Тебе назло (СИ)

— Да при всём, — спокойно ответила я. — Он мне муж. Почти. И отныне мы всё решаем вместе.

— Своего добилась, да?

Я кивнула с довольным видом.

— Да. И готова ещё раз повторить, чтобы ты Марине Петровне дословно передала: ему теперь есть о ком думать — жена, ребёнок, бизнес. Приглашения на свадьбу пришлём.

— Ребёнок? — уцепилась за важное слово Оксана и кинула быстрый взгляд на подругу, которая с меня глаз не спускала. — Ты беременна?

Ответить я не потрудилась, но по моему взгляду наверняка и без слов было всё понятно. К тому же Генка на крыльцо вышел: растрёпанный, заспанный и, по всему видно, что злой. Удружила сестрёнка, ничего не скажешь. Он на перила облокотился, на солнце прищурился, приглядываясь к нам, а потом меня позвал:

— Вась, иди в дом.

Я видела, что смотрит он на Свету, а у неё во взгляде настоящая трагедия. Мне даже жалко её стало в какой-то момент, поневоле себя на её месте представила, сочувствие кольнуло, причём неподдельное, но в то же время я была уверена в тех словах, что сказала ей несколько минут назад. У них с Завьяловым не было будущего.

— Вася, — снова позвал Генка, теряя терпение, и вернулся в дом, захлопнув за собой дверь. Я, не попрощавшись, поспешила за ним.

Завьялова я нашла на кухне. Он стоял у открытой дверцы холодильника, достал бутылку минералки, крышку свернул, словно это чья-то шея была, и сделал несколько жадных глотков.

— Ты почему меня не разбудила?

— А зачем тебя будить? Мы приехали сюда, чтобы ты отоспался. Разве нет?

Он не ответил, не посмотрел, бутылку на полку холодильника вернул, и в каждом его движении я видела злость и нетерпение.

— Что она тебе сказала?

— Ничего нового.

Я только усмехнулась, наблюдая за ним. Генка сигарету из пачки вытряхнул и закурил. Волосы ладонью пригладил, будто то, что они после сна взъерошены, ему вдруг мешать стало. А вот я неожиданно расслабилась. Не успокоилась, ситуация к этому не располагала, но я почувствовала себя свободнее. Поняла, что справлюсь со всем, что бы он мне сейчас не сказал. Просто потому, что у меня другого выбора нет. Я к Генке подошла и ладонью по его спине провела, потом в небритую щёку поцеловала.

— Тогда не бери в голову, — посоветовала я. — Или ты ждал, что Оксана тебе что-то другое скажет? Не ждал. Вот и не думай.

Завьялов посматривал на меня исподлобья, и его взгляд мне не понравился. А потом он ещё сказал:

— Давай в город вернёмся. Вызови машину.

Я руку с его спины убрала.

— Никуда мы не поедем.

— Вася!

— Так, не кричи и не нервничай. Зачем нам в город? Чтобы ты к матери снова рванул? Это бессмысленно. Я и здесь могу сказать тебе всё то, что она собирается. — Я поймала его взгляд. — Ген, мы же всё решили.

Он затянулся, и дым выпустил в сторону, но я всё равно рукой замахала, разгоняя его.

— Ты с ней говорила, да?

В первый момент я удивилась его вопросу, не сразу поняла, а потом в памяти всплыл последний мой разговор с Мариной Петровной, и то, как она бросила трубку в конце. Неужели Оксана ему рассказала? Ну, конечно, рассказала. Ябеда.

— Я с твоей матерью не ругалась, — начала я, стараясь, чтобы мой голос звучал спокойно. — Я даже предложила ей оплатить услуги адвоката! И клинику, — вспомнила я. — Это что, мало? Что я должна была ей ещё предложить? Половину твоей жизни? Чтобы ей стало спокойнее!

Всё-таки сорвалась, и сама же себя за это отругала. А Генка смотрел на меня пристально, и я в его взгляде обвинение читала.

— Вась, она моя мать.

Я отошла от него и рукой широко взмахнула, чтобы хоть как-то своё раздражение выплеснуть.

— Ты знаешь, сколько раз я это слышала? Тысячу, две тысячи раз. И даже если ты повторишь это ещё столько же, ближе ты с ней не станешь.

Генка зло затушил сигарету.

— Может быть. Но если я не скажу этого больше ни разу, от этого она не перестанет быть моей матерью. Телефон мне дай.

Я подбородок повыше вздёрнула.

— Нет, мы останемся.

