Горбун

— Да, Нонна никогда не любила читать, и литература её совершенно не интересует.

Ларс обрадовался моей поддержке.

— Вот именно. Хорошо, что в Ирине я нашёл друга, с которым могу посоветоваться.

— Конечно, Ларс.

Мне стало досадно, что в Ире он нашёл такого друга, а со мной не хочет поговорить о своём творчестве. Пришлось себе напомнить, что он встречается с ней не для бесед о литературе, а то фантазия моя уж слишком разыгралась.

— Нонне кажется, что мы встречаемся с Ирой для других целей… ну, вы меня понимаете.

Я опять кивнула.

— Поэтому мне бы очень не хотелось, чтобы вы говорили ей о том, что видели нас вместе.

— Конечно, я не буду говорить, — горячо заверила я его. — Зачем её тревожить? Она может не так понять.

— Вот именно.

Я решила, что мы достаточно поговорили об этом деле, и перевела разговор на другое.

— Вчера я наконец-то познакомилась с Мартином, — сказала я жизнерадостно.

Ларс насторожился, и я понимала его. Он ведь не знал, известно ли мне об истинных отношениях супругов и не подведёт ли он Иру, открыв мне глаза.

— С ним был Дружинин, переводчик, — как ни в чём не бывало продолжала я. — Мне и подумалось, не собираетесь ли вы перевести свои книги на русский. Вы единственный писатель среди моих знакомых, а книги ваши мне никак не удаётся прочитать. Обидно всё-таки.

Я сразу пожалела о своих словах, увидев, что Ларсу неприятен разговор о его книгах. Душа у писателя особо ранимая, потому что жизнь свою он посвящает единственной цели — создать неповторимое произведение, а то, что им уже написано, представляется честолюбивому автору мелким и незначительным. Кроме того, Нонна говорила, что последние его книги были неудачны.

Ларс пересилил себя.

— Первый же перевод своей книги я вышлю вам, — учтиво сказал он. — А теперь, извините, я должен идти.

Я проводила его до дверей и вернулась в дом. Гулять мне расхотелось, и стало очень грустно от собственной бестактности. К тому же, Ларс даже не спросил у меня, продолжаю ли я творить или бросила. Наверное, и в самом деле, только мне мои повести кажутся интересными, а для Ларса они показались такой детской чепухой, что он не нашёл возможным унижать меня расспросами.

Между тем, небольшой сюжет, который начал зарождаться в моей голове ночью, сам по себе, без малейших усилий с моей стороны, всё разрастался и настойчиво просился на бумагу. Устав призывать на помощь здравый смысл и утешившись сознанием, что моя писанина никому не приносит вреда, я целиком отдалась фантазии и весь оставшийся день набрасывала первоначальный план повествования.

Несколько часов я жила в мире, непохожем на действительность, и, признаться, была счастлива, но счастье моё исчезло, когда зазвонил телефон и я подняла трубку.

Я рассчитывала сообщить, что Иры нет дома и поскорее вернуться к работе, пока вдохновение не иссякло, но это звонила сама Ира, которая предупреждала меня, что ночевать не вернётся, а завтра дня на два уедет. Не успела я положить трубку, как несносный аппарат вновь затрещал, причём звук этот показался мне ещё противнее, чем в первый раз.

— Да, — сказала я, постаравшись не выдавать своего раздражения и твёрдо зная, что тот, кто звонит на этот раз, не может подозревать, насколько не вовремя он звонит.

— Жанна? — раздалось в трубке.

Я понятия не имела, кто из мужчин мог мне звонить.

— Да, — подтвердила я.

— Это Мартин.

Должно быть, телефон искажал голос датчанина, так как я его не узнавала.

— Добрый вечер, Мартин, — поздоровалась я.

— Ирина дома?

Я обрадовалась, решив, что мы распрощаемся, едва он узнает об отсутствии жены, и я получу возможность вернуться к работе.

— Нет. Она только что позвонила и сказала, что не придёт ночевать.

В трубке прозвучал злобный смех.

— Что случилось? — оторопело спросила я.

— Можно к вам заехать? — поинтересовался Мартин.

Что я должна была отвечать? Это был хозяин дома, и он имел право приехать в любое время, хотя бы за чемоданом. Мне очень не хотелось встречать его одной, но ему-то об этом не скажешь. Но всякий случай, в надежде, что он поймёт мой намёк, я поинтересовалась:

— Вы один или с Леонидом Николаевичем?

