Западня

Когда Энрико снова спустился вниз, по волнам за «Росарией» следовала гигантская тень. Он остановился в дверях, понимая, что должен что-то сказать, но, сидя в уголке в своем серебристом платье (как он велел), Мадлен казалась такой юной и беспомощной, что он поперхнулся словами. Посмотрели бы на нее сейчас все эти люди! Что они знают о чувствах таких женщин, как Мадлен?

— Прошу прощения, — хрипло выговорил он. — У вас свое горе, и мне следовало бы поблагодарить вас за попытку помочь мне перенести мое.

Она поникла головой, спрятав лицо за волной золотистых волос. Он сел рядом на скамью.

— Вы по-настоящему любили свою жену? — почти шепотом спросила Мадлен.

— Да.

— Я вас видела с ней. После вашей победы в Силверстоне. Она уже тогда знала о своей болезни?

— Да, знала.

— И что… скоро умрет?

— Да.

— Простите меня, Энрико. Мне, правда, очень жаль. Я не хотела вас обидеть. — Она вдруг порывисто обняла его.

Энрико поднял голову.

— Сейчас не время, но открою-ка я бутылку виски…

— Насчет вашей кузины, — сказал он после того, как они молча выпили по рюмке. — Не может быть, чтобы вы сделали нечто до того ужасное, чтобы она не смогла простить. В трудное время, Мадлен, человек нуждается в поддержке семьи. Только родные могут бескорыстно любить и прощать. Мэриан знает, в чем вы провинились?

— Частично. И это она уже простила. Но есть еще кое-что. Я обманула и ограбила ее, а потом по-хамски вела себя, когда она пришла повидаться со мной в Нью-Йорке. Самое странное то, что я не хотела этого, но чувствовала себя до того виноватой, что меня понесло. С тех пор, как я совершила эту подлость, я не знала ни покоя, ни счастья. Но, понимаете, я так хотела Пола, что была готова на все. — И севшим голосом добавила: — Он задумал погубить меня. И вот — я нищая. Ни дома, ни друзей, ни семьи. И все так же хочу его — вы можете этому поверить?

Он улыбнулся.

— Любовь зла.

— Вам повезло, Энрико: Росария любила вас по-настоящему.

— Да, в этом смысле мне повезло.

— Почему мы не можем жить без любви?

— Не знаю, cara. Наверное, потому что без этого не чувствуем себя людьми. Есть много родов любви, но любовь между мужчиной и женщиной — самая прекрасная. И самая трагическая. Ты достигла вершины славы, я стал знаменитым гонщиком… И мы оба убедились, что успех — ничто по сравнению с любовью, а слава не способна уберечь от горьких утрат. Нужно искать опору в семье — только она дает силу жить дальше.

— Ты говоришь совсем как Мэриан.

Он усмехнулся.

— В таком случае Мэриан — мудрая женщина. Не правда ли?

Мадлен тоже немного повеселела.

— Ах, если бы она оказалась рядом! Я даже не знаю, где она сейчас — возможно, еще в Нью-Йорке. Но знаешь что? Как только я вернусь в Англию, сразу же разыщу Мэриан. Тетя наверняка знает, где ее искать. Мы сядем втроем, и я признаюсь в тех гадостях, которые совершила.

— Я уверен, они простят, потому что почувствуют, что ты их любишь. А теперь, поскольку мы подплываем к Порто Черво, пора одеваться.

Облачившись в шорты и рубашки из его гардероба, они сошли на берег. Зашли в переполненное кафе. И там, за аппетитной пиццей и охлажденным «фраскати», вели оживленную беседу, помогая друг другу забыться. Энрико рассказывал о гонках, и Мадлен почти физически ощущала упоение скоростью и риском, мысленно переживала ни с чем не сравнимую радость победы. В свою очередь, он расспрашивал ее о профессии модели и ужаснулся, узнав, как часто ей приходится обнажаться перед камерой.

— По-твоему, это плохо? — растерянно спросила Мадлен.

— Да, ужасно. — Но, поймав ее затравленный взгляд, он смягчился. — Ты прекрасная женщина, Мадлен; не сомневаюсь, людям доставляет удовольствие любоваться твоим совершенным телом. Но самой-то тебе нравится?

— Да, — хмуро ответила она.

— Похоже, ты не уверена. Может, тебе больше не нужно этим заниматься?

— Не знаю. Сейчас мне уже все равно.

— А раньше было не все равно?

Она повела плечами.

