Любить того, кто рядом

— По многим причинам…

Лео уходит, внутренне отдаляется. Взгляд становится отсутствующим, непроницаемым.

— Например?

— Например… Не знаю… Она хорошая, замечательная… Просто я еще не готов.

— Откуда ты знаешь, что не готов? — настаиваю я. Мне нужно выяснить кое-что дня себя — есть ли магическая лакмусовая бумажка, которая определяет истинную любовь? Есть ли способ наверняка распознать свою вторую половину?

— Знаю, и все, — говорит он, потирая лоб. — Это всегда знаешь.

— Мы с тобой по той же причине расстались? — В вопросе проскакивают истеричные нотки.

— Ну перестань, Эллен…

Усталость и раздражение в его голосе будят давние — весьма неприятные — воспоминания. Но я твердо настроена выяснить всю правду.

— Скажи мне, пожалуйста. Я должна понять.

— Ну хорошо. Послушай, мы же все уже выяснили. Мы расстались, потому что для серьезных отношений тогда было рано. Мы были слишком молоды.

— Не так уж и молоды.

— Достаточно молоды. Я не был готов к этому.

Лео беспокойно ерзает, вынужденный, наконец, признать, что дело все-таки в нем, а не во мне, — это он меня бросил.

Я киваю, делая вид, что соглашаюсь с такой оценкой событий, хотя на самом деле думаю иначе. Конечно, мы были молоды — но ведь в молодости любовь энергичнее, безрассуднее и меньше обращает внимания на обыденные проблемы. А Лео сдался, даже не сделав попытки спасти наши отношения, — не потому ли, что не хотел спасать? Может, не верил в нас, может, недостаточно сильно любил?

— Ты испугался ответственности? Боялся остепениться? — спрашиваю я.

Слово «остепениться» эхом отдается в голове и наполняет меня трепетом. До сей поры мне удавалось избегать его даже в мыслях, но теперь, кажется, от него не спрячешься. В этом пугающем слове, как я понимаю сейчас, и заключается самая суть конфликта. Я остепенилась, когда сказала Энди «да», и тем самым словно отказалась от прошлой любви. Возможно, я не должна была столь малодушно сдаваться. Может, следовало чуть сильнее верить, что Лео вернется?

— Да что ты, Эллен, нет! Это не так, ты сама знаешь, — горячо отрицает Лео, но я продолжаю допрос, и он вынужден отвечать. — Послушай, Элли. Ты была той самой, единственной любовью, — говорит он. — Если она действительно существует…

Я заглядываю в его глаза — такие темные, что трудно различить зрачок. Голова начинает кружиться, и я быстро отвожу взгляд. Ни в коем случае нельзя терять контроль над своими чувствами — слишком многое поставлено на карту.

— Да, — выдыхаю я.

Ответ, конечно, не соответствует накалу чувств, но я просто не рискую сказать больше.

— А ты? — спрашивает Лео. — Что думаешь ты?

Я закрываю глаза — до того нереальным предстает настоящее мгновение. Будто я проснулась в незнакомом месте и силюсь понять, куда попала. Смотрю на Лео и вдруг понимаю, что настало время окончательного выбора. На этот раз за меня никто не будет решать, как когда-то, — ни Лео, ни Марго. Мне предстоит сделать это самой — я действительно на перепутье. В голове всплывает картинка — дорожная развилка, как в диснеевском мультфильме, две извилистые дороги. На скрюченом придорожном дереве — два указателя: «Лео» и «Энди».

Бессильно роняю руки, глажу кончиками пальцев мягкую кожу дивана. Кажется, я начинаю понимать, что хотела сказать моя невезучая в личной жизни сестра. Речь не о том, как могла бы сложиться жизнь. И не о том, что я чувствую сейчас к Лео — физическое желание, тоску по прошлому, горькие сожаления. Речь вообще не о Лео.

Речь об Энди — вот так, просто и недвусмысленно.

Речь о том, действительно ли я люблю мужа.

— Мне пора, — говорю я то, что чувствовала с самого начала.

Лео кладет мне ладонь на колено, на этот раз настойчиво:

— Эллен, не надо…

Но я почти не слушаю его. Он между тем говорит, что не хочет снова терять меня, что нам хорошо вместе, хоть я и замужем. Он говорит, что скучает по нас. Как точно сказано! Не просто «скучаю по тебе», а «скучаю по нас». Я могу сказать о себе то же самое. Все это время я скучала по нас, и, наверное, всегда буду скучать. Горе поселяется в душе. Я осознаю всю необратимость потери и нежно беру Лео за руку. Иногда счастливой развязки не бывает. Как ни старайся, жизнь не прожить без потерь.

