Ничья (СИ)

И все так сложно…

И вот…

Она стала мамой. За все то время, когда она лежала в больнице – я ни разу не была у нее. Не хотела беспокоить. Боялась увидеть. Боялась увидеть будущую маму. Она стала мамой – и все закончилось. Она. Стала. Мамой. У нее есть ребенок. И она никакая не лесбиянка, ха. А чего вы ждали? Журналисты, фанаты? Что мы так любили друг друга? Лесбиянки не рожают детей ни от каких Павлов. Она стала мамой, и я поняла в очередной раз – мы никогда не были бы счастливы, мы никогда не любили друг друга. Никогда не любили – твержу я себе, и мое сердце самым тоскливым образом сжимается, прекращая поступление крови. На мои глаза наворачиваются слезы. «Я счастлива за тебя, Юлек», – искренне шепчу я в трубку ей в тот день, когда она родила. Она смеется и, по-моему, плачет. «Спасибо! Спасибо, родная», – отвечает она мне, и кажется, я начинаю плакать. Она будет лучшей мамой на свете. У нас будет лучший альбом на свете. Мы будем лучшими. Она и я.

Рыжая и черная…

Черная и рыжая…

- Говорят, что в роддоме ты так ни разу и не навестила Юлю Волкову. Что за «черная кошка» между вами пробежала?

- С Юлькой у нас хорошие отношения. Я по ней соскучилась. А в больнице не была, поскольку Юля просила, чтобы там ее не тревожили. Вот она немного после родов оклемается, и поеду к ней с подарками. Малышке купила специальный стульчик, за которым, когда она немного подрастет, ей будет удобно кушать.

Все хорошо. Все хорошо…

Нет.

Теперь мы «сестры». Сестры, и любви между нами нет. И мы не целуемся, не сжимаем затылки друг друга. Мы не клянемся, что будем друг с другом вечно. Она – не моя. Я – не ее. И это чертово время несется, как ненормальное. Я ненавижу его, оно все меняет. Но я ничего не ждала… нет. Она должна была в любом случае влюбиться и родить ребенка. Она должна была однажды улыбнуться мне самой обычной улыбкой на свете и сказать: «Ленок, как хорошо, что у меня есть такая подруга, как ты». Да, Юлек, подруга. И ни о какой любви никто не заикался. И я стала забывать об этой теме. Нельзя жить воспоминаниями. Ни в коем случае. Но дневники я все еще писала. Долго и упорно я вспоминала, как Ленчик смотрел насмешливо на меня и говорил этого не делать. Я помню, как Ваня насмешливо смотрел на меня и говорил этого не делать. Я все помню… Но я продолжала писать их. Но с Волковой мы навсегда остались подругами… почти подругами… «С Юлькой мы много лет вместе, поэтому уже появились какие-то родственные чувства. Конечно, мы ругаемся по пустякам, но это все ерунда. Главное, что друг без друга мы не можем», – Без зазрений совести говорю я во всех интервью, улыбаясь.

Зачем говорить о том, что между нами что-то было? Во-первых, не поверят, во-вторых, это прошлая история. Но об этом нужно было говорить потом…

Когда все затихло, когда мы разошлись. Когда у нее было двое детей, а я все еще любила ее.

А пока пришло время «Людей Инвалидов»…

Прошло еще полгода. Сложно. Еще сложней, чем раньше, когда было просто – сложно.

Прошло еще полгода, и я поняла, что любви между нами нет. И, наверное, никогда не было. Осталось что-то теплое внутри, наверное, это воспоминания. Все, что мне остается делать – жить воспоминаниями, время от времени, слушая нашу песню «Полчаса». Постоянно идут какие-то записи, какие-то доработки материалов. Постоянно Москва-Лондон.

Галоян и Титянко поженились. Мы были даже у них на свадьбе. Как не прийти к друзьям и старым коллегам? Выглядели они потрясно, но мы не хуже. Держась за руки, проходили весь вечер, улыбаясь в камеры вездесущих фотографов. И все так просто…

Прошло полгода, и наступила весна. Скоро должно все быть, альбом, гастроли. Наше возвращение. 2005 год на дворе. Мир ждет нас. Но мы ждем его еще больше. Хотя я и не думаю о том, что наша слава будет такой же громкой и скандальной, я все же надеюсь на то, что нас помнят. О таких, как мы – не забывают. А я не забываю о прошлом. Оно никогда мне не даст спокойно жить. Зимой мы с Юлькой ездили на недельку в Пекин. Там круто, и даже Москва мне кажется деревней после такого города. Конечно, это совсем не Испания, но все же очень классное место. Мы отдыхали там от всей работы, от всей суеты, просто проводя время друг с другом.