— Он работает, — ответил Мартин.

Горбун работает и сопровождать своего приятеля не может, а что я тоже могу работать, никому не приходит в голову.

— Я вас жду, — сказала я, выдавливая из себя жизнерадостность.

Бывает ведь такая неудача! Никуда сегодня не ходила, ничего не видела. Могла хотя бы написать что-нибудь. Так нет! Придёт этот датчанин-русоман и будет морочить мне голову разговорами на русские темы. Вчерашнее тёплое чувство, возникшее в ответ на его приязнь ко мне, даже на миг не шевельнулось в душе.

Мартин приехал поздно и был сильно навеселе. Как только он переступил порог, я сразу поняла, что намучаюсь с ним. Держался он развязно, долго мял мою руку, распространяя дружелюбие и винные пары, а потом от полноты чувств непременно захотел троекратно, по русскому обычаю, со мной расцеловаться.

Я поспешила уклониться от соблюдения древних правил, с отчаянием уверяя его, что время поцелуев кануло в прошлое вместе с товарищем Брежневым.

— Не может быть, — возражал Мартин, покачиваясь. — Три раза. По-русски.

Я чувствовала, что пришло время срочно выискивать у себя дипломатические способности, и испытала почти ненависть к горбуну за то, что он не пришёл вместе со своим товарищем. При этом я совсем не принимала во внимание, что это два совсем разных человека, и по этой причине они не могут бегать друг за другом, будто связанные верёвочкой. Что горбун тоже может быть пьян и с двумя потерявшими над собой контроль мужчинами справиться ещё труднее, чем с одним, я тоже не подумала.

— Значит, ты не уважаешь обычай? — сделал глубокомысленный вывод Мартин.

Я решила подойти к этому щекотливому делу с другой стороны.

— Это не модно, Мартин, — сказала я, сокрушённо улыбаясь. — Русские тоже следуют моде.

Видно моё замечание таило в себе слишком глубокий смысл, потому что датчанин долго вертел головой, пытаясь сосредоточиться, и внезапно потянулся ко мне, видимо, решив всё-таки соблюсти древний обычай. Я инстинктивно отшатнулась, а он, потеряв равновесие и не найдя во мне опору, едва не упал, но вовремя наскочил на стенку, что отвлекло его от навязчивой идеи.

— Пройдите в комнату, Мартин, — ласково предложила я, надеясь, что, сев в кресло или на диван, он утихомирится.

— Вы на машине или на поезде? — спросила я, с ужасом думая, что в таком состоянии он за рулём опасен.

— На тачке, — с пьяной убедительностью ответил он, демонстрируя знание жаргонного словечка.

Передо мной вплотную встала проблема его выдворения из дома. Отправить его на машине было бы безрассудно, а оставлять здесь на ночь невозможно.

Плюхнувшись в кресло, Мартин долго глядел на меня, изучая все видимые особенности моей фигуры, так что мысленно я уже предвкушала, как приятно было бы садануть его посильнее по бессмысленной физиономии.

— А Ирина не придёт ночевать домой, — провыл он и с надрывом рявкнул. — На супружеское ложе!

Высокопарный слог тоже не был чужд датчанину.

— Обслуживает клиентов на дому, — куражился Мартин.

К этому он присовокупил такое словцо, что я вздрогнула, не предвидя возможности его произнесения при мне и не ожидая услышать его в адрес Иры.

— Что? Не знали? Все вы одним миром мазаны.

— Вы много выпили, Мартин, — обуздывая себя, мягко проговорила я. — Вам лучше лечь и выспаться.

— И ты со мной, — заявил Мартин, резко вставая и грубо хватая меня за руку.

Вот тут-то я и не сдержалась. Бывает иногда, что от избытка чувств совершаешь самые непроизвольные движения. После одного из таких движений Мартин очутился на полу, а последующие непроизвольные движения помогли ему доползти до выхода. Погода была безупречно тёплая, так что простуда ему не грозила, а я, честно говоря, волновалась по этому поводу и специально постояла на улице, проверяя, точно ли в воздухе не ощущается прохлада и сырость. Пьяному чужой заботы не почувствовать, у меня на этот счёт иллюзий не было, так что брань, которая долго не стихала в саду, не вызывала во мне обиды и навевала лишь меланхолию. Правда, я долго не могла уснуть, а грязные намёки на поведение Иры заставляли задумываться об уже замеченных мной странностях графика её работы.