— Нет, мы едем в город! Где телефон?!

Он заорал, как делал это редко, и у меня поневоле мурашки по телу побежали. Отвернулась от него, и губу закусила, стараясь не расплакаться. Выступившие слёзы вытерла, снова к Завьялову повернулась. Тот хищно оглядывался, пытаясь взглядом мою сумку отыскать.

— Ты мне нужен, — сказала я. — Ты мне нужен прямо сейчас. Тебе всё равно?

Генка на меня посмотрел.

— Не говори ерунды.

Я только руками развела.

— Это всё, что ты можешь мне сказать? Ты же знаешь, что оттого, что ты сейчас поедешь, ничего не изменится. Ты не будешь вытаскивать Стаса, я слишком хорошо тебя знаю, я вижу. Ты принял решение. Так для чего ты едешь? Чтобы оправдаться перед ней? Тебе это покоя не даёт?

— Я не собираюсь оправдываться! Я просто с ней поговорю. Ей плохо, понимаешь?

— А тебе хорошо? Об этом кто-нибудь, кроме меня, думает?

— Я не умру, — веско заметил Завьялов. До моей сумки, наконец, добрался и встряхнул её, заглядывая внутрь.

— И она не умрёт, — заверила его я, а когда Генка на меня уставился, руки на груди сложила, защищаясь от его гнева. — Что ты ей скажешь? — рискнула я заговорить через несколько секунд. — Что не будешь помогать Стасу?

— Это будет честно. Я не собираюсь прятаться.

— Заявил он после недельного запоя, — не удержалась я от язвительности. А Генка так мою сумку встряхнул, что из неё даже тюбик с помадой выскочил, упал на пол и весело покатился под стол. Я его глазами проводила. И попросила: — Можно поосторожнее?

— Нельзя, — отрезал он, и телефон достал. Я ещё секунду осторожничала, а потом к Завьялову со спины подошла, слушая, как он номер набирает, а кнопки отвечают ему короткими мелодичными звуками.

— Ген, подожди.

— Вась, мы едем.

— Это, правда, плохая идея. Да послушай ты меня! — Я его за футболку схватила и к себе лицом развернула. — Посмотри на меня. Посмотри. — Пришлось его за подбородок взять. — Ты всё равно ей ничего не докажешь. Она не будет тебя слушать. Он её сын, ей всё равно, что он совершил. Ты ни в чём её не убедишь. Если ты сейчас к ней поедешь, ты просто всё испортишь. Ты должен быть уверен в том, что делаешь. — Я за грудки его схватила, словно собиралась встряхнуть, как он совсем недавно мою сумочку. — Ты — должен быть уверен. И ты уверен. Ты уверен всегда, пока дело не касается твоей матери. Но Стас виноват, ты сам мне об этом говорил. Он виноват, и он должен за это ответить. А твоя мать здесь ни при чём. И ты не должен перед ней оправдываться. Потому что ты прав.

Он в глаза мне не смотрел. Взгляд бегал, но я уже понимала, что достучаться до него смогла. Генка даже телефон выключил, а потом руки мои разжал и отошёл от меня. По комнате ходил, грудь в порыве душевного томления ладонью потёр, и неуверенно начал:

— Вась, если я не поеду, она… меня обвинит в том, что Стаса посадили.

— Она и так тебя в этом обвинит. И ты это знаешь.

Завьялов на диван сел и голову опустил. Сейчас он совсем не выглядел уверенным или самодовольным, каким его многие знали. И никто никогда не видел, да и не увидит, как он мечется по комнате и с ума сходит от мыслей о матери. Никто не догадывается, насколько для него важно её мнение. Никто, кроме меня.

Я подошла и обняла его.

— Я тебя люблю, — тихо сказала я. — Я так тебя люблю, — помолчала, — что у меня даже слов нет. Она никогда не будет тебя так любить. Но она твоя мать, это важно, я знаю. У меня тоже есть мама… — Я глубоко вздохнула, стараясь справиться с подступающими рыданиями. Чего я, вообще, реветь вздумала? — Завьялов, у нас ребёнок будет. Я уже неделю пытаюсь тебе это сказать.

Генка мне в живот дышал и не шевелился. Долго. А я ждала, и сердце застучало от страха, в ожидании его реакции.

Наконец, он от меня отодвинулся, на спинку дивана откинулся, и глаза к моему лицу поднял.

— Ребёнок?

Я кивнула.

— Шесть недель уже. Я у врача была.

Генка моргнул, и проговорил: