Полгода — и вся жизнь

Я зажимаю по привычке большой палец в кулак и прижимаю кулак к столу. Стол от этого жеста сдвигается, и вино выливается на остатки бутерброда. По тарелке расплывается фиолетовое пятно.

Инга приносит салфетку и вытирает стол, потом опять наливает мне вина и садится напротив. Я вынимаю из кармана письмо Юргена.

По содержанию оно напоминает предыдущее. Он опять описывает какие-то незначительные эпизоды своей жизни, но делает это с большей грустью. Последний абзац я прочитала вслух:

«Я купил небольшой автомобиль, довольно симпатичный и практичный в использовании. Привык к нему легко, ведь здесь не нужно ездить на большие расстояния. Прислугу по дому я сократил, так как обычно ем в бюро, с этим нет проблем. Когда живешь один, все становится проще. Я уже начинаю находить преимущества в своем положении. Я стал тяжело переносить здешний климат. Раньше такого не было. Врач говорит, что я много работаю. Я пробовал брать выходные дни, но не знаю, чем заняться в свободное время. Ты, наверное, тоже с волнением ждешь, как Матиас сдаст устный экзамен на аттестат зрелости. Что вы думаете делать на каникулах? Свою яхту я продал».

Я сидела и боролась со слезами. Меня душили давние, почти похороненные уже чувства, которые вдруг снова ожили.

— Ну? — спросила Инга.

— Нет, — сказала я, — нет. Я не пущу больше Юргена в свою жизнь.

В начале июня Матиас выдержал устный экзамен. Мы отпраздновали это событие в Вене, пообедав в одном элегантном ресторане. Был чудесный вечер, мы радовались жизни и ни о чем не думали. «Ты выглядишь намного моложе своих лет», — сказал он. «А ты намного старше», — ответила я. Мы нашли, что прекрасно подходим друг другу.

Нам предстояло уладить много проблем. Матиас уехал из интерната и поселился в своей крошечной комнатке у меня в квартире. У нас стало тесно. Матиас вел себя очень тактично, но ему было восемнадцать лет, он закончил интернат, и все в нем требовало простора и свободы.

Теперь мы много общались. Мои поездки к Камилле удивили его. Я не хотела объяснять ему причины своего поведения и сказала, что мы возобновили старую дружбу под впечатлением смерти Верены.

Однажды, когда я в очередной раз не знала, куда убрать свои вещи, чтобы освободить место для Матиаса, я вспомнила о письме Юргена к сыну, в котором тот спрашивал, что подарить ему в честь получения аттестата зрелости.

— Матиас, — сказала я, — а что если ты попросишь отца купить тебе маленькую квартиру? Здесь мы при всем желании не сможем долго жить вместе.

— Я уже тоже думал об этом, — ответил Матиас. — Но я просто не представляю, как мне что-то просить у отца. Я знаю, что ему сейчас нелегко живется и он сам нуждается в помощи. И вот вместо того чтобы помочь ему, я должен написать, что хочу купить в Вене квартиру. Это выглядит так, как будто я отказываюсь от его предложения учиться в Штатах и оставляю его в одиночестве бороться с его проблемами.

Пришло время поставить все точки над «и». Даже если он проведет каникулы и следующий год со мной.

— Что же ты думаешь о его предложении? — спросила я. — После твоей поездки на Барбадос мы еще не обсуждали это.

— С ним я еще тоже ничего не обсуждал, — объяснил Матиас. — Я сам не знаю, что делать, чего я хочу. К сожалению. Это не очень хорошо с моей стороны. Ни по отношению к тебе, ни по отношению к нему. Это-то и мучает меня.

Эта проблема не выходила у меня из головы уже много дней.

Мои предложения насчет каникул не очень понравились ему. Но сам он ничего не предлагал.

Была пятница, конец недели, день выдался жаркий.

— Я пойду в бассейн, — сказал Матиас.

— Хорошо, — ответила я, — но долго там не задерживайся.

— Почему? — спросил меня сын. — У меня ведь каникулы.

— Завтра ты летишь на Барбадос, — ответила я. — Билет я уже купила.

Стало прохладнее, солнце переместилось, а вместе с ним и тень от куста сирени.

— Хорошо, что ты еще две недели проживешь у меня, — говорит Камилла. — Ты так хорошо заботишься обо мне. Я чувствую себя сейчас намного лучше.

