Жду. Люблю. Целую

Тучи рассеялись. Полоса появилась, сверкая огнями. Шасси коснулись земли. Испытав громадное облегчение, Наташа улыбнулась своему соседу, которому не сказала ни единого слова за весь полет, изнемогая от страха.

Через несколько минут самолет замер. Лопасти винтов еще крутились, а члены экипажа суетились, двигая мешки с провизией и коробки со штампами «CARE». Пассажирам показывали знаками поторопиться. Холодный воздух пронзил ее. Вокруг царила суета. Самолеты, которые с ревом взлетали и приземлялись, делали невозможной малейшую проволочку. Движения людей возле машин были слаженными до автоматизма. Словно армия муравьев, которая подчиняется немым командам. Пассажиров провели в зал, где находились дети. Наташа удивилась их недетскому спокойствию. Маленькие молчаливые путешественники были выстроены в колонку по двое, каждый с чемоданчиком или мешком в руке.

— Куда они направляются? — спросила она.

— В Западную Германию или в Швецию, — объяснила ее коллега журналистка, которая работала на газету «Монд». — Им нужно хорошо питаться и играть. Некоторые из них больны туберкулезом. Здесь они не могут получить надлежащего лечения.

Наташа посмотрела на юные лица. В зимних пальто и толстых разноцветных шарфах, дети напомнили ей Феликса и Лили, когда те прибыли в Париж. Та же печаль в глазах, та же серьезность на лицах. То же отчаяние от мысли, что нужно расстаться с родными ради неизвестности. Взволнованная девушка думала о детях, которые всегда становятся первыми жертвами.

Газета «Фигаро» заказала ей серию статей.

— Я хочу знать о повседневной жизни немецких семей, — заявил ей главный редактор. — Пища, досуг… Я хочу также знать об этих студентах, которые решили основать Свободный берлинский университет. Они отказываются учиться в восточной части из-за засилья коммунистов среди преподавателей. Они ваши ровесники. Значит, вы легко найдете с ними общий язык. Но меня интересует человеческий аспект, а не политический. Усекла, малышка?

Наташа очень даже усекла. Ей тоже были интересны человеческие отношения. Она хотела воздать должное храбрости берлинцев, которые вызывали восхищение. Она восхищалась и Феликсом, когда он твердо говорил ей по телефону, что ни в чем не нуждается. Еще она хотела встретиться с отцом и поговорить с ним.

В холодном зале аэропорта ощущалось напряжение. Колонна обеспокоенных детей, державшихся за руки. Макс повернулся в сторону Клариссы. Хрупкая и худая в своем черном пальто, с беретом на голове, она тоже напоминала ему маленькую девочку. Щеки бледные, губы сжаты. Она выглядела потерянной.

— Мариетта была бы счастлива, если бы ты воспользовалась ее местом в самолете, — убеждал он ее.

— Но я не смогу быть на ее похоронах. Я бы хотела…

— Проститься с ней? Ты это сделала, Кларисса. Вчера она уснула, как ты и хотела, с миром. Поверь мне, тебе нужно уехать. Пора.

— Это так неожиданно. Я не подготовилась. Я не знаю… Возможно, это ошибка. Я там никого не знаю…

Он почувствовал, как волна паники охватывает Клариссу, и взял ее за плечи.

— Все пройдет хорошо. При первой возможности ты свяжешься с Кириллом Осолиным, и он поможет тебе утрясти все формальности. Благодаря этому человеку ты быстро получишь американскую визу. Он ждет тебя. У вас есть шанс обрести друг друга. Но для этого ты должна приехать к нему. В каком-то смысле Мариетта освободила тебя. Она рассердилась бы, если б узнала, что ты осталась в Берлине из-за пустых сомнений. Иди, Кларисса, и будь счастлива. Ты этого заслуживаешь.

