Семь цветов страсти

— Постой. Как отец, я обязан сделать предупреждение. — Голос Эрика окреп и звучал резко, словно удары плетки. — Всем известно, что мир кино погряз в разврате и грязи. Девушке из хорошей семьи там не место, если, конечно… Если, конечно, она девушка… — Эрик вдруг громко расхохотался, и Дикси показалось, что он пьян.

Неумолкающий безумный смех отца преследовал ее. Он продолжал звучать в ушах всю ночь — первую ночь в жизни Дикси Девизо, когда она так и не смогла сомкнуть глаз.

В съемках фильма, рассказывающего о молодежных проблемах, принимало участие много хорошеньких девушек. Особенно очаровательна была Кетлин Морс — тоненькая брюнетка, напоминающая Одри Хепберн. Она играла Санни, главную героиню — романтическую, наивную и очень чистую девушку. Дикси досталась роль соперницы Санни — легкомысленной Элизабет, для которой понятие «сексуальная революция» стало реальным этапом короткой биографии. Неудивительно, что все технические работники съемочной группы от гримера до осветителя предпринимали попытки сблизиться с доступной красоткой. Дикси даже не злилась, отшивая очередного претендента на интим в далеко не изысканных выражениях. Она старалась основательно войти в роль разбитной девицы, не переставая вспоминать обиду, нанесенную отцом.

— Все в группе уверяют, что ты спишь со мной, — объявил ей как-то Курт Санси. — Именно по этой причине отказываешь якобы нашим жеребчикам. Я не стал спорить. — Он окинул Дикси взглядом пресыщенного женским вниманием знатока. — И, честно говоря, я не стал бы сопротивляться…

— Я буду считать, что вы удачно пошутили, хорошо, Курт? — Дикси весело улыбнулась, сморщив носик, и, легко пританцовывая на мягких подошвах теннисных туфель, удалилась прочь.

…Работа над фильмом подходила к концу, а Дикси все еще не могла сделать решительный шаг — от себя самой к сыгранному персонажу. В то время, как «недотрога» Кетлин Морс за месяц съемок сменила десяток любовников, «шлюшка Элизабет» все еще оставалась паинькой.

В конце августа участники съемочной группы «Королевы треф» поселились в маленьком отеле на северном берегу Женевского озера, где снимались последние эпизоды. По вечерам они закатывали шумные вечеринки, парочки разбредались по номерам или уезжали кутить в другие рестораны и пабы.

Дикси запиралась в своем номере, презирая себя за то, что оказалась так похожа на Эрика: эротические развлечения скорее раздражали, чем привлекали ее. Как сильно бы удивился отец, знай он, что к девятнадцати годам ничего более серьезного, чем поцелуи, в сексуальном опыте Дикси не числилось. Она не считала себя ни ханжой, ни холодной, просто все парни, казавшиеся вполне привлекательными издали, при ближайшем рассмотрении не выдерживали конкуренции с созданным ее воображением образом. Это был некий особый герой, соединивший черты экранных звезд с нелепым обаянием ее университетского друга Жана. Жанни метил в «короли финансов», вернее, в императоры, потому что был мал ростом, черняв и носат, как Наполеон. А кроме того, имел совершенно незаурядные способности. Чуть ли не с первого дня знакомства с Дикси в библиотеке Жан избрал ее своей Прекрасной дамой, обязуясь писать за нее все необходимые учебные работы. В качестве благодарности он просил лишь одно — сорокапятиминутные ночные рандеву по телефону, без пропусков и выходных.

Плата за свободу от ненавистных занятий показалась Дикси чрезмерной, но вскоре она убедилась, что совершила выгодную сделку: работы, выполненные за нее Жаном, получали высший балл, а сеансы «телефонного секса» — так иронически Жан называл свои невероятно возвышенные монологи, пронизанные рыцарским преклонением и утонченной чувственностью, — превратились в насущную потребность. Объясняясь в любви Дикси, он воображал себя Сирано де Бержераком, прячущим в сумраке уродливое лицо. И действительно, «телефонный Жанни» полностью преображался. У Дикси кружилась голова от чарующего голоса, дарящего ей все красоты мировой поэзии, умеющего говорить о чувствах с возвышенной простотой умудренного опытом неотразимого мужчины. Она не могла поверить, что под маской изысканного кавалера скрывается большеголовый уродливый бедняга Жанни, сторонящийся женщин.

