Пугалки для барышень. Не для хороших девочек

Ларри снял пиджак и повесил его на спинку стула, поправив так, чтобы плечи были на равном расстоянии от краев спинки. Я заметила, что брюшко у него перевалилось через пояс и вздрогнуло, словно яйцо-пашот, упавшее на тост. Он снял одну запонку, затем другую и положил их в левый и правый карман пиджака. Потом закатал рукава рубашки — тремя отработанными движениями на каждый рукав. Потом ослабил галстук и сел за стол. На мгновение мне показалось, что сейчас последует общая молитва, потому что Джуди сидела, склонив голову с руками на коленях. Но Ларри молча взял нож и вилку и принялся за рыбу.

Мы ели в полной тишине. На фоне нашего безмолвия еще заметнее становились все мелкие звуки, которые обычно раздаются во время еды: скрип серебра о фарфор, стук бокала, поставленного на стол, приглушенное пережевывание сочной рыбы. Я заметила, что Ларри жует очень ритмично, и начала считать эти движения. Он жевал каждый кусок примерно раз двадцать, редко больше или меньше, хотя иногда останавливался, чтобы, поджав губы, вынуть изо рта маленькую белую рыбью косточку и уложить ее на равном расстоянии от предыдущей на рельефном краю своей фарфоровой тарелки. Вскоре от его порции остался только рыбий скелет и этот парад костей. Когда его нож и вилка со звоном легли на тарелку, я вздохнула с облегчением, уверенная, что теперь-то беседа наконец пойдет на лад.

— Что на десерт? — спросил он.

— Я не планировала… — начала оправдываться Джуди.

— Что?

— А твой холестерин? Помнишь, что доктор Максвелл сказал? И мы договорились, что тебе следует сократить порции.

— Тогда сливы и мороженое, пожалуйста.

— Извини, дорогой, но у нас нет слив.

— Нет слив?

— Нет, слив нет.

Минуту он сидел, погрузившись в раздумье и поджав губы точно также, как в процессе избавления от рыбных костей.

— Джудит, почему у нас нет слив?

— Мы доели все те, что я законсервировала.

— Ты не догадалась еще купить?

— В последний раз, когда я была в Тескос, у них гоже не было слив.

— Ты хочешь сказать, что зашла в крупный супермаркет и не смогла купить слив?

— Мне очень жаль, но если слив нет, то… Понимаешь, слив нет. Я практически ничего не могу с этим поделать.

— Тогда, полагаю, мне придется ограничиться черносливом.

— А тебе, Рози?

Я тут же представила себе, как косточки от чернослива ложатся на рельефный край десертного блюдца.

— Мне ничего не надо. Спасибо.

Я надеялась, что хотя бы за завтраком мне представится идеальная возможность подружиться с моим крестным. Может быть, вчера вечером он слишком устал после долгого рабочего дня? А может, собрание было не очень удачным? А может, сливы с косточкой оставались для него единственным способом избавиться от увесистой морковины, которая, судя по его виду, была засунута ему в задницу?

— Доброе утро, Ларри! — весело поздоровалась я, когда он сел за стол и, помедлив, взял тост с решетки, которую Джуди поставила перед ним всего за несколько секунд до этого.

— Розмари, — кивнул он.

— Чем интересным собираешься сегодня заняться?

— Ин-те-рес-ным? Я еду на работу.

— Ну, если не интересным, то, может быть, полезным?

— Вот, возьми, — сказал он, протягивая мне часть газеты, которую Джуди положила рядом с его тарелкой. — Вероятно, это тебе понравится.

Он открыл ее на странице комиксов. Я демонстративно раскрыла газету на странице политического обозрения и некоторое время пыталась вникнуть в суть дебатов, напечатанных мелким газетным шрифтом.

— Поверхностная… Интересно, что они хотят этим сказать? — рассеянно пробормотала я, жуя тост с вареньем.

— Почему ты спрашиваешь? — откликнулся он, с трудом прорываясь через серую толщу финансовых страниц. — Кто тебя так назвал?

Честно говоря, я не ожидала такого приема, но все же решила, что не стоит париться: Джуди была вполне дружелюбна, и я была уверена, что Ларри тоже в конце концов смягчится. А пока меня ждал Лондон, который находился всего в получасе езды.

