Нарциссы (СИ)

- Вы не должны винить себя во всем этом, - сказала Марина серьезно. – Все люди по-разному переживают такое горе, и если Вы замкнулись в себе, то это всего лишь защитная реакция Вашей психики. Я думаю, это случается со многими, кто переживает смерть близких.

- Возможно. Но мало кто замыкается в себе на годы. Люди справляются со своей болью, и через год-два они снова начинают нормальную жизнь, смиряются. А я так и не смирился, понимаешь? Я делал вид, что смирился, я просто жил, развелся с женой, продолжал ходить на работу, посмеиваться над студентами, общаться с коллегами, писать научные работы. Все думали, что моя жизнь вернулась в прежнее русло, все, кроме меня самого. Я знал, что к чему. Я просто перестал чувствовать что-либо, я был полностью равнодушен к чужому горю, страданию. Но так не должно было быть. На самом деле я стал очень черствым человеком, Марина. Я просто научился притворяться, чтобы выживать в этом обществе. И сейчас я смотрю на свою жизнь. Смотрю на всех людей, которых я так или иначе обидел… Чего я только ни наговорил своей жене перед разводом, удивительно, что она вообще до сих пор общается со мной и пускает к себе в дом. Многим я просто отказал в помощи, хотя мог помочь. Я просто не делал этого, потому что хотел, чтобы все чувствовали себя так же плохо, как я. Вот что ужасно, моя дорогая. И теперь я думаю, что возможно я всегда был таким. Просто я нашел повод, чтобы позволить своей истинной эгоистичной и холодной сущности проявиться. Этим поводом стала смерть сына. Мой мальчик умер, и я обозлился на весь мир. Ведь это мир отобрал моего ребенка. Я просто… наверное, я разучился любить. Забыл, что значит – заботиться о ком-то.

- И снова я не соглашусь с Вами! – Марина покачала головой. – Ведь Вы заботитесь обо мне! Вы всегда очень добры ко мне, даже сейчас. Я не верю, что Вы просто притворяетесь. Ведь общества больше нет, притворяться не перед кем.

Владимир Николаевич задумался над ее словами и ответил не сразу:

- Мне уже и самому трудно понять, когда я притворяюсь, а когда нет. Ты очень хорошая девочка, и мне самому всегда хорошо с тобой. Я как будто перестаю себя чувствовать таким старым, бесполезным, несчастным и… черствым. А сегодня я даже пожалел, что не захотел еще детей… Если бы у меня была такая дочка, как ты, возможно, моя жизнь сложилась бы иначе.

Марина немного смутилась:

- А у Вас была возможность завести еще детей?

- Да, моя жена как-то заикалась об этом. Примерно через полгода после смерти сына. Она сказала, что мы могли бы попробовать, она была еще в том возрасте, когда еще есть немного времени. Но я только раскричался на нее, и мы в очередной раз поругались. Я не мог представить себе другого ребенка на его месте. Я никого больше не хотел. Наверное, это и стало последней каплей, после которой мы с женой поняли, что наш брак уже ничто не спасет.

- Значит… - Марина поставила чашку на прикроватную тумбочку. – Вы теперь жалеете об этом?

- Раньше особенно не жалел, - он покачал головой. – А теперь вдруг… - Владимир Николаевич запнулся и потер кончиками пальцев глаза, словно они внезапно защипали. – Теперь вдруг начинаю жалеть, Марина. Если бы тогда мы с женой все-таки завели ребенка, мне бы снова было о ком заботиться. Конечно, я никогда не забыл бы и не разлюбил своего сына. Но другой ребенок помог бы мне справиться с той болью.

Владимир Николаевич был таким напуганным, расстроенным и потерянным, когда произносил эти слова, что Марина не выдержала, выбралась из кровати, подошла к Владимиру Николаевичу и обняла его за плечи.

