Да или нет?

— Мне бы хотелось кое-что выяснить.

— Заходи.

Он открыл дверь шире и шагнул в сторону, пропуская ее в комнату.

Она скользнула мимо него в гримерную. Остановившись на середине комнаты, Джилл резко повернулась к нему.

— Ты сымпровизировал свои обзоры ради эффекта?

Вид у Джека был изумленный:

— Извини?

— Дана сказала мне, что ты импровизировал на передаче. Ты не читал с телеподсказчика.

— Он мне был не нужен. Я и без него знал, что хочу сказать. — Джек шагнул к ней. — Тебя это не устраивает?

Джилл уперла руки в бока.

— Да, если ты изменил свое мнение только для того, чтобы оно противоречило моему. Ты это сделал?

— Я изменил язык, только и всего.

Кровь кинулась ей в голову.

— Только и всего?! — изумленно повторила она. — Люди на основании наших обзоров будут решать, смотреть ли им эти фильмы. Мы — журналисты! У нас обязательства…

— Это ты журналистка, Джилл. Я же специалист по кино. — Он подошел к ней так близко, что ей пришлось запрокинуть голову, чтобы встретиться с ним взглядом. — И вообще не нужно столько пыла, мы же говорим о кино! А не о мировой политике.

— И что ты на самом деле думаешь о фильме «Любовь делает выбор»?

— Я считаю его надуманным и чрезмерно сентиментальным. Как я и сказал перед камерой.

— Но не то, что он полностью лишен художественных достоинств?

— Нет. — Джек внимательно ее осмотрел. — Но этого я и не говорил.

— Ты только что не обозвал его мыльной оперой!

— А ты назвала фильм Сталлоне хламом.

— Но я так действительно думаю.

— И я тоже говорил, что думаю. — Джек наклонил голову так близко, что его дыхание коснулось ее щеки. Джилли ощутила жар его тела, хоть он к ней и не прикасался. — Знаешь, в чем на самом деле проблема, Джилл? Ты не выносишь, чтобы с тобой не соглашались.

— Это неправда!

— Правда. — Джилл попыталась отвернуться, но он поймал ее руку и заставил остановиться. — Вот почему ты хотела вести это обозрение с Клейтоном. Это было бы так удобно! Ты могла бы стать главной, всем управлять! Все бы шло по-твоему.

— Я хотела вести обозрение с Клейтоном потому, что я его уважаю.

Джек сузил глаза.

— Потому что ваши мнения сходятся. Мои слова ты не опровергла.

— Ты отвратителен!

— Я честен.

— Честен? По отношению к кому, Джек? Не ко мне. И, конечно, не к себе самому.

— О чем это ты говоришь, Джилли? О передаче? Или о нашем прошлом?

Она вздернула подбородок и возмущенно потребовала:

— Сию же минуту отпусти меня!

— Так, значит, теперь мы говорим о прошлом. Прекрасно. — Джек крепче сжал пальцы. — Я был с тобой честен, Джилли. До предела честен. Но тебе это было не по вкусу. Ты хотела, чтобы я тебе лгал, строя несбыточные планы на будущее. Ты хотела, чтобы я говорил тебе о том, чего не чувствовал — и не мог чувствовать. И я об этом жалею. Но я был честен.

— Я тебя презираю, Джек Джейкобс. И не могу понять, почему я когда-то с тобой сблизилась.

У него потемнели глаза и заиграли желваки на щеках. Он притянул ее к себе.

— Ты, наверное, целых пять лет мечтала мне это сказать. Теперь ты довольна? Или хочешь повторить еще раз?

Джилли уперлась ему в грудь кулаками.

— Одного раза достаточно, спасибо. Но я предпочла бы больше никогда с тобой не встречаться!

— Сомневаюсь, чтобы ты действительно хотела именно этого.

Его голос чуть охрип, и одну опьяняющую секунду он не сводил глаз с ее губ. А когда он снова встретился с нею взглядом, Джилли прочитала в его глазах сильное чувство. Но какое? Гнев? Страсть? Между ними существовали узы, порожденные близостью, — эти узы сохранились даже тогда, когда близости уже не стало.

Несмотря на все, что между ними было, — а может быть, именно благодаря этому, она знала этого человека так, как не знала больше никого — даже мужчину, который был ее мужем.

И Джек знал ее так же хорошо.

Он наклонил голову еще ниже.