Слезы текли из глаз молодой женщины, которая изо всех сил старалась взять себя в руки. В который раз она попадала в ситуацию, когда нужно было немедленно принять решение и сорваться с места не раздумывая. Ночью умерла Мариетта. Аксель и Макс сидели у изголовья ее кровати и смотрели на нее. Она умерла в окружении близких, ощущая их любовь. Кларисса была спокойна за нее. Но потом Макс неожиданно для нее велел ей собираться в дорогу. Она должна была сесть в самолет вместо его сестры. Времени было в обрез, но и собраться Клариссе — только подпоясаться. Макс был удивлен, увидев, что у нее почти ничего нет из вещей. Одни только воспоминания о родной семье и отчем доме. Ее семьи, когда-то такой многочисленной, больше не было. Столько могил… Один брат в советском плену, другой исчез. Она лишилась всего, но она была свободна. Свободна, хотя Макс фон Пассау силком притащил ее на аэродром. Вместо письма, которое Кирилл ждал от нее, он услышит ее голос по телефону. А что, если его отношение к ней изменилось за время их разлуки? Если он встретил другую женщину? Почувствовав головокружение, она стала смотреть на благородное лицо Макса.

Он ободряюще улыбнулся ей. Переживания Клариссы трогали его. Ее храбрость также. Откуда только берется у них такая решительность, у нее и у других? Кларисса, Феликс, Линн… Их предшественники оставили им разрушенный мир, первой жертвой которого стало именно это молодое поколение, но они выдержали, выстояли, эти юноши и девушки с сильными характерами, порой взрывные и неуживчивые. Их энтузиазма, силы воли всегда хватало, чтобы отмести все сомнения.

Британская женщина-офицер стала пересчитывать детей. Заполнив анкеты прибытия, пассажиры пересекали зал. Какой-то мужчина махнул дружески Максу. Тот узнал французского журналиста, который брал у него интервью в свой прошлый приезд. Когда двери открылись, шум моторов наполнил помещение. Люди общались, помогая себе жестами. «Это все благодаря свободе, — подумал он, немного позабавленный этими сценками. — Когда ее нет, люди не разговаривают при помощи рук». В последний раз обняв Клариссу, он легонько подтолкнул ее к выходу.

Наташа не могла прийти в себя. Следы разрушений были еще настолько явными, что у нее перехватывало дыхание. Под низким зимним небом все было серым и колючим. Поврежденные фасады домов с пустыми глазницами вместо окон, остовы зданий по всей длине каких-то неопределяемых улиц, где одни только старые таблички с готическим шрифтом на домах напоминали, что там когда-то жили люди, да кое-где следы лошадиных подков на пустыре, в который превратился Тиргартен. Утонувшая в тумане река отбрасывала металлические блики, делая Берлин еще больше похожим на город-призрак. Блестели трамвайные рельсы. Время от времени Наташе попадались женщины с котомками за плечами и мужчины с тачками. Ни автомобилей, ни автобусов. Пни, оставшиеся от деревьев, указатели на английском, русском, французском — трех языках завоевателей, словно литания: «Вы выходите из американского сектора».

Она видела фотографии, читала статьи в газетах и журналах, особенно обращая внимание на фоторепортажи Макса фон Пассау, посвященные блокаде, которые появились в журнале «Life». Один снимок, изображающий приземление на аэродроме Темпельхоф самолета С-54, который, казалось, пролетает над головами берлинцев, собравшихся на него посмотреть, даже поместили на обложку журнала. Но все равно она оказалась не готовой к тому, что увидела. Это был урок для начинающей журналистки: надо всегда рассчитывать только на свое восприятие. Смотреть на лица, ловить взгляды, изучать походку, замечать высоко поднятую голову или согнутые плечи. Ощущать тревожную атмосферу города в запахе угля и сырости, в опустившейся на него тьме, в приближающейся холодной зиме. Смотреть на суровые лица советских солдат за заграждениями, установленными на границах сектора. Видя их, Наташа всякий раз вспоминала мать. В одном месте она остановилась и подняла голову, чтобы проверить адрес. Гостиница выходила на Курфюрштрассе. Фасад был сплошь изрешечен пулями. Американский и английский флаги полоскались на древках. Сердце забилось сильнее. Именно в этом месте отец назначил ей встречу.

Несколькими часами ранее она встретилась с Феликсом. Его удивило ее появление. Он долго сжимал ее в объятиях и только потом показал ей свой магазин. Она обрадовалась, увидев, что ему удалось сделать за столь короткое, но быстро бегущее время, которое нельзя было тратить попусту. С тех пор как она сошла с борта самолета, она думала лишь об одном. Не требуя никаких объяснений, Феликс понял ее молчаливую просьбу и просто дал номер телефона.