Черный лебедь

– Нет, у меня их много. Но я не знаю, как расположить их.

– Попробуй приводить их по порядку один за другим.

– Я мог бы сказать, что для меня он не просто брат, а гораздо больше, – выпалил Фабрицио одним духом, немного смутившись своих собственных слов.

У него был робкий дрожащий голосок, а большие темные глаза выражали любовь и признательность. После смерти своей настоящей матери Фабрицио никогда больше не говорил о ней, а если кто-то начинал вспоминать ее, мальчик незаметно выходил из комнаты. Было ясно, что никто никогда не сможет заменить ему мать, но Эстер стала самой близкой и дорогой для него женщиной.

Мария, приходившая по вечерам домработница, прервала их разговор.

– Извини, Фабрицио, но мне нужно поговорить с синьорой, – входя в гостиную, сказала она.

– Что новенького ты нам принесла? – пошутила Эстер.

– Запах шоколада, – поддержала шутку женщина, которая работала на шоколадной фабрике.

Она жила в лагере беженцев, а свободное время проводила в доме Монтальдо, где помогала Эстер в хозяйственных делах.

– Пришел синьор Франци с женой, – объявила она. – Говорят, что нужно поговорить с вами.

Эстер побледнела. Этторе и Эмануэла Франци, флорентийские антиквары, с которыми она и ее муж были связаны тесной дружбой в Кастильончелло еще в те времена, когда война казалась лишь отдаленной перспективой, укрылись в Швейцарии сразу после объявления республики Сало. Как и у всех беглецов, у них было туго с деньгами. И уже не раз они обращались к ней, чтобы попросить в долг. В пределах своих возможностей Эстер пыталась помочь им, но делать это ей становилось все труднее. Кроме того, ей претила та вульгарная настойчивость, с которой эти двое требовали помощи. Несколькими днями раньше они уже приходили за этим и снова, несмотря на предшествующие отказы, просили денег.

– Времена тяжелые, – оправдывалась Эстер, – и мы сами не знаем, когда вернемся домой.

– Однако вы и здесь, кажется, находите деньги, – многозначительно заметила Эмануэла.

– На что ты намекаешь? – с ноткой досады спросила Эстер.

– На ваших друзей, – вмешался Этторе. – Все знают, что Кривелли с вами весьма великодушны.

Эстер холодно взглянула сначала на мужчину, потом на женщину.

– Боюсь, я плохо вас поняла. – Было в этом разговоре что-то похожее на попытку вымогательства. – При чем здесь Кривелли?

Этторе наклонился вперед с медоточивой улыбкой.

– Ты, возможно, этого не знаешь, но мы сделали тебе большое одолжение, – сказал он.

Эстер спросила себя, на что он может намекать.

– Возможно ли, чтобы я этого не заметила, – удивилась она. – И потом, даже если вы сделали мне одолжение, почему я должна давать вам деньги взаймы, когда, моей семье едва хватает на жизнь.

Марионеточное фашистское государство, провозглашенное в Северной Италии в 1943 году после захвата юга полуострова англо-американскими войсками. Главой республики считался Муссолини, однако реальная власть принадлежала немецким военным властям.

Этторе пробормотал что-то похожее на оправдание, но непонятно, что именно. Похоже, роль вымогателя давалась ему нелегко.

Эмануэла поспешила мужу на помощь.

– Это вопрос выживания, – решила она помочь себе с помощью примера. – Спасательная шлюпка только одна, и мы не хотим оставаться на тонущем корабле. Я полагаю, что мы с тобой настоящие друзья.

– Я начинаю питать серьезные сомнения на этот счет. Во всяком случае, лучше уйти от игры словами и уклончивыми фразами.

– Только этого мы и хотим, – сказала Эмануэла, которой все же нелегко было продолжать эту тему. – Ты должна признать, что мы умеем хранить тайну, и даже очень деликатную, – добавила она. – Это доказывает тот факт, что мы никогда и никому не рассказали, что видели тебя на вилле Памфили в Кастильончелло с одним весьма привлекательным синьором.

Эстер покраснела.

– Что вы выдумываете? – попыталась защититься она.

– Твой муж уехал в Америку, – начал Этторе, который, казалось, был нерешительнее жены в ведении этих скользких переговоров. – Помнишь?

– Что я должна помнить? – Эстер старалась держать себя в руках, но сердце ее учащенно забилось.

– Что под тяжестью одиночества ты уступила домогательствам мужчины, который не был твоим мужем, – закончил Этторе.

– Другие на нашем месте, – вставила Эмануэла, – распустили бы сплетни со всеми подробностями, какие только можно вообразить. Мы же всегда молчали.

– До тех пор, пока не явились сюда. И занялись вульгарным и грубым шантажом. А если я вам скажу, что вы ошибаетесь?

Эмануэла ликовала. Казалось, она только этого и ждала.

– Нуда, ошибаемся, – иронически сказала она. – И выдумали, пожалуй, что этот человек… один священник, который остановился на несколько дней в Кастильончелло… Надеюсь, мы освежили твою память?

Это был открытый шантаж. Козырь, который они держали про запас, чтобы извлечь его в самый благоприятный момент, вексель без даты, по которому требовали теперь оплаты.

У Эстер не было сил прореагировать на это даже словом.

– Постарайся понять, Эстер, – продолжал Этторе. – Нам нужны деньги. Мы не хотим оказаться в лагере для беженцев. По сути, мы делаем тебе одолжение, а ты сделай одолжение нам. Друзья должны помогать друг другу, – заключил он.

Эстер трепетала при мысли, что этот эпизод, столь важный в ее жизни, станет предметом анонимных писем или сплетен. Но было необходимо реалистически взглянуть на неизбежное. Сумма, которую просили эти двое, была велика: десять тысяч швейцарских франков. Кроме того, было ясно, что, несмотря на обещания, этот платеж не будет последним, и двое шакалов будут впоследствии донимать ее.

Поэтому она попросила несколько дней, чтобы найти, по крайней мере, часть этой суммы. И тут же позвонила в Лозанну Себастьяно Бригенти.

– Я должна видеть тебя, – коротко сказала она.

В тот же день он приехал к ней в маленькую гостиницу за городом.

– Мы похожи на двух тайных любовников, – через силу улыбнулась она, когда Себастьяно открыл дверь комнаты, которую Эстер сняла под вымышленной фамилией.

– Нет, на мужчину и женщину, которые не имеют права на любовь, – возразил Себастьяно ровным тоном, с которым контрастировали его горящие глаза.