— Или ударь меня, или поцелуй, Джилли. Ведь тебе именно этого хочется!

Под своей рукой она ощутила бешеный ритм его сердцебиения, жар его тела. Она попыталась высвободиться.

— Не обольщайся! Ты на меня не настолько сильно действуешь.

Он притянул ее еще ближе.

— Ты так и не научилась лгать, Джилл Лэнсинг.

— А ты — мерзкий сукин…

— Ну, так что ты выберешь? Ты меня ударишь или…

Он снова перевел взгляд на ее губы, и Джилл показалось, что она оказалась в эпицентре урагана.

Она пошевелила прижатыми к его груди пальцами, борясь с влечением, ощущая его крепкое жаркое тело.

— Я не хочу тебя целовать, — прошептала Джилл, но ее глухо прозвучавшие слова оказались до смешного неубедительными. — А насилия я не признаю.

Джек придвинулся к ней еще ближе. Ее руки оказались зажатыми между ними, но это не уменьшало контакта их тел.

— Ударь или поцелуй! — снова потребовал он.

Его губы были всего в сантиметре от нее. Джилл застонала от страсти. И боли. Ей действительно хотелось поцеловать его — так сильно хотелось, что она вся дрожала. Ей достаточно только чуть приподнять лицо, и она ощутит прикосновение его губ. Наконец-то, спустя столько лет! Она сможет вспомнить их вкус и забыть обо всем.

Забыть обо всем!

Так она жила пять лет тому назад. И теперь она снова собирается превратить свою жизнь в череду счастливых и несчастных дней. Джек Джейкобс причинит ей боль, как делал это и прежде.

Но теперь она должна думать не только о себе.

Ребекка!

Мысли о дочери, Питере и скорой встрече с адвокатом ворвались в ее ум и вмиг отрезвили ее. Она не может себе позволить забыть обо всем. Ей надо думать о Ребекке.

Джилл напряглась:

— Отпусти меня, Джек. Сию же минуту.

— Разве ты этого хочешь?

— Да. — Она прокашлялась и снова повторила, уже тверже: — Да. Я этого хочу.

Одну секунду он не двигался, а потом разжал руки и отступил от нее на шаг.

— Хорошо.

Джилл не двигалась. Без его тепла, без опоры его сильного тела она почувствовала себя осиротевшей. Руки у нее горели от соприкосновения с его обнаженной грудью, губы ныли от обманутого ожидания поцелуя.

Сожаление, мучительно-сладкое сожаление поднялось в ней — но Джилл расправила плечи и гордо подняла голову. За эти пять лет ее жизнь изменилась — она сама изменилась. На этот раз она не попадет под чары Джека.

— Больше ко мне не прикасайся, — негромко, но решительно проговорила она. — Ты уже давно потерял на это право.

Джек сунул руки в карманы джинсов.

— Боишься, что в следующий раз уже не сможешь обманывать себя относительно того, чего тебе на самом деле хочется?

Он читает ее мысли!

Мысленно осыпая его проклятиями, Джилл круто повернулась и, не отвечая на его слова, ушла из его гримерной.

3

Джек стоял перед домом Джилл, засунув руки в задние карманы джинсов, и смотрел на ее окна, в которых горел свет. Сегодня он оказался лжецом и мошенником. Соглашаясь вести кинообозрение, он пообещал себе, что встреча с Джилл ничего для него не значит, что его мысли и силы будут по-прежнему подчинены собственным целям.

Ну и шутка! Он поймал себя на том, что наблюдает за тем, как она ходит по студии, обнаружил, что прислушивается к ее голосу, к ее смеху, заметил, что все его мысли поглощены ею. Он хмыкнул, выражая презрение к себе. Он ведет себя как впервые влюбившийся подросток!

Как он всегда вел себя рядом с Джилл Лэнсинг.

Джек покачал головой. И, как подросток, он во время передачи подначивал Джилл, чтобы вывести ее из себя, сорвать с нее маску хладнокровного профессионализма, доказать ей, что у нее по-прежнему осталось к нему чувство. Ему почему-то было крайне важно доказать ей, что она совершила ошибку, уйдя от него.

Хоть он никогда не сомневался в том, что их расставание было к лучшему — для них обоих.

Силуэт Джилл промелькнул за одним из окон, и он резко втянул воздух, ощутив болезненное возбуждение. Почему она обладает над ним такой властью? Почему ему достаточно только мельком ее увидеть — и у него перехватывает дыхание?