Три сердца

— Я откажусь, я справлюсь… — повторяла она, всхлипывая.

Уже занималась заря, когда она, совершенно измученная, встала и подошла к окну. У нее было готовое решение порвать со всем сразу и окончательно. Она не сможет видеть его. Это было бы выше ее сил, поэтому разрыв с Гого следует отложить на некоторое время.

«Вернусь к ежедневным делам. Время все расставит по местам».

Она погасила лампу и открыла окно. Утренняя свежесть отрезвила ее. После короткого раздумья она взяла лист бумаги, села за стол и написала:

«Дорогой пан Роджер!

Я пишу это письмо после глубоких размышлений с чувством осознанного и окончательного решения, которое приняла. Уверяю вас, что обязанность сказать вам правду причинит мне боль. Вчера я находилась под влиянием настроения и стечения обстоятельств, которые повлияли на то, что мое поведение не соответствовало ни моим чувствам, ни моим мыслям. Я понимаю, что причинила вам зло, вселяя надежду, но сейчас я должна признаться. Я не люблю вас и вообще это чувство мне не присуще. Глубокое и давнее уважение к вам, а также искренняя симпатия заставляют меня подчеркнуть, что я никогда себе не прощу своего недопустимого поведения вчера по отношению к вам. Это было непростительное легкомыслие. Простите меня, если сможете, и забудьте обо мне. И еще об одном хочу вас попросить, рассчитывая на вашу интеллигентность: не старайтесь увидеться со мной. Я желаю вам, дорогой пан Роджер, всего самого хорошего, чего вы заслуживаете больше, чем кто бы то ни было».

Она отложила перо и перечитала письмо. Слезы снова струились из ее глаз.

— Все кончено… конец… — шептала она.

Кейт медленно складывала листок бумаги, листок, на котором она отрекалась от счастья, на котором вынесла приговор своим чувствам, смертный приговор.

— Так нужно, так нужно, — убеждала она себя, а слезы капали, падая на руки.

Она подписала конверт, вложила письмо и заклеила его.

Было семь часов. В это время Марыня выходила в магазины. Взяв письмо, Кейт зашла в кухню.

— Доброе утро, Марыня.

— Доброе утро, пани. О Боже! Что это с вами?! — воскликнула она. — Вы не заболели?

— Нет, Марыня. Передай это письмо посыльному и пусть он отнесет его на улицу Саская Кемпа графу Тынецкому.

— Хорошо.

Кейт провела рукой по лбу.

— Да, у нас сегодня на обед зразы. К ним лучше подать гречневую кашу и в кастрюлю положить несколько корок черного хлеба. Не забудь еще корицу для крема. Есть ли у нас кофе?

— Да, на сегодня еще хватит.

Служанка с конвертом в руках стояла у двери.

«Еще есть время, — пронеслась в голове Кейт мысль, — я заберу письмо и уничтожу».

Сердце бешено колотилось.

— Вам плохо? — спросила Марыня.

— Нет-нет. Иди Марыня.

— А может, вы выпьете горячего чаю?

— Спасибо, Марыня, — отказалась Кейт.

Служанка вздохнула, повязала на шею шарфик, взяла корзинку для покупок, письмо и вышла. Все тише слышались удаляющиеся шаги.

Кейт закрыла лицо ладонями, и из ее груди вырвался стон:

— О, Роджер… Роджер… Роджер…

Шатаясь, она добралась до спальни и упала на кровать. Ей казалось, что она видит каждый шаг Марыни. Вот она подошла к площади, нашла посыльного и отдала ему письмо. Посыльный, изучив адрес, прячет его в сумку и отправляется в путь. Разве он чувствует, что это за письмо? Разве может он знать, что иногда в письме заключена трагедия, вырванный кусочек сердца, смертный приговор. Для него это одно из тысячи писем, такое же, как приглашение сыграть в бридж или просьба взять книгу…

Посыльный номер девять, конечно, не задумывался над содержанием конверта. У него были более важные дела. Он спокойно шел прямо по указанному адресу. Найдя дом, позвонил.