Он был ниже ее на целую голову и, наверно, легче килограммов на 20. В присутствии Дикси, чтобы не подчеркивать их физическое несоответствие, Жанни старался сидеть и ничем не обнаруживал их тайного заговора. Ах, как не хватало голоса Жана, его сердца, его души мускулистым красавчикам, добивавшимся близости Дикси!

— А ведь ты меня развратил, Жан, — сказала как-то Дикси. — Мне теперь все парни кажутся пошлыми идиотами.

В трубке послышался тяжелый вздох, и прерывающийся от волнения голос прошептал:

— Так в чем же дело, любовь моя?

Дикси нажала на рычаг, чувствуя, как по спине пробежали мурашки. Может, она влюбилась? Но в кого? В голос, в фантом, в антологию мировой поэзии? Это ее увлечение, наверно, смог бы понять отец. Если бы поверил… Теперь он воображает дочь участницей немыслимых оргий, устраиваемых «богемой», а она сидит взаперти в своем номере, слушая залетающие в окно звуки музыки, игривый смех, чьи-то стоны за стеной, звон разбитого бокала, страстный шепот на соседнем балконе…

Дикси вздрогнула от телефонного звонка.

— Ты у себя, девочка? Одна?! Не верю… Ну тогда хоть что-то проясняется. — Курт Санси зашуршал чем-то и приглушенно добавил: — Сейчас буду, жди.

Режиссер жил отдельно от всей группы, снимая номер в отеле на полпути к городу, чтобы быстрее добираться домой, где его ждали жена и восьмилетние двойняшки. Но коллеги полагали, что Курт просто-напросто отвоевал обособленность, чтобы тайно принимать у себя дам. Вернее — даму, а именно — Дикси. Все говорило о том, что эти двое, постоянно пренебрегающие коллективными вечеринками и ни в каких порочащих связях не замеченные, проводят время вместе.

«Ну вот все и решилось», — с облегчением подумала Дикси. Она приняла душ и надела совсем легонький короткий пеньюар с пушистой белой оторочкой на рукавах — конечно же, подарок Сесили. Сесиль сделала это, чтобы взбесить Маргарет, — достала из коробки и преподнесла внучке «развратную парижскую штучку». Не подумала бабушка, что ее подарок послужит внучке для столь ответственной роли.

Дикси решила стать женщиной.

Курт многое сделал для нее — рискнул отдать важную роль совершенно неопытной девчонке, научил ее работать перед кинокамерой и ни разу не предъявил ультиматума в отношении «благодарности». Делал шутливые попытки добиться свидания и, получая отказ, послушно ретировался. Конечно же, он был хорошим режиссером, умеющим создавать в молодежной компании исполнителей атмосферу оголтелой жизнерадостности и всеподчиняющей чувственности. Дикси нравилось наблюдать за преображениями Курта, показывающего своим неопытным актерам, как должен быть сыгран какой-нибудь эпизод. Он превращался в кокетливую девицу, наглого «качка», зануду-профессора или даже в несовершеннолетнюю дурочку, ожидающую ребенка.

Курт Санси мог выглядеть неотразимым Казановой, но желания физической близости с ним Дикси не испытывала. Особенно после того, как гасли софиты и человек, только что властвовавший на съемочной площадке, превращался в заурядного потрепанного мужичка из породы работяг, засиживающихся после работы в дешевых пивных. Джинсы, клетчатая фланелевая рубашка, потертая кожаная куртка и каскетка с загнутым вверх козырьком составляли постоянный гардероб Санси. Дикси удивилась, заметив как-то, что ездит Курт на пижонской и очень дорогой модели «рено».

Он постучал в дверь ее номера и, как только дверь приотворилась, сунул в щель огромный букет роз, за которым сам был едва виден.

— Как престарелый ухажер или гусар из водевиля. Извини, с фантазией плохо, всегда отделываюсь розами. — Он не без удивления оглядел Дикси и плюхнулся в кресло.

— Слава Богу, что в пятницу сворачиваемся, я чертовски устал. Кажется, поработали неплохо.

Дикси погрузила лицо в прохладные бутоны.