В один из таких дней мы просто разговаривали о том, что наболело. Как оказалось – наболело многое.

- Интересно, как там Ваня? – задумчиво протягиваю я, глядя в окно, где возвышается ночной Пекин.

- С чего вдруг ты о нем вспомнила? – удивляется она, но улыбается.

Грустно, но улыбается. Сплошная ностальгия.

- Не знаю. С Поднебесной был вид чем-то похож, – тяжело вздыхаю я и отворачиваюсь от окна, чтобы не соблазняться лишний раз, – Думаешь, он еще там?

- Не, вряд ли, –отрицательно кивает она, – Наверное, ушел в нирвану…

- Скурился?

- Не. Просто в своих мыслях где-то, дома, наверное, – предполагает она, – И вид ничуть не похож.

- Похож, – делаю несчастную попытку спорить я.

Спорить с ней мне совсем не хочется.

- Как скажешь, – видимо, она настроена также, – Ваня просто не верил в нас, в наш кам бэк. А ты? Ты веришь в наше возвращение?

- А ты? – тут же спрашиваю я, – Я, конечно, верю… А как иначе? Для чего мы тогда работаем?

- Ну да, да… – соглашается Юлька, – Наверное, так и есть. По крайней мере, хочется в это верить. Но Боря, он же…

- Что он?

- Он не продюсер. Он всего лишь спонсор…

- Ну и что? У него все получится, – мягко улыбаюсь я, ныряя в кровать.

- Получится, – эхом вторит она и ложится рядом со мной, обнимая.

На секунду я ловлю себя на мысли, что ничего не может быть лучше, чем лежать вот так вот просто рядом с ней. Просто лежать и ни о чем не думать. Просто, чтобы она обнимала меня, а я ее. И так мы засыпали вместе. Но ее Пашу я так и не полюбила, хотя и старалась. Для нее же и старалась. Но моя ревность пожирает меня. Даже не смотря на то, что я давно уже ничего не жду. И она ничего не ждет. И все так сложно…

- Ты любишь Пашу? – спрашиваю я глубокой ночью, перед тем, как заснуть.

- Есть вещи, которые я в нем люблю, – совсем тихо отвечает она через какое-то время, в тот самый момент, когда ее губы мягко касаются моего затылка.

И все так сложно…

Мы давно изменились, мы изменились – тотально. Начиная от стиля музыки, заканчивая одеждой. Теперь у меня навязчивая идея вернуть свой натуральный цвет волос и избавиться от кудряшек. Но кудряшки я убрала потом, когда окончательно покончила с ТаТу. Потому что Та никогда не любила… и не полюбила бы – Ту. Именно из-за того, что мы отказались от псевдо-лесбийского имиджа. А потом пошли слухи о том, что мы хотим сменить название. Группа «Тема» – для нас не звучит. Пока мы были все же едины – «ТаТу». Та все еще была привязана к Той. И наоборот. Так было еще довольно долго, пока все то, что уже не казалось запретным – стало невыносимо секретным. Для всех: журналистов, корреспондентов, фанатов, а самое страшное – для себя.

Самое сложное – признаться себе.

Но пока мы все же оставались «t.A.T.u.», мы надеялись продолжать то, что начали так давно. Продолжать несмотря на тотальные изменения.

20 апреля 2005 год.

10:32 Лос-Анджелес.

Это не первое наше утро – и не последнее. Журналисты опять все пронюхали! Все им нужно знать! Трубку нам несут прямо в кровать, на связи опять журналюги. Расскажи им все. Даем какое-то интервью, не особо задумываясь, что и как отвечать. Вопросы – стандартные, ответы – тем более. Это в самом начале Ваня рассказывал, как и что должно быть, а сейчас, что хочешь, то и говори. А можешь вообще не говорить. Но можешь получить по рогам за такие дела. Поэтому, лучше что-то да сказать, при этом заливаясь смехом. Мы хохочем, сами не зная почему.

Утро, каких было полно в нашей жизни. Яркое, теплое. Только дел, как обычно, полно. Готовим записи англоязычного альбома. И когда все будет готово – мир снова падет к нашим ногам. Мечтать, конечно, не вредно. Вредно – не мечтать.

- Ну, вот что они прикопались? – смеется Волкова, прикрывая трубку рукой.