— Наверное. Меня никогда не влекло ни к чему другому.

— Ну хорошо. Ты вырвалась вперед, но рано или поздно тебя обойдут другие — и что тогда?

В ее глазах сверкнуло лукавство.

— Может, стану гонщицей?

Он ущипнул ее за нос. Они и не заметили, как к ним подкрался фотограф, а за ним другой. И вдруг — вспышка!

Энрико пришел в ужас. Быть застигнутым в такой обстановке — вскоре после смерти жены! Он вскочил и сбил наглеца с ног. Внезапно вокруг них словно вспыхнул фейерверк — пресса рвалась запечатлеть на пленке сенсационный поворот сюжета. Мадлен бросилась к Энрико, но кто-то схватил ее за руку и потащил к выходу. Она отбивалась и звала на помощь, однако похититель зажал ей рот. Ее, как мешок, затолкали на заднее сиденье лимузина.

Мэтью приехал вечером. Мэриан изнемогала от желания вновь очутиться в его объятиях, как в Нью-Йорке, но этого не произошло. Они проговорили всю ночь — главным образом о ее матери и Мадлен. Мэтью тоже рассказал о своей семье. Имя Стефани не упоминалось, но Мэриан почти физически ощущала ее присутствие.

Грейс сама обо всем позаботилась — даже сдала на хранение личные вещи Селии, пока Мэриан не решила, как ими распорядиться. Дом сняла молодая семья: муж, жена и их маленький сынишка. Они должны были въехать на будущей неделе.

После отъезда Грейс (которая не забыла обеспечить Мэриан охрану) она бесцельно слонялась по дому, окунаясь в воспоминания детства и дивясь: почему не приехала Мадлен? И вдруг новость: Мадлен исчезла, Пол публично отверг ее, и она скрылась.

— Господи, почему она не обратилась ко мне? — сокрушалась Мэриан. — Я ей необходима так же, как и она мне.

Мэтью шутя взъерошил ей волосы.

— У тебя есть я. — И тотчас отвернулся, прочитав в ее глазах: «Так ли?»

— Давай съездим к Кристи, — предложил он, когда она заперла дверь. — Вложишь вырученные за дом деньги в какое-нибудь произведение искусства, например в картину. Пусть она напоминает тебе о матери. Ты когда-нибудь бывала на аукционе?

Она покачала головой.

— Я тоже, так что мы оба получаем возможность пополнить образование.

В Лондоне Мэриан первым делом купила утреннюю газету. Как и прежде, на первой полосе красовалось лицо Мадлен. Надпись под портретом гласила: она вместе с Энрико Таралло оказалась замешанной в какую-то заварушку на Сардинии.

— Теперь мы хоть знаем, где она.

— Боюсь, что пока нет, — возразил Мэтью. — Прочти-ка вот это.

Мэриан прочла. И вдруг покатилась со смеху.

— Ох, Мэтью! Мэдди всю жизнь мечтала о грандиозном приключении. Ну так она своего добилась. Черный лимузин! Извини, я понимаю, что это не смешно, но ничего не могу с собой поделать. Ты думаешь, это серьезно?

— Кто знает.

В широкой желтой юбке и белой цыганской блузке, таинственным образом появившихся утром у нее в комнате, Мадлен сидела на крохотной горной полянке, усыпанной голубыми колокольчиками. Внизу бирюзовые волны набегали на берег частного пляжа Таралло. Мадлен перевела взгляд дальше, туда, где в белесой дымке небо сливалось с землей. Солнце согревало и тело, и душу. На губах Мадлен блуждала улыбка; ей вспомнилось все происшедшее за последние сутки.

Ее выволокли из кафе в Порто Черво, запихнули в лимузин и до самой окраины везли с завязанными глазами. Там машина остановилась; в нее сели Энрико и кто-то еще, и лимузин умчался дальше в ночь. Пассажиры громко разговаривали по-итальянски, а Мадлен непонимающе уставилась на Энрико, как только с ее глаз сняли повязку. От страха у нее отнялся язык. Энрико увидел выражение ее лица и улыбнулся.

— Не бойся, cara, это проделки моей бабушки: она решила таким образом доставить нас домой.

Из дальнего угла автомобиля донесся хриплый, каркающий голос. Женщина подняла вуаль, и Мадлен увидела белое старческое лицо.

— Мадлен, познакомься с моей бабушкой, Сильвестрой Таралло. У нее повсюду есть осведомители. Они тайно следили за нами в кафе, где разыгрался скандал. Сильвестра, это…