Болотный Тигр

Внутри было чисто, сумрачно и прохладно. В гостиной задернуты шторы. Розамунда следила за тем, чтобы яркие солнечные лучи не попортили полировку. Она любила и заботилась о каждом предмете мебели, как о своей собственности и с ужасом думала: придет день расставания с этими великолепными вещами. Все здесь – письменный стол с позолоченной, обитой сафьяном крышкой, комод с резными, гнутыми ящиками и шифоньер – относилось к эпохе короля Георга, за исключением пары чиппендейлских кресел. Розамунда нередко задавалась вопросом: чего ради тетя перевезла всю эту роскошь в такое гиблое место?

Потом папа просветил ее. До замужества Анна Монктон была дочерью аукциониста, и теперь, имея в своем распоряжении почти неограниченные средства, потакала своей мании, скупая старинную мебель, фарфор и прочий антиквариат. Отец не без горечи уточнил: все это – жалкие отбросы по сравнению с тем, чем она заполнила собственный дом.

Розамунда никак не могла смотреть на окружающие ее предметы как на «отбросы» и подозревала, что Анна Монктон – тоже. Просто, обставляя этот дом, та рассчитывала использовать его как летний коттедж, где она сможет наслаждаться элегантной, изысканной обстановкой.

Розамунда подошла к стоявшему у окна письменному столу и, достав из ящика потрепанную записную книжку, села и начала механически перелистывать страницы. Первые корявые записи относились к той поре, когда ей исполнилось десять лет. В минуты душевной невзгоды или, наоборот, радости, она испытывала неодолимую потребность облечь свои чувства и впечатления в поэтическую форму. Ранние литературные опыты носили несовершенный, даже примитивный характер, и сейчас, двенадцать лет спустя, Розамунда смотрела на них как на баловство.

Она перечитала более позднее стихотворение:

Эти строчки родились, когда Розамунда отдыхала на берегу Гусиного пруда, среди камышей. В лунном свете окрестности стали похожими на волшебное царство. Заросли осоки на том берегу казались лесом, а поросшие таволгой участки светились, точно Млечный Путь. Пушистые метелки приятно щекотали лицо; Розамунда чувствовала себя такой счастливой! В тот день приезжал Клиффорд; она проводила его до устья канала, где он оставил свою моторку, и долго смотрела вслед – как он уносился вниз по Брендону.

В тот дивный вечер стихотворение казалось удачным, но теперь Розамунда поняла: оно сыровато, нуждается в шлифовке. Она резко захлопнула дневник и сунула обратно в ящик письменного стола. Весь день ее грызла смутная тревога: словно вот-вот произойдет что-то плохое. Хоть бы Дженнифер скорей возвращалась! Зря она отправилась. Что только на нее нашло?

Розамунда вышла в прихожую и через открытую дверь посмотрела на реку. За какие-то несколько минут пейзаж преобразился. Солнце скрылось за обложившими все небо тучами. Низину окутала серая пелена; вдалеке чернел лес. Наверное, будет гроза. Скорее бы вернулась Дженнифер! Она наверняка успела дойти до Торнби-Хауза, а гроза предоставит ей возможность задержаться и лучше познакомиться с Болотным Тигром. Именно так Розамунда называла теперь про себя этого человека.

Происшедшее выбило девушку из колеи; она не знала, за что взяться. Розамунда повела взглядом по узкому проходу правее лестницы – в дальнем конце его была дверь в мастерскую. Отец сейчас там – старается искупить вину, ломает голову над новыми образцами украшений. Как только поступят деньги, нужно срочно купить материалы.

Но чем же все-таки заняться? Работы-то полно: например, убраться в спальнях. Закончить начатые на прошлой неделе гардины. Сварить варенье из смородины. Что-нибудь испечь. Точно! Розамунда отправилась на кухню и принялась за стряпню.

Отец любит пирог с черной смородиной, а Дженнифер – с кишмишем. Можно испечь и тот, и другой.

Начался дождь. Сначала по крыше застучали редкие крупные капли, а затем хлынул настоящий ливень. На мгновение кухню озарила вспышка молнии. На пороге возник Генри Морли.