— Поэтому-то я и живу здесь. Скоро мой отпуск кончится, я вернусь домой, а ты вполне сможешь обходиться без меня.

— Когда я приходила к тебе, ты сказала, что твоя квартира нравится тебе. Это так, Рената?

— Мне там хорошо, — отвечаю я, — я к ней привыкла.

Камилла берет книгу, которая несколько часов пролежала около нее нетронутой, и начинает перелистывать ее.

— Ты тогда сказала, что хранишь все свои книги на складе. Наверное, было бы лучше, если бы они были рядом, с тобой.

Я делаю вид, что не понимаю ее.

— Да, ты права. Но если меня что-то особенно интересует, я покупаю или беру книгу из библиотеки.

— В этом доме много места, — говорит Камилла. — Слишком много для меня одной. Я не думала об этом раньше. В доме должны жить люди, он не должен стоять пустой.

Я знаю, что не смогу вернуться сюда.

— Я благодарна тебе за то, что ты хочешь сказать мне. Но я не могу принять твое предложение. Дело здесь ни во мне, ни в тебе. Сейчас я понимаю, чего хочу и что могу.

Камилла не повторяет своего предложения. Она старается скрыть разочарование. Чтобы справиться со своим чувством, она задает мне вопрос:

— Я хотела бы знать, чего ты хочешь и что ты можешь, Рената.

— Быть одной, — ответила я. — Быть одной, чтобы начать все заново, чтобы иметь возможность жить, как я считаю нужным, чтобы совершать новые ошибки. У меня осталось не так много времени. Я хочу, чтобы это время принадлежало мне.

Камилла задумалась. Она пытается мне объяснить, что хочет того же, но не знает, удастся ли ей сделать это без посторонней помощи.

— Если я понадоблюсь тебе, я приеду. Теперь между нами не такое уж большое расстояние.

Прежде чем войти в дом, Камилла хочет мне что-то показать.

Она ведет меня в беседку. Внутри беседка тоже выглядит не так, как раньше. Ничто больше не напоминает о том помещении, где мой отец хотел забыть свою жену в объятиях Марии Лангталер.

— Ты помнишь, что когда-то я хотела отправить посылку, посылку Винценту? — спрашивает Камилла. — Я прятала ее здесь. Это было нашей тайной.

— Конечно помню, — говорю я. — Я никому ни о чем не рассказала.

— К сожалению, я не смогла ее тогда отослать, — продолжает Камилла. — Когда я купила дом, беседка была пустой, без мебели. Посмотри, что я нашла на полу, между досками.

Она достала из маленького столика какой-то предмет и подала его мне.

Это был карандаш. Один его конец был красный, другой — синий.

— Тайны не исчезают бесследно, — говорит Камилла. — Хочешь взять его?

— Да, — отвечаю я, — очень.

Вечером, когда я осталась в своей комнате одна, в моей бывшей детской, я достала листок бумаги, который всегда ношу с собой. Вверху посредине на нем написано большими буквами: «Надежды». Я взяла карандаш, который должен был принадлежать Винценту и который Камилла подарила мне. Им очень удобно делать пометки в моем списке надежд. Красный цвет — для минусов, синий — для плюсов. Теперь я могу внести в мой список полную ясность.

Я хочу этого. Да, хочу. Я вижу, что многое мне удалось. «Порвать отношения с Грегором». Грегора я давно забыла. «Матиас вернется». Да, он вернулся, но потом опять уехал от меня. Надежду провести с ним лето я разрушила своими руками. Разрушила? Нет, пожалуй нет, так как отказ от нее позволяет мне надеяться на то, что Матиас не поедет учиться в Штаты. А если поедет? Значит, тогда он вернется домой позже. «Больше общаться с мамой». Не вышло. Но вместо этого я записываю «Дружба с Ингой». Инга, кажется, действительно становится моей подругой. «Разгадать Камиллу». Я останавливаюсь. Я не могу поставить напротив этой записи плюс карандашом Винцента. Слово «разгадать» больше не нравится мне. Человека нельзя разгадать. Я вычеркиваю слово «разгадать» и вписываю слово «понять». Это возможно. Последняя надежда — «избегать Камиллу» родилась когда-то под действием страха и угрозы. Я больше не боюсь Камиллу. Я хочу ей помочь. И надеюсь, что смогу это сделать.