Паутина

Заработал принтер. Быстрыми шагами он пересек лабораторию и впился глазами в ползущий рулон бумаги. Строчка за строчкой медленно появлялись цифры и выстраивались в колонки. Но не дождавшись остановки принтера и даже не отрывая лист, Гарт уже все понял: в пробах крови нет и следа артрита или любой другой болезни. Мыши были здоровы, а работа Лу… высосана из пальца.

Глава 14

Стефани услышала, как повернулся ключ в замочной скважине, хлопнула входная дверь и ее снова заперли. Она мысленно представила, как Жаклин входит в магазин, с июльской жары на улице Гамбетта в прохладу. Поправляя по пути то вазу, то настольную лампу, она постепенно приближалась к подсобной комнате.

— Доброе утро. Ну как, удачно провели уик-энд? — Стефани показалось, что голос у нее был слегка взволнованный. — Наверное, вы с Максом придумали что-нибудь необычное? — Открыв шкаф в углу, Жаклин сменила уличную обувь на туфли на высоком каблуке. — Вы сегодня какая-то притихшая, дорогая. Вас что-то тревожит?

— Да. — Речь идет об отношениях не между тобой и Жаклин, а между Жаклин и мной.Она сейчас слышала голос Леона и словно чувствовала его руки: они обнимали ее, как на той тенистой лесной лужайке, где они любили друг друга. Но с тех пор прошло четыре дня, да еще выходные, и она уже больше не могла терпеть. Ей нужно было поговорить с Жаклин. Потому что это на самом деле касается нас с ней, подумала она. Они с Леоном, наверное, провели минувшие выходные вместе. Я не могу и дальше делать вид, что все осталось по-прежнему, потому что это неправда.

— Ну что ж, тогда нам надо поговорить. — Присев на край стола, Жаклин протянула руку и обняла Стефани за плечи.

— Нет, подожди, пожалуйста. Мне нужно тебе сказать… Я думала, в эти выходные ты, возможно, видела… наверное, видела…

— Меня не было в городе. Я уехала в Париж в пятницу вечером и вернулась вчера поздно вечером. А что бы я увидела, если бы осталась?

— Леона.

Жаклин застыла на месте, словно приготовившись слушать, а может, сразу повернуться и уйти.

— Вот оно что, — пробормотала она. — Я и не догадывалась, что это ты.

— Что ты хочешь этим сказать? Ты же сказала, что тебя не было в городе. Значит, вы с ним не говорили.

— Но в субботу он приезжал ко мне домой, а когда узнал, что меня нет, оставил цветы и письмо. Письмо я не читала. Когда я приехала, было уже поздно, а я устала и решила, что прочту его сегодня вечером. Потому что, дорогая, когда мужчина оставляет тебе цветы и письмо, это может означать только одно. А теперь иди ко мне, не прячь лицо, дай мне посмотреть на тебя.

Стефани взглянула ей прямо в глаза.

— Я ничего не знала. А потом он сам мне сказал, но тогда все уже изменилось.

— Тогда ты уже была влюблена в него. А он, конечно, влюблен в тебя, если прислал мне письмо. — Она слабо улыбнулась. — Как-то раз мы с ним пообещали друг другу: если встретим в жизни другого, не станем делать вид, что все по-прежнему в наших отношениях.

— Извини, Жаклин, поверь, мне в самом деле очень жаль. Я бы не позволила…

— Нет, позволила бы! Ясно же, что этому суждено было случиться. Ты не смогла бы бороться со своим чувством — это не в твоих силах. И ты не должна даже думать о том, что надо было отказаться от него, это было бы ошибкой. О чем ты жалеешь? О том, что любишь Леона? Лучше мужчины, чем он, нет на свете, так зачем жалеть о том, что любишь его?

— Я жалею не о том, что люблю его. Мне жаль, что это, наверное, заставит тебя страдать.

— Ах, страдания… все мы страдаем время от времени, а иначе мы не живем, а существуем. Я рада… — Она запнулась, но тут же откашлялась. — Я очень рада за вас, но особенно за тебя, дорогая Сабрина, потому что ты молода и…

— Ты тоже!

— Нет, я не так молода, как ты. И потом, мне не так нужно то, что очень нужно тебе.

— Всем нам нужна дружеская поддержка и любовь, нужен человек, которому… — У Стефани вырвался нервный смешок. — Жаклин, тебе не кажется, что у нас с тобой очень странный разговор?

— Странный? Не думаю. Я бы сказала, это разговор двух воспитанных людей.