В метро я превратилась в Алису и заспешила по темным кроличьим норам города. Я была школьницей на шоколадной фабрике Вилли Вонки, летела по ярким трубам, которые изгибались и вились под землей, пересекаясь под разными углами в точном соответствии с картой метро. В какой бы части города я ни оказалась, я всегда находила волшебный портал, через который можно было попасть куда-нибудь еще. В Ковент-Гарден я видела, как мужчина, отключив оба плечевых сустава, пролезает сквозь остов теннисной ракетки. На Оксфорд-стрит я купила пару новых высоких вишневых ботинок «Доктор Мартенс» и чашку горячего шоколада. Потом полистала книги в антикварных лавках на Черинг-Кросс-роуд, но не могла позволить себе их купить. На Трафальгарской площади мне на голову нагадил голубь.

И хотя, попав на Родину Предков, я оказалась в настоящей Стране Чудес, самым странным из встреченных здесь необычных созданий был мой крестный: его непредсказуемые повадки оставались для меня тайной за семью печатями.

— Куда ты сегодня собралась? — спросил меня Ларри как-то вечером, когда я стояла перед зеркалом в прихожей, одеваясь к выходу.

— Хочу пойти посмотреть на тот дом, где выросла бабушка. Он вроде бы недалеко отсюда, — ответила я.

— Ты уверена, что для посещения дома, где твоя бабушка провела детство, — проникновенным голосом начал он, подойдя ко мне сзади так близко, что меня обдало запахом из его рта, — так уж необходимо облачаться в костюм малолетней шлюхи?

— Что?

Я надела на себя все волшебные наряды, попавшиеся мне за неделю блужданий по кроличьим норам Лондона: вишневые ботинки «Доктор Мартенс», рваные джинсовые шорты из Кэмден Маркет, колготки с американским флагом из Сохо и тонкую блузу с кружевными оборками на рукавах, которую я раскопала на Портобелло-роуд. Только моя красная куртка была не местная, я привезла ее из дома. Покраснев ей под стать, я поторопилась застегнуться до самой шеи.

— Чтобы к пяти была дома, — скомандовал Ларри, дернул меня за кудряшку и вышел.

Конечно, мама объяснила мне в свое время, как это делают все мамы на известном этапе жизни своих дочерей, что мальчишки дергают девочек за косички только потому, что не умеют признаться в том, что девочки им нравятся. Но сейчас мне нужны были дополнительные пояснения. «Интересно, — думала я, шагая к станции, — эта вечная истина применима только к школьникам или к немолодым дяденькам тоже?»

На этом этапе моих путешествий я узнала кое-что о правилах этикета, принятых в британском общественном транспорте. Я довольно хорошо научилась не смотреть в глаза окружающим, игнорировать нищих и отбиваться от приставал. Но в тот день, когда я отправилась к дому моей бабушки, напротив меня села старушка, которая, казалось, не знала, что смотреть людям прямо в лицо в поезде невежливо.

Это была очень маленькая старушка в черном платье в белый горошек и с пышным, белым в черный горох бантом на шее. Она сидела не так, как большинство других пассажиров, откинувшись на спинку неудобного сиденья, ссутулившись или уйдя с головой в книгу-наушники-заветные мечты, нет, она сидела на самом краешке своего сиденья, сложив узловатые руки на ручке зонтика. Зонтик тоже был черный с белыми горошинами, хотя эти горошины, как я успела заметить, были немного больше, чем на платье. У нее были белоснежные волосы, а на ногах — крохотные ботинки со шнуровкой и на высоченном каблуке.

Старушка была так великолепна, что мне хотелось смотреть на нее без конца, но я не могла себе этого позволить, потому что она уже смотрела на меня. Так что мне пришлось разглядывать ее урывками, собирая информацию по частям всякий раз, когда я переводила взгляд с двери на окна вагона и наоборот. Мне понравились яркие кружки румян на ее дряблых щеках и то, как неровно были накрашены у нее губы. Я пыталась прочесть историю ее жизни по морщинам на лице, но было не понят но, что означает его выражение: тревогу, или оживление, или все это, вместе взятое.