Горбун

— Я же не одна, — возразила я. — А если никто ничего не поймёт, то зачем нам такой начальник нужен?

Иру слегка смутило моё таинственное сообщение.

— Ты о чём? — спросила она.

— Да, видишь ли, — начала объяснять я. — Нам должны были поднять оклад в два раза, а наш многоумный начальник, чтобы не было большой разницы в зарплатах, снизил оклад тем, кто должен получить больше, и повысил тем, кто получал меньше.

Ира заинтересовалась моей проблемой.

— А тебе повысили или уменьшили? — спросила она.

— Уменьшили.

— Вот скотина твой начальник! — воскликнула моя подруга, проявляя недюжинную проницательность.

— Скотина, — согласилась я. — Но дело в другом. Если бы он и себе снизил оклад, то никто бы ничего не сказал, но он-то считает себя невероятно ценным работником и снять часть денег у себя даже не подумал.

Ира села на край дивана и стала возмущённо допытываться:

— Ну, сказали вы, что он поступает бесчестно, а он что?

— А ты своему начальнику говорила такие вещи, когда жила в СССР? — съехидничала я. — Конечно, все промолчали.

Ира поджала губы.

— Сказать, конечно, было бы можно, — вновь заговорила я. — Но от этого ничего не изменится, а работать будет невозможно. И вся наглость в том, что это целиком его инициатива, потому что официально каждый должен получить удвоенный оклад, без всяких снижений, надбавок и уравниваний, но наш кретин решил отличиться и показать, насколько он заботится о своих сотрудниках… за чужой счёт. Только не подумай, что мои мысли только этим и заняты. Я давно обо всём забыла, но сейчас мне вдруг приснилось, что мы все взбунтовались и требуем ответа, почему начальник не урезал свой оклад. Ты меня разбудила на самом интересном месте: он уже открыл рот. Вообще-то он ничего, но иногда им овладевают странные идеи.

К Ире вернулось самообладание, и она заговорила о том, ради чего меня растолкала.

— Я хочу объясниться, — сухо начала она, не принимая во внимание, что наши желания не совпадают.

— Я тебя слушаю, — уныло заверила я.

— Мне трудно говорить с тобой на эту тему, — строго заметила Ира, — потому что ты никогда не любила и не поймёшь меня.

Я устала от того единственного довода моих подруг, который они неизменно пускают в ход при разговоре со мной: тебе этого не понять, потому что ты не любила. Откуда они взяли, что я никогда не любила? Помню, в школьные годы я влюблялась весьма активно, если чья-нибудь внешность соответствовала моему представлению о полюбившемся герое книги, которую я в этот момент читала. Я даже стихи писала, вкладывая в них все чувства, которые у меня накапливались, без остатка, так что на другой день не могла без презрения смотреть на предмет моих изменчивых дум, понимая, что написала стихотворение не про того, про кого следовало. Допустим, никто не знал про мою тайную мимолётную влюбчивость, но это ещё не повод утверждать, что я никогда в жизни никого не любила. Если уж на то пошло, у меня было больше влюблённостей, чем у них у всех вместе взятых, несмотря на то, что, окончив школу, я поумнела и питала лишь отвращение к мужчинам, невзирая на внешность, а к общепризнанным красавцам — отвращение вдвойне.

— Зачем мне любить этих дураков? — спросила я Иру напрямик. — Конечно, не любила, не люблю и не полюблю никогда. Мало мне в доме собаки? Зачем мне кабан? Я буду приходить с работы усталая, стоять в очередях в магазинах, а он рассядется с газетой и будет ждать, когда ему под нос сунут тарелку. Палец о палец не ударит, а потом ещё скажет, что я его плохо кормлю, что он голоден и у мамы он привык к другой пище. А сам получать будет меньше, чем я.

Ира, как видно, забыла нашу российскую действительность, потому что мои воззрения её рассмешили.

— А если ему поднимут оклад больше, чем в два раза? — спросила она.

Я огрызнулась:

— За мой же счёт. И не говори мне об этих бездельниках!

— Так и быть, разрешаю не выходить замуж за кабана, — смилостивилась Ира. — Хотя я постараюсь присмотреть тебе не бездельника и не дурака.

