Решающее лето

Он устало плюхнулся в низкое мягкое кресло, перекинув ноги через один подлокотник и удобно положив голову на другой, потом с улыбкой принял из рук Наоми стакан с виски и позволил сунуть себе в рот раскуренную сигарету.

Теперь я почти не сомневался, что Наоми осталась прежней, несмотря на героическую и нелепую роль, которую она сама на себя взяла, а вот Джонни разительно изменился или находился в процессе такого изменения.

Я еще не видел, чтобы Джонни так уверенно, покойно и уютно чувствовал себя дома. Я не мог упрекнуть его в том, что он полностью игнорирует мое присутствие, поскольку он уселся ко мне боком, однако его манеры казались подчеркнуто непринужденными и небрежными. Между нами теперь были иные отношения, и это его явно устраивало. Но тон его оставался прежним, так же как и его излюбленные словечки и выражения и привычка подтрунивать над собой. Он осведомился о Чармиан и Шолто, огорченно поморщился, выслушав мой ответ, и ограничился лишь коротким замечанием.

Я спросил, видел ли он Лаванду.

— Этого кретина? — ответил он. — Не имею ни малейшего желания. Я отнюдь не кровожаден, но знаешь, Клод, я с удовольствием разделал бы его, как свиную тушу, и сдал бы в чемодане в камеру хранения на каком-нибудь вокзале.

Наоми громко и неестественно расхохоталась, но тут же умолкла, словно задохнулась. Несколько минут мы сидели молча. Наоми, чтобы как-то заполнить неловкую паузу, тихонько замурлыкала песенку.

Филд неожиданно повернулся и в упор посмотрел на меня.

— Знаешь, я рад, что ты зашел, но лучше бы ты этого не делал, — медленно промолвил он. — Я просто не знаю, как себя вести теперь. Прикидываться веселым и беспечным, пожалуй, было бы лучше всего…

— Разумеется, — подхватила Наоми деланно веселым голосом.

— Но это чертовски трудно, — продолжал Филд. — Я очень хорошо представляю себе все, вплоть до того момента, когда объявят приговор и предложат попрощаться с родными. Но мне трудно представить себе, что будет дальше. Я боюсь даже думать об этом. И если я начну об этом думать, я не выдержу.

— Он только так говорит, но он выдержит, — быстро вмешалась Наоми. — Подвинься, милый, я сяду рядом.

— Вот сейчас я, пожалуй, выдержу, — согласился Джонни, улыбнувшись, и посмотрел на губы Наоми. Не отрывая чуть насмешливого и вместе с тем нежного взгляда от лица жены, Джонни заговорил, обращаясь ко мне: — Наоми считает, что у нас с нею сейчас идеальное согласие. Возможно, она права. Когда я отбуду свой срок, — он произнес эти слова очень медленно, словно иронизируя над самим собой и стараясь не замечать их зловещего смысла, — это, должно быть, пойдет мне на пользу, я стану лучше, то есть никогда больше не встану на такой путь. Ну, а вот Нао станет хуже. Тогда между нами действительно не будет разницы, кроме, разумеется, чисто внешней, а?

— Не надо, милый, — запротестовала Наоми.

Джонни перевел свой взгляд на меня.

— Подумай только, теперь я долго не буду причинять тебе хлопот! Ты отдохнешь. Ты и сам не представляешь, как это будет здорово.

— Я постараюсь сделать все для Наоми.

— Спасибо, Клод. — Он подтянул согнутые ноги почти к подбородку, ловко перекинул их через колени Наоми и опустил на пол. Теперь он сидел в кресле в нормальной позе и, наклонившись ко мне, предложил еще виски. — Наоми будет дорого твое внимание, особенно когда подойдет срок.

Я совсем забыл, что Наоми ждет ребенка.

— Ну, хватит, — вдруг решительно сказал Джонни, — хватит говорить о неприятных вещах. Как поживает Элен?

— Прекрасно. Очень занята, правда.

— Я ошибся, вообразив всякий вздор… — На мгновение к нему словно бы вернулись его прежняя подкупающая юношеская неуверенность и смущение. — Это не мое дело, я знаю. Забудь об этом.

— Я надеюсь, мы с Элен скоро поженимся, — сказал я.

— Она очень тебе подходит, — мечтательно заметил Джонни. Глаза его потеплели, нахмуренный лоб разгладился. — Нао, правда, со мной не согласна, но я нахожу, что Элен красива.

