My Joy (СИ)

Повисло странное молчание, и Доминик оглянулся через плечо, заметив подростка, замершего в метре от него. На его лице было что угодно, кроме радости.

– Сынок, я так давно не видел тебя, – мужчина шагнул в дом, проходя мимо Ховарда, и не оставалось ничего, кроме как закрыть дверь.

Во рту странным образом пересохло, а желание как можно скорее ощутить на губах горьковатый вкус сигарет захлестнуло с неожиданной силой. Это был отец Мэттью – его имени Доминик не знал, – и он посмел заявиться сюда явно без приглашения, доказательством чему было выражение лица младшего Беллами. В его глазах плескались удивление и непонимание, а ещё – недоверие. Он молчал, с каждой секундой всё упрямее сжимая губы, и мужчина, не дождавшись ответа, шагнул к нему, заключая в объятья.

– Я скучал, – произнёс он, отстраняясь. – Я звал тебя к себе домой на каникулах, но ответа так и не получил.

– Я был занят, – отчеканил Мэттью, хмуря брови. – Очень занят.

– Не сомневаюсь, малыш, – мистер Беллами потрепал его по волосам, лохматя их. – Кое-кто, по всей видимости, не захотел отпускать тебя ко мне.

Доминик почувствовал странное отвращение к незнакомому человеку, который посмел заявиться сюда, а теперь говорил подобные вещи, всячески намекая на тиранию имени Мэрилин. Та вышла с кухни и замерла с полотенцем в руках. В её голубых глазах застыло холодное удивление, и Ховард понимал её как никто другой, стоя в углу коридора, всячески пытаясь слиться со стеной. От короткого «малыш» стало куда более не по себе, потому что чётко и вполне логично ассоциировалось с «деткой», как Доминик любил называть Мэттью в особенно ответственный момент.

– У меня выдалось несколько выходных дней, и я подумал, что было бы неплохо провести их с тобой, как считаешь? – мистер Беллами отступил назад. Он держался вполне непринуждённо и даже весело.

Мэттью упрямо молчал.

– Ты мог бы и предупредить о своём визите, – произнесла Мэрилин. – Мы не ждали гостей.

– Неужели? – мистер Беллами улыбнулся и красноречиво посмотрел на Доминика, явно обвиняя того сразу во всех бедах этого мира. – Может, познакомите меня с тем, кто здесь явно не гость?

– Меня зовут Доминик, – Ховард не позволил себе молчать в данной ситуации. – Я учитель Мэттью.

– Вот оно что.

Было логичным продолжить собираться домой, чтобы оставить семью наедине, но что-то заставляло медлить. Странное опасение и общее неодобрение. Недоверие человеку, в котором Ховард не имел права усомниться – в его-то положении, – но он всё равно делал это, не в силах справиться с почти что первобытными инстинктами.

– Какую же вы преподаёте дисциплину, Доминик? – неожиданно спросил мистер Беллами, вешая куртку в прихожей и скидывая ботинки. Он явно чувствовал себя в своей тарелке, чего нельзя было сказать об остальных, напряжённо стоящих на своих местах.

– Литературу и английский язык, – ответил Ховард на столь же привычный вопрос.

– Какие благородные предметы, – в голосе явно отслеживалась едва скрываемая ирония.

Даже не желая того, Доминик почувствовал очередную волну презрения к этому человеку.

– Рад был с вами познакомиться, – бросил он и отвернулся, протягивая руку Мэттью. Тот пожал её осторожно и, улыбнувшись, едва заметно кивнул – и одним только жестом утихомирил все сомнения внутри. – До свидания.

– До встречи, Доминик, – Мэрилин мягко улыбнулась ему и взмахнула рукой, а Мэттью поспешил вместе с ним к двери, быстро обуваясь и натягивая куртку. Всё происходило в странной тишине, под наблюдением трёх пар глаз, и не один не смел произнести не слова.

Уже за дверью, стоило той только захлопнуться, Мэттью зажмурился и, сжав кулаки, с чувством выругался. Доминик удивлённо распахнул рот, всё ещё пребывая в смятении из-за недавнего знакомства. Они отошли от дома и замерли на тротуаре – недалеко от проезжей части, заглушающей любой шум жадным грохотанием пролетающих мимо машин.