- Если хотите, я буду Вашей дочкой. Какая в конце концов разница? Моим родителям все равно не до меня, даже если мир вернется на свое место. Родители продолжат ссориться, к тому же, у них есть теперь Миша. А у меня нет никого. И у Вас тоже.

Владимир Николаевич поднял на Марину изумленный и растроганный взгляд:

- Дочкой? – переспросил он. – Но дорогая моя, ты мне уже во внучки годишься!

- Ну и ладно. Мне все равно, например. Просто представим, что мы родственники, а насколько дальние не важно.

Владимир Николаевич улыбнулся. Взгляд его потеплел, морщинки на лбу разгладились.

- Все-таки, ты удивительная девочка. Я так рад, что встретил тебя.

- Так Вы согласны? – не сдавалась Марина.

- Согласен, согласен, - закивал Владимир Николаевич. – Только предупреждаю, что дедушка из меня никудышный. Я так долго ни о ком не заботился и никому не давал мудрых советов, что могу разочаровать тебя.

- Пока меня все устраивает, - серьезно сказала Марина, и Владимир Николаевич расхохотался.

В ту ночь они говорили еще долго. И Владимир Николаевич больше не грустил.

========== 35 ==========

I know it’s over

And it never really began

But in my heart it was so real

(The Smiths)

Весь следующий день они провели в пути. За рулем на этот раз был Саша, рядом с ним сидела Юля, погруженная в свои мысли, а Владимир Николаевич и Марина болтали на заднем сидении. За весь день Юля ни разу не притронулась к дневнику Виктора Валентиновича, и Саша гадал, почему. Ему казалось, что ей не терпится дочитать дневник до конца. Но спросить об этом он так и не решился, опасаясь навлечь на себя праведный гнев.

На ночь они остановились в очередной маленькой заброшенной деревушке, потому что останавливаться в заброшенных городах ни у кого желания не было. Почему-то в деревне их оторванность от прежней жизни ощущалась не так остро.

Утомленные после двух дней дороги и почти бессонной предыдущей ночи, все уснули сразу, и никакие мысли их уже не мучили. В семь утра они вновь отправились в путь и через четыре часа были наконец в Петербурге.

Лицезрение пустых улиц уже не вызвало ни у кого недоумения или огорчения. Эмоций ни у кого не осталось. В городе за руль снова сел Владимир Николаевич, который единственный уже бывал здесь.

- Сейчас я отвезу нас в центр, - сказал он. – Там же мы и поищем себе место, где можно обосноваться.

В Петербурге совсем не было снега, и это немного отвлекало от мыслей о пустоте этого покинутого жизнью города. За прошедшие недели они так привыкли к вечной зиме и ежедневному снегопаду, что вид голого асфальта и нетронутой льдом Невы был настолько поразительным, словно они попали в другой мир. Как бы там ни было, но восемнадцатого ноября в Питере была совсем другая погода, и именно с такой погодой этому городу было суждено застыть во времени.

- Как красиво! Вы только посмотрите! – восклицала Марина, прилипнув лицом к окошку. Центр города моментально оживил всю компанию.

Петербург предстал перед ними величественным и спокойным. Казалось, его нисколько не угнетало отсутствие людей. Петербург словно говорил, что он уже такое повидал, что происходящее сейчас его совершенно не волнует.

- Давайте здесь остановимся! – попросила Марина, когда они подъезжали к маленькому мостику через Фонтанку. – Я так хочу уже пройтись своими ногами и вдохнуть Питерский воздух!

И они остановились прямо под бронзовыми копытами лошадей на Аничковом мосту.

Воздух Петербурга оказался холодным и сырым. Пронизывающий ветер так и норовил забраться под одежду и ужалить холодом.

Марина подбежала к краю моста и перегнулась через бортик, глядя на воду. Вода была почти черной и тихой, тронутой легкой рябью. Она словно подрагивала от ветра.

Юля тоже облокотилась на перила и втянула голову в плечи. Саша стоял рядом. Все молчали. Радость от прибытия в Петербург, радость от созерцания его красоты внезапно потускнела.