Я поморщилась, показывая, что это ей не удастся из-за полного отсутствия таковых, но возражать не стала.

— Однако можешь ты понять меня или нет?! — вдруг рассердилась Ира.

Я понимала, что она говорит о Ларсе, но всё-таки спросила, чтобы не попасть впросак:

— Ты о чём?

— Понимаешь, я его люблю. И он меня любит.

Самая скучная для меня тема — это рассуждения о любви. В книгах любовь носит характер возвышенный, и героини говорят о своих избранниках увлекательно и вдохновенно, а в жизни получается всё наоборот.

— Я очень рада, что вы друг друга любите, — пробормотала я, зевая.

— Но, понимаешь… Нонка, — нерешительно протянула Ира.

Я взяла себя в руки. Конечно, можно было насмехаться над тайной влюблённостью моей московской подруги к начальнику соседнего отдела, но сейчас передо мной раскрывалась жизнь.

— Нонка знает? — спросила я.

— Кажется, догадывается.

— А развестись он не хочет?

Ира помотала головой.

— В том-то и дело. Нонку он бросить не хочет, потому что она его любит, а сам он любит меня. Я тоже замужем.

Притворяться мне не захотелось.

— Ир, извини, но я всё знаю, — сказала я. — Твой муж заходил сюда вечером. Сложил вещи в чемодан и забыл взять его с собой.

— Да, мы решили разойтись, — помолчав, подтвердила Ира. — Я не хотела тебе говорить.

— Сейчас это дело обычное.

— Ты не скажешь Нонке? — быстро спросила Ира. — Ну… о нас с Ларсом.

— Зачем же я буду это говорить?

— И Ларсу не говори, что я тебе во всём призналась. Пусть думает, что ты ничего не знаешь.

— Пусть.

— Ларс очень волнуется, что тебе всё стало известно.

— Пусть успокоится, — сказала я. — В чём-в чём, а в этих вещах я тупа сверх меры. Так ему и передай. Кстати, что это за горбатый субъект приходил с твоим мужем?

— Дружинин? Знакомый Мартина. Переводчик. Страшён, как чёрт, и ужасно угрюм. Иногда Мартин приведёт его к нам, а он сидит молча, и не знаешь, как себя с ним вести. Похоже, что он боится женщин, как чумы, а меня так просто терпеть не может. Нонка ещё способна с ним говорить, а я не в состоянии.

— Вероятно, он стесняется своего горба? — предположила я.

— Не знаю, чего он стесняется, а чего не стесняется, но с Мартином можно развестись из-за одного его друга. Заметила, какой у него страшный нос? Прямо как у хищной птицы.

Я, конечно, не поверила, что Ира могла бы развестись с мужем из-за страшного носа его друга, чем более, что, на мой взгляд, нос горбуна не отличался безобразием, а, совсем напротив, был интересен своей неординарностью, но выражать своё сомнение вслух я не стала.

Мы ещё немного позлословили о горбуне, и Ира отправилась спать, а мне уснуть больше не удалось, потому что в голову полезли всякие мысли, потом стал сформировываться сюжет будущей книги с горбуном в главной роли, а там и утро наступило.

Ира просидела дома до обеда, а потом объявила, что должна идти на работу. Кем она работала, я так и не поняла, но её график явно не отличался твёрдым порядком. Я тоже решила не засиживаться дома и собралась прогуляться, но в дверях столкнулась с Ларсом, который сразу же рассыпался в извинениях.

— Вы уходите? Я не буду вас задерживать.

— Нет, что вы, — любезно возразила я. — Я очень рада, что вы пришли.

Ларс явно притащился сюда по тому же делу, о котором говорила со мной Ира, и у меня зубы ныли от тоски и нежелания разговаривать.

— Я пришёл к вам по делу, — начал Ларс, располагаясь на диване. — Вчера вы застали нас с Ирой. Мне это очень неприятно, и я хочу объяснить вам, что это случайность.

Я ограничилась кивком.

— Нонна очень славная женщина, но мои дела ей неинтересны, — доверительно сказал Ларс. — Иногда я прошу Иру встретиться со мной, чтобы посоветоваться с ней по поводу какого-нибудь эпизода из моей книги.

Я решила придти ему на выручку, иначе объяснение грозило затянуться слишком надолго.