Год наших падений (ЛП)

Я рассмеялась.

– Если «интересная» это эвфемизм для стервозины, то я, может быть, и поверю.

Она покачала головой.

– У тебя был очень непростой год, Кори. Все это понимают. Ну что, давай начнем?

Первым делом Пат сделала мне растяжку. Именно с этого всегда начинались занятия – с выбивающего из колеи ощущения, как с моим телом возятся, будто с тряпичной куклой. Пат разработала мне тазобедренные суставы, затем колени и щиколотки. Прежде чем попросить меня сесть, она, поколебавшись, спросила:

– Можно взглянуть на твою кожу? Никто не увидит.

Я огляделась. Дверь в кабинет была плотно прикрыта, а в окне никаких лиц не наблюдалось.

– Только быстро, – сказала я.

Пат оттянула резинку моих леггинсов и заглянула за край белья. Дело в том, что от постоянного сидения в кресле у меня могли появиться пролежни.

– Там никаких проблем.

– Я не в группе риска, – сказала я. – Это родители попросили вас проверить, да?

Она улыбнулась.

– Ты же не станешь винить их за то, что они заботятся о тебе?

Я, вообще-то, могла бы.

– Если у нас получится поднять тебя из этого кресла, – Пат дернула большим пальцем в сторону вышеупомянутого объекта, – то никто об этом волноваться больше не станет. Сколько часов в день ты проводишь на костылях?

– По-разному, – уклончиво ответила я. Если честно, я пока не придумала, как встроить костыли в свое учебное расписание. – Я еще не разобралась, насколько далеко все корпуса.

– Ясно, – проговорила она. – Но если ты планируешь принимать участие в студенческой жизни, то тебе придется научиться подниматься по лестницам. Или выбрать колледж, построенный в семидесятых. Так что давай немного поделаем жим ногами.

Я старалась не сильно ворчать. Но год назад я выжимала удвоенный вес своего тела. А сейчас… Пат поставила всего фунтов шесть (25 кг – прим. пер.), но мне все равно приходилось давить на бедра руками, чтобы платформа сдвинулась с места. У первоклассника и то получилось бы лучше.

Серьезно, какой вообще в этом был смысл?

Но Пат мое паршивое представление не смутило.

– А теперь поработаем над твоим корпусом, – сказала она. – Сильное туловище – это ключевое условие для удержания равновесия на костылях. – Ничего нового для себя я не услышала. Пат брала свои реплики из того же сценария, что и все прочие мои физиотерапевты. А их было немало.

К сожалению, ни в одном из этих сценариев не говорилось о том, что тревожило меня больше всего. Пат знала, что делать, когда мои бедра начинали вилять во время планки. Но никто и никогда не учил меня, как справляться со странными взглядами, которые люди бросали на меня при виде инвалидного кресла. Иногда я замечала в их глазах неприкрытую жалость. Это не помогало, но было хотя бы честно. Еще были Большие Улыбки. Обычно люди не разгуливают, ухмыляясь, будто маньяки, всем, кто попадается на пути, но со мной они считали своей обязанностью выдать Большую Улыбку. Это было словно утешительный приз. Твои ноги стали почти бесполезными, так что на тебе Большую Улыбку.

Конечно, вслух я ни о чем подобном не жаловалась. Это прозвучало бы гадко. Но последние девять месяцев стали для меня одним сплошным унижением. Раньше, когда парни пялились на мою грудь, я обижалась. Теперь я могла об этом только мечтать. Потому что, когда они смотрели на меня, то ничего, кроме инвалидного кресла, не видели.

– Еще четыре раза, Кори, – сказала Пат. – И мы закончим.

Я посмотрела в ее решительное лицо и оторвала верхнюю часть тела от пола. Но мы обе знали, что это не закончится никогда.

Глава 5

Пьяный жираф на ходулях

Кори

Сентябрь быстро сменился октябрем, и жизнь была хороша. Я успевала по всем своим курсам и с каждым днем все легче перемещалась по кампусу. Дана находилась в разгаре изматывающего процесса по вступлению в одну из групп а-капелла. Для прослушивания она выбрала «Hey There» Делайлы, и после всех ее репетиций я начала слышать эту песню во сне.