— Но мы с тобой ничего не говорим о том, что у меня есть муж.

— Да, ты права, но мы же говорим о тебе, о том, что тебе нужно, а это вовсе не обязательно имеет отношение к тому, какие у тебя отношения с Максом.

— Но я же замужем!

— Это становится проблемой только в том случае, если ты хочешь выйти замуж за кого-то другого и завести детей. Хотя думаю… думаю, ты этого хочешь. Так?

— Мы не говорили с ним об этом. Я просто хочу… я люблю его. Я хочу быть с ним даже тогда, когда рядом Макс. Но я замужем за Максом, а это определенные обязательства…

— Ах, дорогая, ты рассуждаешь как американка! — Жаклин помедлила. — Может, ты и в самом деле американка, вот был бы сюрприз! Хотя нет, не может — ни одна американка не говорит по-французски так, как ты. Но если появляются такие мысли… Почему нельзя любить еще кого-то, кроме мужа, особенно если брак оказался не совсем таким, как ты себе представляла? Ты что, стала менее доброй к Максу? Ты стала причиной его страданий?

— Стану. Так же, как Леон — причина твоих страданий.

Лицо Жаклин окаменело, застыло, словно маска. И Стефани поняла, что, разговаривая с ней, та играла: оживленно беседовала о ней и о Леоне, словно они — персонажи на сцене, а она может анализировать их игру, помогать писать текст ролей, а сама все это время держаться в стороне, проявляя лишь снисходительный интерес.

Но это ей не удалось. Это становится проблемой только в том случае, если ты хочешь выйти замуж за кого-то другого и завести детей.Жаклин не смогла заставить себя назвать Леона по имени. Стефани видела, с каким достоинством она держится — выпрямив спину, и вскинув голову. Словно она разобьется, как хрупкий фарфор, если лицо задрожит и чувства вырвутся наружу. И в этой прямой спине, в поднятой голове чувствовалось такое гордое одиночество, что Стефани подумала: а как бы она вела себя, если бы Леон написал ей прощальное письмо и прислал цветы. И на глаза у нее навернулись слезы.

— Ах, не надо плакать, — сказала Жаклин. — Давай не будем плакать. Лучше мы… — В парадную дверь постучали. Жаклин со Стефани переглянулись: они обе мгновенно почувствовали, поняли, кто пришел. Какое-то мгновение это были просто две женщины, знающие какую-то общую тайну, это их объединяло. Но тут они очнулись. Жаклин вздохнула.

— Пойду открою ему. — Стефани встала вместе с ней, и вдвоем они направились в зал. Дверь распахнулась, и Леон увидел их обеих.

— Доброе утро, — церемонно поздоровалась Жаклин и отступила в сторону.

Войдя в тускло освещенный магазин, он остановился у столика, где на мольберте стояла одна из его небольших картин. Он бесстрастно поздоровался с обеими женщинами.

— Я подумал, — произнес он, обращаясь к Жаклин, — что ты, возможно, не прочла мое письмо.

Та слабо улыбнулась.

— Как хорошо ты меня знаешь, Леон.

Стефани поморщилась.

— Я скоро вернусь.

— Я хочу, чтобы ты осталась, — сказала Жаклин. — Ведь мы же все друзья, не правда ли? Да, конечно, Леон, ты угадал: я не читала твоего письма. Оставила до вечера.

Леон посмотрел на обеих женщин.

— Похоже, теперь читать его уже необязательно.

— Нет, обязательно. Я сохраню его как память. Это гораздо лучше чем разговор, который мог бы быть в субботу и от которого у меня бы не осталось ничего, кроме пустых звуков.

— Я звонил тебе в воскресенье.

— Служанка мне передала. Ты очень предупредителен. Ты хотел удостовериться, что я не вернулась домой рано и не собираюсь воскресным вечером просидеть одна, с этими цветами и письмом. Как это на тебя похоже, ты неизменно, на редкость внимателен и предупредителен… — Отойдя от Сабрины с Леоном на несколько шагов, она отвернулась и слегка оперлась на позолоченный письменный стол.

Стефани рванулась к ней, но Леон протянул руку и удержал ее. В следующую секунду Жаклин обернулась. Маска с лица исчезла. Стефани показалось, что вид у нее сейчас суровый и печальный. Заострившиеся черты лица были словно высечены из мрамора. Возможно, в глазах у нее стояли слезы, но из-за тусклого света было плохо видно: они забыли включить свет, когда открыли входную дверь. Она внимательно смотрела на Стефани и Леона, стоявших рядом и по-прежнему держащих друг друга за руки.