Пугалки для барышень. Не для хороших девочек

Спустя несколько недель пребывания в доме крестного я пришла к однозначному выводу, что мамино напутствие насчет косичек в моем случае неактуально. Ларри, несомненно, меня невзлюбил. Иногда он вел себя со мной так же безразлично, как с Джуди, а иногда напускал на себя патриархальную строгость, назначал сроки выполнения своих требований, изобретал никому до тех пор не известные правила и в очередной раз давал мне указание прибраться в своей комнате.

В глубине души я жалела его за то, что у него не было своих детей, чтобы изводить их с помощью дисциплины (ну ладно, ладно, не так уж я его и жалела), но мне было семнадцать лет, и я считала себя слишком взрослой, чтобы выслушивать указания на каком поезде ехать и к какому часу возвращаться домой. К тому же я не могла понять, почудилось ли мне это или он и в самом деле становился все строже и строже с тех пор, как я познакомилась с Джулианом.

Общаясь с Джулианом, я чувствовала себя так, словно оказалась без присмотра в кондитерской лавке. Кожа у него была такого карамельного оттенка, которого просто не бывает у англичан из Европы, учитывая, в каком климате они живут. Прядь медовых волос падала ему на глаза цвета рома. Я любила покусывать его губы, невероятно пухлые, бледно-розовые и нежные, как рахат-лукум. Имея в виду дихотомию размеров пениса в изложении моего одноклассника Джеффри Смизерста, я предполагала, что у Джулиана он скорее длинный и тонкий. Но в реальности это было совсем не противно. Вовсе нет. На ощупь он оказался мягкий, как марципан, а по цвету похож на шляпку гриба. А еще он мог неожиданно менять форму.

Как-то раз во второй половине дня, в спальне Джулиана, когда я довольно долго забавлялась этой чудесной игрушкой, она испугала меня, оставив на моей ладони теплую лужицу. Лужица была немного похожа на желе или на сливки, а на зубную пасту совсем не похожа. Я принялась гадать, ожидают ли меня впереди и другие столь же неожиданные сюрпризы. О да!

В похожем на бордель кинотеатре с бесформенными пуфами и диванами вместо кресел наши руки и ноги сплелись в единое целое, я почувствовала на своем языке язык Джулиана и задрожала. Но это не была та холодная дрожь, от которой кожа покрывается мурашками. Такого со мной никогда раньше не случалось. Дрожь пробежала по всему моему телу, проникая в кровь, как некий волшебный эликсир. Сначала теплом наполнился низ живота, потом желудок, потом оно поднялось пугающе близко к сердцу. Я была уверена, что если посмотрю в темноте на свои запястья, то увижу, как вены пульсируют ярким голубым светом. «Блин, что со мной происходит?» — удивилась я.

Тогда мне казалось, что я надежно прячу свои новые ощущения под защитным слоем зимней одежды и подростковой угловатости. Но теперь я начинаю подозревать, что голубые волны, которые начинали бежать у меня по телу, словно излучение сканера, при одной мысли о Джулиане, были заметны всем окружающим на открытых участках моей кожи: на запястьях, ладонях, лице и шее.

Как-то утром, в первые дни знакомства с Джулианом, я стояла под душем, думая о том, что слишком рано смирилась с мнением, которое высказал в свое время Джеффри Смизерст.

— Ты симпатичная, но сексуальной не будешь никогда, — сказал он мне как-то раз в автобусе по дороге домой, сравнивая меня с нашей обворожительной полногрудой преподавательницей театрального искусства, которая к тому же могла похвастаться частично бразильским происхождением.

А вот Джулиан нашел меня сексуальной. Он мне так и сказал. Хотя у меня были сомнения, что я когда-нибудь поделюсь этим мнением с Джеффри. Если мы будем вместе учиться в университете, я просто улыбнусь ему — снисходительно и таинственно.

Это был жалкий, скупой на воду английский душ, под которым приходится если не бегать кругами, чтобы промокнуть, то, во всяком случае, поочередно подставлять под струю разные части тела, чтобы более или менее согреться. Этим я и занималась, отрабатывая снисходительную улыбку, когда услышала, как дверь ванной открывается. Я знала, что Джуди уже ушла в магазин, чтобы купить продукты на сегодня. Ларри, как мне казалось, должен был уехать на охоту с братом. Но сейчас он маячил в двух шагах от меня: сквозь тонкую пленку занавески я могла разглядеть даже тулью его охотничьей шляпы. Я застыла, чувствуя себя втройне обнаженной, и сразу же продрогла до костей.