Тынецкий как раз вставал, когда вошла Янова и, подавая ему письмо, сказала:

— Посыльный принес и спрашивает, ждать ли ответ.

Он сразу узнал почерк Кейт и весело спросил:

— Письмо?.. Ну, Янова, у нас замечательно начинается день. Пусть посыльный подождет.

Он вскрыл конверт.

Уже само начало поразило его. «Дорогой пан Роджер…» Что бы это значило? Он внимательно прочитал письмо, размышляя над каждым словом, и задумался.

Спустя четверть часа Янова опять постучала в дверь.

— Уже есть ответ?

— Ответа не будет, — ответил он, не оборачиваясь.

Что он мог ответить? Разве что не верил ни минуты, ни мгновения этому письму. Не знал он и не догадывался, чем руководствовалась Кейт, когда писала его.

Вначале он подумал, что Кейт, вернувшись домой, рассказала мужу правду, признавшись, что любит другого и хочет развестись. Возможно, под давлением Гого она уступила и под его диктовку написала письмо.

В то же время, с другой стороны, он не мог допустить, чтобы Кейт примитивным способом, проклятиями или угрозами, позволила кому-нибудь заставить ее отказаться от себя самой, потому что невозможно было поверить, как она писала, что вечером находилась под влиянием минутного настроения. Он хорошо знал, что Кейт не принадлежала к типу людей, поддающихся настроению.

«Тогда зачем она написала неправду?»

Самые невероятные предположения проносились в его голове. В конце концов, он пришел к выводу, что должно было произойти что-то неординарное или Гого шантажирует ее какой-то только ему известной тайной. В любом случае он не собирался выполнять желание Кейт. Он должен увидеть ее, поговорить с ней. У него не было сомнений, что он сможет убедить ее.

Около полудня Роджер позвонил ей. В трубке послышался голос Марыни.

— Это Тынецкий, я могу попросить пани?

— Сейчас посмотрю.

Через минуту служанка вернулась.

— Пани просила сказать, что ей нездоровится. Она в постели.

— Я надеюсь, что ничего серьезного? — забеспокоился он.

— Нет, мне кажется, нет. Утром она даже вставала, но какая-то бледная и измученная.

— Марыня, спроси, можно ли мне навестить ее и когда, — решился Роджер.

— Пани благодарит, — доложила Марыня спустя некоторое время, — но решительно просит не утруждать себя визитом, потому что она никого не принимает.

— Я желаю ей скорейшего выздоровления и позвоню завтра.

Но не прошло и часа, как он позвонил снова.

— Пан дома? — спросил он.

— Да, он дома.

— Скажи, что просит Тынецкий.

Голос Гого звучал тихо и настороженно.

— День добрый.

— У меня к вам просьба: не уделите ли мне час своего времени, я бы хотел поговорить с вами о делах, важных для нас обоих.

Гого ответил не сразу.

— Я, конечно, готов, хотя был бы благодарен, если этот разговор можно было бы перенести на другой день.

— И все-таки, если бы вы встретились со мной сегодня, я был бы вам весьма признателен, — настаивал Тынецкий.

— Весьма сожалею, но… — колебался Гого, — уж если это так необходимо…

— Спасибо. Так во сколько и где?

Гого предложил встретиться в маленькой кондитерской в семь часов вечера на улице Вильчей.

Он специально договорился на вечернее время, потому что еще теплилась надежда помириться до того с Кейт. Он, конечно, догадался, о чем Тынецкий хочет с ним говорить, и предвидел, что услышит предложение о разводе в качестве дальнейшей выплаты пенсии. Гого был готов решительно отказаться от такого компромисса и уже мысленно выстраивал ответ.

«Нет, пан граф, вы ошиблись, обвиняя меня в подлости. Я не хочу давать моральной оценки такого условия. Какими бы причинами вы не руководствовались, по моему мнению, это не оправдывает попытки достичь цели с помощью угроз подобного рода».