Я сама общественной жизнью пока не обзавелась, но, возможно, на это требовалось какое-то время. Моим любимым развлечением в пятничные и субботние вечера была, без вариантов, игра с Хартли в «Реальные клюшки». С началом хоккейного сезона его приятели стали появляться все реже. Они или были на тренировке, или тусовались на вечеринках в таких уголках кампуса, куда Хартли было попросту не забраться. В такие вечера он плюхался рядом со мной на диван, и мы несколько раз играли в хоккей, а после иногда смотрели кино.

– Знаешь, ты слишком полагаешься на своего капитана, – сказал как-то вечером Хартли, когда я проигрывала.

Я не собиралась ему признаваться, но причина, по которой я в тот вечер проигрывала, имела очень мало отношения к моему центральному нападающему, и очень много – к тому факту, что Хартли был без футболки. Последние полчаса я провела, стараясь не пускать слюни на его пресс.

Он открыл бутылку пива и предложил ее мне, но я, махнув рукой, отказалась.

– Дигби неплох, но на льду есть и другие игроки.

– Но он такой симпатичный, – сказала я, отложив в сторону джойстик. И то была правда – мое сердце пускалось вскачь даже от цифровой версии капитана «Пингвинов». Он был почти самым горячим хоккеистом из всех, что я знала. Самый горячий сидел на диване рядом со мной.

Хартли фыркнул в свое пиво.

– Ты серьезно? – Он рассмеялся, что дало мне возможность снова полюбоваться его улыбкой. – Каллахан, я думал, ты настоящая фанатка. Я не знал, что ты одна из «пак-банниз».

Я возмущенно выдохнула.

– А я не знала, что ты засранец.

Не отпуская бутылку, он примирительно поднял руки вверх.

– Эй, я же шучу.

Пытаясь унять раздражение, я закусила губу. «Пак-банниз» было уничижительным термином для женщин, которым хоккеисты нравились намного больше хоккея. Меня еще никто так не называл. Самые счастливые мгновения моей жизни прошли на площадке, а не за ней.

Хартли уложил свою сломанную ногу на столик и, точно золотистый ретривер, склонил голову набок.

– Задел за живое? Прости.

Дотянувшись до Хартли через диван, я отняла у него бутылку и сделала глоток пива.

– Мне, наверное, стоит начать разрисовывать свою физиономию и орать на судью. Раз уж я такая большая фанатка.

Я протянула бутылку обратно, но он ее не забрал. Он просто сидел и смотрел на меня – так пристально, что впору было задуматься, не научился ли он читать мои мысли.

– Каллахан, – проговорил он медленно. – Ты что, играешь в хоккей?

С минуту мы просто моргали, уставившись друг на друга. Я всегда играла в хоккей – с пяти лет. А теперь была в лучшем случае просто фанаткой. И это было по-настоящему больно.

С трудом сглотнув, я ответила на вопрос.

– Играла. Ну, до того… До того, как перестала. – Я ощутила за веками жжение. Но плакать перед Хартли в мои намерения не входило, и я сделала глубокий вдох через нос.

Он облизнул губы.

– Ты говорила, что твой отец – школьный тренер.

– Он был моим школьным тренером.

– Да ладно? – Не прерывая зрительного контакта, Хартли открыл новое пиво. – На какой позиции ты играешь?

Играла. Прошедшее время.

– В центре, естественно. – Я знала, о чем на самом деле он спрашивал. – Капитан. Чемпионка штата. Предложения от колледжей и все такое. – Было так тяжело рассказывать ему, что именно я потеряла. Чаще всего люди не хотели это выслушивать. Они меняли тему и спрашивали, не планирую ли я заняться вязанием или увлечься шахматами.

Но Хартли только дотянулся до меня и чокнулся своей бутылкой пива с той, которую я все еще держала в руке.

– Знаешь, Каллахан, я сразу понял, что ты мне понравишься, – сказал он. После этих слов бороться со слезами стало еще сложнее. Но я сделала долгий глоток пива и все-таки одержала над ними верх. Повис еще один момент тишины. – Ну так что… – наконец прервал молчание Хартли, – полагаю, это значит, что я обязан научить тебя, как переключать ракурс, чтобы ты всегда видела, где у тебя защитники. Двигай сюда.