для меня. О, Жюль, я так сожалею, извини.

Она взяла его руку и наклонилась, чтобы поцеловать ее. Она чувствовала, как любовь к нему возрождается, но это чувство давила мрачная мысль, закравшаяся в голову.

– Жюль? Кто-нибудь еще знает о том, что ты только что мне сказал? Пожалуйста, ответь мне. Кто-нибудь еще знает?

Глаза Жюля начали стекленеть, готовясь к встрече со смертью, но на минуту он смог отдалить теперь уже неизбежное событие и взглянул на Паулину. Он увидел в ее глазах панику, но не в силах был заставить себя сказать, что именно в доме Фло Марч на Азалиа Уэй он прятал Киппи шесть часов, пока предпринимал все усилия, чтобы изменить версию смерти Гектора Парадизо, представив ее самоубийством, а не убийством. Он не мог из уважения к своей жене допустить, чтобы в его последних словах прозвучало имя любовницы.

– Кто, Жюль? Пожалуйста, скажи мне, – умоляла Паулина.

Но Жюль Мендельсон был уже мертв. Паулина, приверженица епископальной церкви по рождению, могла быть истовой христианкой, когда сильно чувствовала эту тягу.

Стоя на коленях рядом с Жюлем, уронив голову на руки, она повторяла молитвы своей юности, молясь за мужа. Те же молитвы она шептала у смертного одра своей матери много лет назад. Затем она встала, произнося последние слова молитвы Господня, но переполнявшие ее мысли о том, что она должна сделать, вытеснили святые слова из головы. «Тебе царство, власть и слава во веки веков», – произнесла она церковным шепотом, но думала об обязанностях в своей жизни. Она увидела свое отражение в зеркале над камином. Как бы ей хотелось, чтобы она не была увешана драгоценностями, которые она надела ради князя Фридриха Гессе-Дармштатского и которые чересчур ярко сверкали в столь печальный момент. Но она не могла снять их, так как должна была спуститься к гостям и не хотела, чтобы они это заметили, а потом, когда все станет известно, говорили, что Жюль умер во время приема, устроенного в честь князя, который всего лишь торговец драгоценностями.

Когда она позвала мисс Туми зайти в комнату, дверь открылась немедленно, словно она все время простояла около нее. Мисс Туми вошла и направилась быстро к кровати.

– Он умер, – спокойно сказала Паулина.

– Бог мой! Почему вы не позвали меня?

Она была расстроена тем, что не присутствовала в момент смерти.

– Это произошло очень мирно. В какой-то момент он был жив, а в следующий – уже мертв. Я сразу даже не поняла, что случилось.

– Я позвоню доктору Петри, – сказала мисс Туми.

– Я не хочу, чтобы пока кто-нибудь знал об этом.

– Но я обязана позвонить доктору.

– Врач уже ничего не может сделать, – подчеркнула Паулина и повторила с ударением. – Я не хочу, чтобы пока кто-нибудь знал об этом, мисс Туми. Вы понимаете?

– Что значит пока, миссис Мендельсон?

– Пока я не избавлюсь от гостей. Полчаса, не больше. Я не хочу, чтобы они узнали, что муж умер. Очень важно, чтобы пресса не узнала об этом. Очень важно. Оставайтесь здесь, пока я не вернусь. – И она направилась к двери.

– Я позову Олафа, – сказала мисс Туми.

Паулина остановилась при упоминании имени Олафа. Резким тоном она сказала:

– Нет, не надо звать Олафа. Я не желаю, чтобы Олаф оставался в доме хоть на одну минуту. Я не позволю ему видеть тело мужа. Я обвиняю его в смерти мужа. Избавьтесь от него.

Мисс Туми, потрясенная, посмотрела на Паулину. – Хорошо, миссис Мендельсон.

Паулина вышла из комнаты и через холл направилась к лестнице. Она остановилась перед зеркалом, висевшим над комодом, и осмотрела себя, как она обычно проделывала в своей гардеробной: повернула лицо направо, потом налево. Лицо было очень бледным. Она пощипала щеки, чтобы они немного порозовели. Открыла ящик комода и взяла помаду, которую Блонделл держала здесь для нее. Подкрасила губы, затем поправила прическу.

Паулина спустилась по лестнице и услышала, что гости переходили из портика в гостиную. По голосам она определила, что Роуз Кливеден очень пьяна, а Фридрих Гессе-Дармштатский раздражен тем, что Роуз постоянно перебивает его во время рассказа очередного анекдота. Остальные гости, казалось, вообще не разговаривали. Как примерная хозяйка она понимала, что отсутствовала слишком долго и что необходимо восстановить гармонию хода приема, но, спустившись в холл, она направилась не в гостиную, а в библиотеку. Прикрыв за собой дверь, она постояла, раздумывая, стоит ли закрыть дверь на ключ, но решила, что это вызовет подозрения у Дадли, если он будет ее искать.

Она быстро подошла к картине Ван Гога «Белые розы», висевшей над камином, и приподняла раму знаменитого сокровища. За картиной находился стенной сейф. Паулина пододвинула ножную скамейку, встала на нее и, наклонившись ближе к дверце сейфа, начала открывать сложный замок. С необыкновенной ловкостью она повернула ручку замка налево, направо, затем опять налево, крутанула вокруг оси дважды и установила указатель на нуле. Дверца открылась. Внутри загорелась маленькая лампочка. В сейфе лежали бархатные и кожаные футляры с ее драгоценностями. Она отодвинула в сторону несколько бумаг и конвертов и достала небольшой, пять на семь дюймов, конверт. Он был запечатан. Сверху на конверте рукой Жюля было написано «личное».