Таинственный Восток

— Если я еще буду здесь, когда выпадет снег, я дам вам несколько уроков. Секрет владения лыжами заключается в движении ваших бедер. — Его рука скользнула по ее спине и легко задержалась на бедре, и тепло от его руки сразу пробежало по всему ее телу, как огонь. — Ваши бедра великолепно подходят для лыж — упругие и крутые. Я покажу, как надо ими двигать.

Она вскинула голову, чтобы взглянуть на него, ее щека касалась его бархатистого замшевого пиджака, его глаза смеялись ей сверху.

— Что вы имели в виду, когда сказали: «Если я еще буду здесь, когда выпадет снег»?

— Моя работа позволяет мне задержаться до ноября.

Разочарованное «ох» было все, что она могла выговорить. Значит, не будет чудесных уик-эндов с Эриком на лыжах? Но руки Эрика все еще обнимали ее талию, солнце все еще одаривало парк золотым светом, перед ними расстилались целые акры лужаек, а до ноября, подумала она, еще очень долго.

Он внезапно остановился на полушаге и вдохнул воздух.

— Что это за чудесный аромат? Карен фыркнула:

— Хатдогс?! Вон они продаются прямо перед нами.

— Я их еще не пробовал. Это, кажется, сосиски? — Он торопливо направился по траве к продавцу, но Карен удержала его.

— Только не с уличной тележки — их начинка, словно из мокрых газет.

— Я очень люблю сосиски, — восторженно заявил он и передернул плечами, что указывало на его стремление настоять на своем.

— Я была бы никуда не годным гидом, если бы не отвела вас туда, где вы могли бы попробовать настоящую еду, и я знаю такое место. Это на Колумбус-авеню. Доверьтесь мне, — добавила она и повела его через парк.

Уголки его глаз растянулись в улыбке.

— Иду, Индира, иду.

Когда Эрик придерживал для Карен дверь «Деликатесов от Менни», им пришлось пройти мимо стоявших на тротуаре четверых мужчин, о чем-то спорящих. Карен закрыла лицо руками и притворно чихнула. Она знала их всех, а с одним встречалась. Все они были из офиса «АВС-Ньюс», [9] который располагался всего в четырех кварталах отсюда. Входя поспешно внутрь, Карен ругала себя за то, что не надела солнцезащитные очки. Но это было трудно — все время помнить, что ее могут узнать, она не умела никогда интриговать. Уходить было уже слишком поздно. Карен стремительно кинулась к одному из излюбленных столиков Роба, рассчитывая уловить его взгляд раньше, чем он успеет что-либо сказать.

Она смотрела в спину Роба, желая, чтобы он обернулся, но когда он сделал это, его глаза были совершенно пусты. Роб отвернулся, очевидно, озадаченный, потом взглянул через плечо и ухмыльнулся. Она не ответила на его улыбку, но посмотрела выразительно на Эрика, чье внимание было целиком поглощено рядами колбас, висящих над прилавками. Тогда Карен незаметно покачала головой. Роб кивнул два раза и подмигнул. Какое счастье, что большинство официантов Нью-Йорка — безработные актеры, мгновенно реагирующие на любой знак.

Тощий Роб, надув щеки, пересек зал катящейся походкой полного коротышки с толстыми бедрами и подал им меню, сохраняя на лице маску конспиратора. Карен снова изобразила сдержанное чихание, чтобы не расхохотаться. Ей хотелось, чтобы Клэр видела этот спектакль. Он был прямо-таки Орсон Уэллес в роли Гарри Лайма в «Третьем мужчине».

— Да? — Драматическая пауза. — Ваш заказ, сэр? — У Роба были интонации загробного баса-баритона Уэллса. Он разговаривал с Эриком, но краем глаза наблюдал за Карен. Если он подмигнет, она рассмеется, она знала это и для верности так сжала кулачки, что ногти впились в ладони.

— Пусть закажет леди, — сказал Эрик. — Выберите за меня, Индира.

У Роба глаза полезли на лоб.

Карен сделала заказ. Горячие хатдогс с картофельным салатом и пиво для Эрика, свой любимый куриный суп для себя. Не вымолвив ни слова, не поведя бровью. Род записал заказ.

