Семь цветов страсти

Некоторая замедленность речи напоминала о перенесенной болезни, однако глава «Конто», не пожелав поправить свое здоровье в санатории, снова занял директорское кресло. А за спиной почтеннейшего Эрика опять возродился всегдашний заговор Патриции и Дикси.

Несмотря на сообщения о том, что талантливая дебютантка категорически отказалась продолжить работу в кино, попытки подписать контракт с полюбившейся публике актрисой не прекращались.

Патриция не заводила разговоров с дочерью о ее планах на будущее и не затевала дискуссий — она точно знала, что звезда Дикси взошла и ничто не может изменить предначертанную ей судьбу.

Однажды, в июне 1980 года, когда Дикси, объявив об успешном завершении второго курса университета, ушла в свою комнату оплакивать горькую долю несчастной студентки, Патриция показала ей присланный по почте сценарий.

Рукопись называлась «Берег мечты», а коротенькое письмо с предложением «попытать счастье под командованием занудного Старика» было подписано самим Умберто Кьями.

2

Умберто Кьями давно перевалило за шестьдесят. Став уже в тридцать пять признанным мастером лирической комедии, он вдруг перестал снимать, занявшись разведением различных зверюшек на своих обширных землях на юге Тосканы. «Я не хочу показаться старомодным и при этом не могу ничего изменить в себе, — пожал Умберто плечами в ответ на попытку журналиста выяснить причину его ухода из кино. — Наверно, потому, что до глупости люблю в себе эту старомодность». Кьями, в отличие от других стариков, не выступал с нападками на секс и насилие, заполонившие экран. Он проводил долгие часы в вольерах с тиграми и носатыми обезьянами, так ошарашивающе похожими на человека. И думал. Наблюдая за животными, мэтр все больше склонялся к мнению о том, что никаких «веяний времени» для настоящего искусства не существует. Есть глобальные, общие для всего живого законы и то особое, что отличает только человека. На выяснении этого различия и построена вся игра философий и стилей, весь механизм нравственного и эстетического опыта.

В мире кино Умберто Кьями считался натурой цельной и простецкой. Природный юмор и обостренное поэтическое чутье выходца из семьи тосканских крестьян давали ему своеобразное преимущество перед «детьми городской цивилизации», делающими ставку на интеллект и формальное новаторство. Чем меньше простодушные фильмы Умберто претендовали на «вскрытие истины», тем больше мудрости и филигранного мастерства открывали в них критики.

Поэтому начинающий писатель Лари Маккинзо лично доставил Старику свой сценарий и не прогадал: Умберто решился снимать «Берег мечты».

«Ярче, глубже всего человеческое проявляется в умении любить и смеяться, которым плохо владеют зверюшки. Вот про это я и попытаюсь рассказать — просто и наглядно, как в детской песенке», — смиренно заявил Умберто, чувствуя, что сценарий «Берега мечты» послан ему свыше и он должен сделать то, что может сделать только он один.

Умберто не стал просчитывать факторы успеха будущего фильма — напротив, он сознательно пренебрег ими: отказался от приглашения звезд на главные роли, от беспроигрышных зрелищных трюков — погонь, драк, переодеваний.

«Мне хочется показать комизм чванливой искусственности и красоту естественности, что особенно заметно на свежем воздухе или в дебрях первозданных лесов. Хотелось бы найти совершенно неопытную девушку с лицом деревенской Мадонны… Остались, знаете ли, кое-где в глуши этакие диковатые святоши с босыми ногами и наивной мудростью во взоре… Невинные грешницы, подобные самой природе», — объяснял Умберто ассистентам, и те приступили к поискам исполнительницы главной роли.

Пробы шли больше месяца, Старик все больше скучнел, разочаровываясь в своей идее. Современные красотки оказались значительно цивилизованней, чем были в годы юности Умберто. Грубо наигранная наивность не скрывала дурного опыта, почерпнутого с телеэкрана и страниц фривольных журналов. Эти непрофессионалки выглядели на пленке много хуже, чем подгримированные «под дикость» актрисы.

Когда Старику принесли ролик с «Королевой треф», рекомендуя присмотреться к молоденькой актрисе Кетлин Морс, он отчаянно замахал руками: «Упаси Боже! Терпеть не могу этих тощих, издерганных современных див! Да к тому же француженок. Вот уж — пальцем в небо!» Но, бросив взгляд на экран, Умберто продолжал смотреть почти целый час, морщась и скребя седую щетину на крупнолобой голове.