— Куда собираешься сегодня? — спросил он.

— Вообще-то я не собиралась никуда выходить, — ответила я, скрестив руки на груди, однако это не придало мне уверенности.

— Значит, гулять не пойдешь?

Я мысленно прикинула расстояние от края занавески до большого зеленого полотенца, висевшего на настенной сушилке.

— Нет-нет, просто посижу дома, — сказала я, стараясь говорить нормальным голосом и не понимая, почему сейчас это кажется ему таким важным.

Он простоял в ванной, казалось, еще целую вечность, хотя я не слышала ничего, кроме шума воды, не слышала даже его дыхания.

Рождество выдалось не белым, а скорее хрустальным. Узкое окошко моей спальни в доме Ларри и Джуди заткала сверкающая паутина морозного узора, и сквозь него было видно, что каждая травинка на газоне превратилась в остроконечную льдинку. Я спустилась вниз: под стоявшей на буфете рождественской елкой сиротливо приютился один-единственный подарок. Он был предназначен мне.

— С Рождеством, — сказала Джуди, когда я с виноватым видом развернула упаковку: там была пара тапочек из овчины.

Я была почти уверена, что она и не подозревает о том подарке, который я получила за несколько минут до этого, обнаружив его у себя в ногах на кровати, когда проснулась. Это была тройная упаковка трусиков «Маркс и Спенсер» (белых, нарядных, с вышивкой). Они не были завернуты, но к ним была приколота подарочная карточка. В заглавных и прописных буквах надписи «От Санта-Клауса» угадывался убористый почерк Ларри. Он заходил в мою комнату, пока я спала? Фу! Я засунула трусики в потайное отделение чемодана с глаз долой, чтобы поскорее забыть об этом.

На обеде, который состоялся в парадной столовой, были родители Джуди и пожилая мать Ларри. На тарелках королевского ворчестерского фарфора Джуди подала двух фазанов, фаршированных каштанами, и целую грядку безукоризненно обжаренных овощей.

— Тебе повезло, Лоуренс, — голос его матери прозвучал из-под надвинутой на глаза оранжевой шляпы из креповой бумаги. — Джуди готовит лучше всех на свете.

— А ты думала, почему я на ней женился? — спросил он, разрезая объемистую фазанью тушку.

Никто не засмеялся и не улыбнулся. Может быть, Ларри даже и не пытался шутить.

Именно в эту рождественскую ночь, в доме Джулиана, когда его родители после сытного ужина с индюшкой и красным вином отдыхали в своих комнатах, а младшие сестры уже спали, я получила подарок, о котором действительно могла только мечтать.

— Ты раньше когда-нибудь это делала? — спросил меня после двух часов петтинга обнаженный Джулиан, прижимаясь ко мне всем своим карамельного цвета телом.

— Технически можно сказать, что да. Но на самом деле ничего не получилось. А ты?

— Боюсь, что нет, даже технически, — сказал он, пытаясь скоординировать свои движения так, чтобы, не выпуская основания презерватива, одновременно найти нужное место.

— Ох, нет… — вырвалось у меня, когда я взглянула на его наручные часы. — Уже полночь.

— Ну и что?

— Я должна уже быть дома.

— Ты что, хочешь уйти? — отстраняясь, спросил он разочарованно и как всегда вежливо.

— Нет-нет, — воскликнула я, беря инициативу в свои руки.

— Тебе пора.

— Тс-с-с, — шепнула я, целуя его в рахат-лукумовые губы.

— Что ты скажешь Ларри?

— Скажу ему правду.

— Не может быть.

— Скажу. Скажу ему чистую истинную правду.

— Что именно?

— Скажу, — слукавила я, — что гуляла по лесу и собирала цветы.

Ощущая головокружение и что-то вроде липкого клея в промежности, я появилась перед домом Ларри и Джуди на три часа позже положенного срока. Стараясь не ступать на покрытую снегом гравиевую дорожку, чтобы не выдать себя хрустом под ногами, я пересекла газон и тихо подкралась к гаражу, где незадолго до этого рождественские фазаны пролили на пол свою жертвенную кровь. Потом двинулась дальше, к веранде с дверями, ведущими в гостиную. Медленно-медленно повернув дверную ручку, я приоткрыла дверь: щелчок замка должны были заглушить плотные занавески гостиной. Тихо-тихо я проскользнула в щель между занавесками и увидела, что Ларри сидит в пижаме, халате и тапочках и ждет меня. В комнате царил полумрак. Из стереоколонок доносилась нечто медленное, кажется, это была песня в стиле Карли Саймона.