Эрик перегнулся через стол и прокашлялся. Потом сказал:

— Индира, я знаю, что вы найдете мои слова странными, но это правда. Вы первый человек, быть с которым для меня доставляет удовольствие впервые со дня моего приезда в этот город. Его глаза были такими искренними, такими ранимыми, что у нее сдавило в груди. Он потянулся через стол и взял ее руку, и все напряжение растаяло от этого сладкого, нежного пожатия. Такая простая вещь дотронуться до ее руки, но ей стало так тепло, она даже почувствовала головокружение. Карен обвела взглядом зал и, пожалела всех других женщин, потому что только ее руку держал Эрик.

Ее внимание привлекла смеющаяся парочка. Мужчина был интересен и смугл, его спутница стройная и светлая, как сама Карен, ее роскошные белокурые волосы спадали на плечи расплавленным золотом.

— Разве она не прелестна? — сказала Карен, кивнув в сторону пары. Знаменитая, нью-йоркская красавица.

Эрик проследил за ее взглядом. Потом многозначительно покачал головой.

— Слишком бледная, бесцветная. В ней нет вашего внутреннего огня.

— Но разве ее волосы вы не находите совершенно роскошными? Они похожи на пшеницу.

— Пшеницу? На солому! Никакого цвета. Она как мучной пудинг, ни вкуса, ни запаха. — Давление его руки усилилось. — Вот вы цвета золота, потемневшего от пламени, оттененного древней мудростью. Индира, я всегда мечтал, что полюблю такую женщину, как вы, индийскую женщину.

— Но я не индийская женщина, — сказала она, не подумав. — Я имею в виду, в смысле культуры. Я скорее американская женщина в индийском теле.

Эрик наклонился к ней, глаза его горели энтузиазмом.

— Да, да! Вот что так обворожительно в вас. Неожиданное сочетание двух Индир. Вы воплощаете абсолютную тайну, единство противоположностей — инь и янь. Вы, Индира, олицетворение моей мечты.

Подтекст этих слов вызвал у нее такое головокружение, что Карен вынуждена была закрыть глаза. Она чувствовала, как будто находится на краю крутого обрыва, и этот край осыпается у нее под ногами. Она попробовала ухватиться за спасительную банальность:

— Жизнь полна неожиданностей, все меняется. Мне кажется, ошибочно возлагать свои надежды на кого-то, кого вы совсем не знаете…

Он улыбнулся в ответ и сказал;

— Вы читали Китса? Помните «Падение Хипериона»?

— На самом деле, — призналась она пристыженно, — я никогда не подвигалась дальше «Оды греческой урне».

— Ките сказал: «Каждый человек, чья душа не прах, имеет видения». Это очень опасно, Индира, разрушать людские видения…

— Почему? — спросила она резко. — Все мечты когда-нибудь разрушаются, сталкиваясь с реальностью.

— Мечта создает свою собственную реальность, потому что она проистекает из самой могучей силы на свете — романтического воображения. Вы можете пытаться, но вы никогда не разрушите ее, если мечтатель действительно верит в нее. — Его глаза сверкнули страстной убежденностью, и Карен бросилась в них сломя голову, в ослепительном свободном падении.

Они шли вдоль Колумбус-авеню, ее коричневая рука в его большой светлой покоилась уютно, словно ядро орешка в свой скорлупе.

Когда он обернулся, выискивая разрыв в уличном движении, она обнаружила, что его шея сзади покрыта золотистым пушком и целой россыпью веснушек, и ее сердце почему-то беспричинно дважды вздрогнуло. К тому времени, когда они дошли до поворота, она поняла, что напевает про себя, и решила, что в старой песенке ошибка. Правильно петь так: «Солнечный свет становится тобой, он начинается с твоих волос».

Они брели, заглядывая в окна магазинов. Эрик своим глазом фотографа видел такие вещи, которые она раньше никогда не замечала: поток солнечных лучей, освещающий ворох старинной узорчатой ткани во всех оттенках — от лиловато-розового до клюквенного, поврежденную вывеску, на которой сохранилось слово «…затачиваем». Он заставляет меня чувствовать, подумала она. Он сам словно затачивает мою жизнь.

Из-за угла с диким воплем вылетел мальчишка на роликах и устремился прямо на них. Эрик мгновенно прижал ее к себе и прикрыл от налетающего сорванца. Тот, смеясь и кудахтая, промчался мимо, едва не задев их.