— О нет, в ней, безусловно, есть какая-то привлекательность, — смущенно запротестовала Наоми. — Но когда я говорю о красоте, то имею в виду прежде всего классическую красоту в общепринятом смысле слова. Идеал такой красоты — Венера Милосская. Хотя, если бы кто-нибудь встретил в наши дни такую женщину, она показалась бы слишком толстой и скучной.

— Элен понравилась бы Хелене, — сказал Джонни, снова возмутив меня своим тоном давнего друга семьи. — Я уверен.

Я встал.

— Не уходи, — быстро сказал он, — останься! — И добавил с ненужной патетикой: — У нас теперь никто не бывает.

— Пожалуйста, не уходите, — тоже попросила Наоми. — Еще сигарету?

— Нет, мне пора. Если я понадоблюсь…

— Ты очень нужен нам сейчас! — воскликнул Джонни.

— Зачем?

— Утешить, развлечь, наконец. Не валяй дурака, Клод. Ты же понимаешь, когда ты здесь, я вспоминаю старые добрые времена и забываю обо всем…

В его голосе прозвучали нотки искреннего отчаяния, и я сдался. Он смотрел, как я снова усаживаюсь в кресло, и рассеянно вертел в руках пустой стакан, затем заглянул в него и недовольно нахмурился.

Какое-то время мы молчали. В комнату вбежал маленький рыжий котенок и стал тереться о ноги Наоми. Она нагнулась, погладила его, а затем подхватила и посадила себе на плечо.

— Это Тэффи. Вы еще не видели нашего Тэффи? Он к нам забрел случайно и остался.

Я похвалил котенка.

— Тэффи, Тэффи! — позвал Джонни, легонько прищелкнув пальцами.

Наоми посмотрела в окно, зябко поежилась и обхватила себя руками за плечи. Котенок спрыгнул и спрятался под стулом.

— Будет гроза. Чувствуется в воздухе.

— Вот от чего у меня разболелась голова, — сказал Филд. — Нао, будь добра, дай мне чего-нибудь.

— Чего же?

— Может, чашку чаю? И таблетку аспирина? А тебе, Клод, чаю или еще виски?

— Нет, спасибо, ничего не надо.

— Не стесняйся. Ну так как же, Нао?

— Сейчас принесу.

Она нежно поцеловала мужа, улыбнулась и вышла из комнаты.

Филд проводил ее взглядом, посмотрел на меня так, словно мы с ним только что говорили о Наоми, а затем, печально вздохнув, сказал:

— Знаешь, чего мне сейчас больше всего хотелось бы? Чтобы Хелена была здесь.

Я промолчал.

Филд медленно покачал головой, и глаза его странно блеснули.

— Я знаю, ты не переносишь, когда я говорю о ней.

— Да. Мне это неприятно.

— Что ж, я тебя понимаю. Но, черт побери, что я такого сделал? Почему я не имел права жениться на Наоми? Ведь Хелена была старуха, и вообще между нами ничего не было.

— Если ты хочешь знать, в чем твоя вина, я скажу тебе.

— Скажи, — ответил он тихо и как-то торжественно-печально. — Я хочу, чтобы ты объяснил мне. Ты ведь знаешь, я сам иногда не в состоянии разобраться, я пытаюсь, но не всегда получается!

— Ты сам должен был сказать ей, что женишься на Наоми, а не делать это тайком от нее. Я думаю, ты хорошо знал, как ей будет неприятно, что ты скрыл это от нее.

— Но ведь все случилось так неожиданно. Я имею в виду тетушку Нао. Ведь только когда она умерла, мы с Нао смогли обвенчаться.

— Ты знал все заранее, — сказал я. — Это было решено еще до того, как ты уехал из Лондона.

Филд встал. На столе стояла ваза с букетом роз, лепестки были словно из белой лайковой кожи. Джонни рассеянно поправил цветы.

— Ну хорошо, знал. Я действительно тогда смалодушничал. Я убеждал себя, что Хелена не может ни на что претендовать, разве что на мою благодарность. И я всегда был и буду ей благодарен. — Он умолк. — Но надо и меня понять. Я думал, что смогу смириться с тем, что меня считают трусом, обманщиком, человеком неблагодарным и дурно воспитанным и еще бог знает кем. А теперь я не желаю с этим мириться. Сейчас я виновен в преступлении, которое действительно совершил. Но я хотел бы реабилитировать себя хотя бы в другом.

— В чем же?

— В том, что касается моих отношений с Хеленой.

Я посмотрел на него. Его профиль, нечеткий и юный от приглушенного света лампы, напомнил мне романтических рыцарей с картин Берн-Джонса. Но я знал, какие мысли копошатся сейчас в этой голове, зреют и просятся на язык, ускоряя бег крови в жилах.