– Он всегда делает это, – поток слов не прекращался. – Заявляется без приглашения, портит мои планы, заставляет проводить время с собой за скучными походами по магазинам или просмотром идиотских каналов где-нибудь в кафе. Если мне столько лет, это не значит, что у меня не может быть своих дел или… желаний относительно того, с кем провести выходные!

Закончив, он топнул для пущего эффекта и замолк. Ховард наблюдал за ними будто бы со стороны: импульсивный и расстроенный подросток, желающий получить сию же секунду слова утешения, и задумчивый мужчина, не способный сказать нужных успокаивающих фраз, лишь только могущий смотреть на всё происходящее и надеяться, что ситуация разрешится сама по себе. Но Мэттью не спешил успокаиваться, и, кажется, вовсе не ждал от учителя чего-либо, попросту выпуская пар, выговаривая сто слов в минуту. Беллами закончил свою тираду звонким «ненавижу» и замолк, стыдливо пряча глаза. Кажется, подобного не ожидал даже он сам. Чуть помолчав, он произнёс уже спокойнее:

– Я старался не говорить об этом, ведь ненавидеть собственного отца – это плохо, да? – он с надеждой посмотрел на учителя, тут же отворачиваясь снова.

– Ты можешь изменить своё отношение к ситуации, но к человеку – очень вряд ли, – осторожно начал Ховард, одновременно вспоминая все пережитые взлёты и падения при общении с некоторыми людьми. – Иногда любовь к человеку заставляет забыть обо всех недостатках, коих у него может быть немало, а ненависть может ослепить так, что ничего не изменит твоего гнева и непонимания.

– Мне бы хотелось понять папу и его мотивы, и я бы попытался сделать это, если бы знал о нём чуть больше… Кажется, я совсем забыл о том, какой он может быть на самом деле.

– Он сделал первый шаг, не так ли? – попробовал Доминик, надеясь, что настроить Мэттью на более позитивный лад у него хватит сил. – Первым предложил приехать к нему на каникулах, но, не получив ответа, навестил тебя и маму самостоятельно.

– Его никто не приглашал, – продолжал гнуть своё Беллами, – он испортил наши планы на выходные!

– Я думаю, что мы можем с ним…

– Мы не можем, – странная настойчивость насторожила, и Доминик замолчал, готовый к очередному признанию.

– Каждый раз он говорит одно и то же, даже несмотря на то, что я могу быть занят по-настоящему. Что он ехал ради меня из своего чёртового Стокпорта, тратил своё время в надежде провести со мной выходные, а я…

– Ты вправе отказать ему, Мэттью, – Доминик коснулся рукой его плеча и чуть сжал пальцы, – потому что никто не может запретить тебе выбирать.

– Мама думает, что мне нужно иногда видеться с ним. Но зачем? Его интерес к моей жизни заканчивается уже через час, когда он понимает, что нам не о чем говорить, поэтому он водит меня по какому-нибудь торговому центру и покупает всё, что я захочу, – он помолчал с минуту, начиная тяжело дышать; казалось, что подобное отношение к себе его действительно задевает, и он не может справиться с нахлынувшими эмоциями. – Но мою любовь он уже не сможет купить.

Ветер, будто бы вдобавок ко всему, усиливался, гуляя между домами в компании прошлогодних листьев, которые по какой-то причине не удосужились вовремя убрать. Длинная череда построек скрывала их от непогоды, но не могла спрятать от настигающей быстрее ветра недовольства, которое Мэттью испытывал, пребывая в каком-то странном отчаянии. Доминик изо всех сил пытался понять его мотивы и принять отношение к отцу. Быть может, мистер Беллами и в самом деле был не идеальным отцом, вспоминая о сыне только тогда, когда совесть особенно сильно начинала колоть где-то в области груди, или же пытался откупиться какими-то вещами, даря их вместо своего внимания. Любой ребёнок в подобном возрасте хотел крепкое отцовское плечо рядом – пример и опору, уверенность, что в любой момент ты можешь обратиться за помощью, и всенепременно её получишь. Мэттью держал подобные обиды глубоко внутри, изредка позволяя себе резкие слова, но в такие моменты Доминик особенно остро ощущал необходимость быть рядом, будучи ему одновременно всеми близкими людьми на свете – отцом, другом и любимым человеком, в конце концов. У него была столь же сильно любящая и заботливая мать, готовая ради сына на многое, но та не могла по ряду вполне закономерных причин заменить ему всех вышеперечисленных.