– Рози, ты в порядке?

– Да-да, конечно.

– Где Дженнифер?

– Она… пошла навестить Эндрю.

– Ну, тогда незачем беспокоиться, – отец с Розамундой обменялись понимающими улыбками.

– Я пеку пирог с черной смородиной. Как только будет готово, принесу кусочек.

– Отлично! – он радостно покивал головой, как мальчишка в предвкушении сладкого.

После того, как Генри Морли вышел и закрыл за собой дверь, Розамунда несколько минут неподвижно стояла, устремив невидящий взгляд на стол. Сердце разрывалось от любви и жалости к отцу. Бедняга! Ему до смерти хочется выпить, но, чтобы доставить дочери удовольствие, он притворился, будто жаждет пирога с черной смородиной. Даже будь Розамунда злопамятной, его раскаяние растопило бы лед в ее душе.

Вынимая пирог из печи, Розамунда услышала возню в прихожей. Она поставила тарелку на стол и ринулась к двери. Там ее чуть не сбила с ног Дженнифер.

– Боже милосердный! Да ты промокла до нитки! Как же так?

– Помоги мне раздеться, руки не слушаются.

Розамунда заметила: сестра вся дрожит, но не столько от холода, сколько от ярости.

– Сейчас принесу твой халат, – она выскочила из кухни и через минуту вернулась. – Как тебя угораздило попасть под проливной дождь? Неужели нельзя было укрыться?

– Где?

Глаза Дженнифер метали молнии.

– Ты не видела мистера Брэдшоу?

– Видела. О да, мы встретились.

– Садись, Дженнифер, я поставлю чай.

Только после того, как Дженнифер выпила вторую чашку чаю, она лаконичными, отрывистыми фразами поведала о случившемся.

– Это самый наглый, самый высокомерный, самый отвратительный тип на свете! Что он из себя корчит? Тоже мне Всемогущий Господь! Без году неделя на болотах, а ведет себя как единоличный хозяин здешних мест.

Эта гневная тирада позабавила Розамунду, но она сдержала смех.

– Что он натворил?

– Ничего, – Дженнифер с вызовом подняла на нее глаза. – Ровным счетом ничего.

– Тогда в чем же дело?

Старшая сестра судорожно перевела дыхание. К этому времени она чуточку успокоилась.

– Если тебе рассказать, ты не увидишь ничего такого… Надо было присутствовать… видеть его лицо… чувствовать отношение…

– Какое отношение? – Впрочем, Розамунда и сама могла представить себе хамство их вчерашнего гостя.

– В общем, так. Когда я подошла к его дому, вокруг не было ни души. Я обошла кругом – окно гостиной оказалось незашторенным, и я… не удержалась и заглянула внутрь. Там царило такое же запустение, как и до его приезда. Я промочила ноги и, уже поднявшись на крыльцо, решила повернуть назад, но вдруг услышала за дверью шум и дернула за шнурок. Дернула – и сама же испугалась: звон в полупустых комнатах оказался просто оглушительным. – Дженнифер сделала небольшую паузу и продолжила: – Потом отворилась дверь, и появился мистер Брэдшоу собственной персоной. Без пиджака. В рубашке, бриджах и заляпанных грязью сапогах – а ведь он находился дома! Признаюсь, я не находила слов. Глупейшая ситуация! Я что-то там пролепетала: мол, пришла поблагодарить за его доброту… Доброта – ха! Он стоял и только сверлил меня взглядом. Наконец он как будто собрался что-то сказать, как вдруг его что-то отвлекло. То ли собака, то ли что-то в этом роде, потому что он прикрыл дверь, так что осталась только узенькая щель, и рявкнул: "Ступай к Мэгги! Отправляйся к Мэгги!" Собака заскулила – вовсе даже не по-собачьи, – как будто ей было больно. А он как заорет: "Мэгги! Мэгги!" Кто-то выбежал в прихожую – мне удалось мельком разглядеть пожилую женщину. Он снова распахнул дверь…