— А нельзя на нее глянуть? Нет, не на томную брюнетку, на другую — рыженькую. Да-да, именно вертихвостку!

Распоряжение режиссера сбило с толку ассистента, считавшего, что именно девственно чистая Кетлин привлечет внимание Старика.

— Мэтр, вы же искали девственницу, — робко заметил он. — А эта пышногрудая куколка…

— Доверь мне вопрос о девственницах, парень, — хмыкнул Старик. — Сдается, ты знаешь о них лишь понаслышке. У меня было две жены, царство им небесное, и для каждой я был первым и последним.

Всем была известна печальная история семейной жизни Старика, женившегося поочередно на двух сестрах-красавицах из своей деревни. Обе скончались, прожив в браке не более трех лет и не оставив потомства. Поговаривали о наследственном заболевании крови и о проклятии, преследовавшем семейство Аяццо. Овдовев вторично в тридцать три года, Умберто больше не женился, предпочтя многочисленные необременительные связи. Большую любовь, обманувшую его в жизни, он обходил и в своем творчестве, испытывая почти суеверный страх. Теперь Старик вернулся в кино, чтобы высказать в «Береге мечты» все, что понял о любви за свою долгую жизнь.

Сценарий фильма вместе с сопроводительным письмом был отправлен в Женеву, и вскоре, вопреки слухам о ее отказе продолжить кинокарьеру, Дикси Девизо стояла в павильоне, где проходили пробные съемки.

— Привет, малышка! — помахал ей из темноты Умберто, не поднимаясь со своего любимого кресла. Девушка, прищурившись, пыталась рассмотреть мэтра сквозь яркую световую завесу включенных софитов. — Давай-ка не будем терять время. Ты прочитала сценарий? Умница. Анита принесет тебе костюм. И не копайся с гримом — меня это вовсе не интересует. Лучше умойся как следует.

— На мне нет косметики, синьор Кьями, — ответила девушка, недоуменно крутя в руках лоскут синтетической леопардовой шкуры.

— Это через плечо, вот здесь застежка, а сзади я помогу подвязать шнурки, — показала Анита. — Белье можно оставить свое, я имею в виду трусики.

Через пару минут почти обнаженная девушка появилась на площадке, и Умберто довольно присвистнул — ему понравилось, как естественно и прочно ступали по ковру ее босые ноги. И вообще — фигура в духе старых мастеров. Классика, барокко. Никаких следов изнурительных диет, истеричной худосочности и тайных пороков.

— Куришь, пьешь, колешься? — на всякий случай осведомился Старик, не терпящий замашек «золотой молодежи».

— Нет, но у меня плохой итальянский, — сказала она с заметным акцентом.

— Тем лучше. Дикарка в фильме только начинает говорить. К тому же это не главное. Джузеппе, давай сюда Кинга, — распорядился Старик, и молоденький ассистент вынес Дикси толстого кота тигровой масти.

— Не бойтесь, синьорина, он у нас кастрированный… Я хотел сказать — совсем не злой и сонный. И света не боится — вырос на киностудии. — Парень протянул Дикси кусочек сырого мяса. — Это для Кинга деликатес. Сегодня ему везет.

Подняв хвост трубой, кот устремился к Дикси, учуяв лакомство.

— Порядок — партнер в кадре… Теперь, детка, забудь обо всем и поиграй с ним. Солнышко, пустынный берег где-то в джунглях, тебе хочется резвиться. А рядом друзья — вся дикая мелочь, что плодится в лесах. Ты — Маугли и еще не знаешь, каков человек. Ты невинна как дитя, но в твоем теле просыпается женщина. Ясно? Да прекратите шуметь, Анита! Кому нужны твои тряпки! — урезонил Умберто костюмершу, выяснявшую отношения за ширмой с неким Пачито, пачкающим ее полотенца в «бесстыдных блядках».

— А вы бы, синьор Кьями, сами ему сказали, остолопу. Здесь не коров случают, а кино делают. А он что ни день кому-нибудь юбку задирает! — Завидно, что не тебе? — раздался гнусавый голос.