Может, в этом все и дело: любовь не страсть, не желание. Любовь — совокупность наших решений, дороги, которые мы выбираем. Это решимость сохранять верность кому-то или чему-то, несмотря ни на что; выбор, который предстоит совершать снова и снова, ежедневно, год за годом, говорит о сущности любви гораздо больше, чем самые красивые слова.

Смотрю Лео в глаза. Сердце разрывается от боли, но я полна решимости и испытываю чувство освобождения.

— Мне правда надо идти, — говорю я, медленно поднимаясь и методично собирая вещи.

Лео неловко топчется рядом и неохотно помогает мне надеть пальто. Мы выходим на крыльцо, спускаемся по ступенькам, а в конце пустынной, словно вымершей, улицы появляется зеленый огонек такси. Небо явно дает знак, что я действую правильно. Выхожу на проезжую часть, маневрирую между запаркованными машинами и поднимаю руку. Лео наблюдает издали.

— Куда ты?

В глазах у него какое-то новое выражение, похожее на безнадежное отчаяние. В другое время я торжествовала бы победу, а теперь мне ужасно грустно и жаль его.

— В гостиницу.

Водитель загружает мои сумки в багажник.

— Позвонишь, как приедешь?

Я киваю, совсем не уверенная в том, что выполню обещание. Лео подходит ко мне, и последний раз пробует остановить — гладит рукав, шепчет мое имя.

— Прости меня. — Я мягко высвобождаюсь и сажусь на заднее сиденье. На лице у меня — ободряющая улыбка, но глаза вот-вот заволокут слезы, которые я изо всех сил пытаюсь удержать. Захлопываю дверь и поднимаю ладонь в прощальном жесте. Совсем как тогда, после ночного перелета.

Только на этот раз я не плачу и не оглядываюсь.

Глава 36

Мост Куинсборо мы пересекаем в рекордно короткое время, двигаясь против общего движения навстречу огням Манхэттена. Водитель так часто обгоняет машины, что кажется, будто мы убегаем — еще немного, и произошла бы катастрофа.

Я сижу на заднем сиденье, смотрю на дорогу и пытаюсь переварить события последних суток и особенно последних минут. Меня настигают первые угрызения совести — я действительно нарушила некую границу.

Не могу поверить, что обманула мужа. Моего Энди.

На помощь приходит самоирония — говорю себе, что мне было просто необходимо поцеловать Лео, чтобы навсегда избавиться от него. Мысль, что я вышла замуж за Энди по своеобразному расчету, желая «остепениться», отметаю как недостойную. Остепениться не значит от безысходности принять то, что предложено. У меня был выбор, и я выбрала. Аминь.

Следом на меня нисходит еще одно озарение. Как долго я воспринимала Энди как воплощение всех мыслимых и немыслимых достоинств! Наш брак, по моей логике, просто обязан был быть идеалом супружеских отношений, не иначе. С возвратом Лео в мою жизнь я вдруг необъяснимым образом приняла свое супружество за корыстное желание иметь все то, что обыватели считают обязательными атрибутами счастья: хорошую семью, красивый дом, материальный достаток. Я совсем забыла, что главным в моих отношениях с Энди была любовь, а не те блага, что давало мне замужество. Подсознательно, как я теперь понимаю, мне хотелось оправдать влечение к далекому, противоречивому, такому непростому Лео; доказать, что безрассудные чувства имеют право на существование. В конце концов, о несчастной любви сложено гораздо больше песен, чем о счастливой!

Такси едет по улицам Ист-Сайда, а я вспоминаю совет, который мне однажды дала мама. «Богатого, — сказала она, — любить так же легко, как бедного». Конечно, тогда этот совет показался мне, совсем еще девчонке, старомодным и ненужным. Я, как все, считала, что уж мне-то мамины советы не пригодятся. А в тот день мы с мамой столкнулись с ее школьной любовью на автомобильной стоянке. Бывшего маминого бойфренда звали Майк Каллас. Сразу после окончания школы мама бросила его, предпочтя папу. Мы с Сюзанной знали его по фотографиям в мамином школьном альбоме и считали, что он очень даже ничего, несмотря на оттопыренные уши; зато у него была роскошная каштановая шевелюра. Спустя столько лет, впрочем, шевелюра практически сошла на нет, а вот уши остались. Теперь это был всего лишь абсолютно неинтересный мужчина средних лет с неестественно лучезарной улыбкой. Мама только хихикнула, когда он галантно чмокнул ей ручку и укатил на «кадиллаке». Вот тогда-то она и дала мне тот совет. Никакой скрытой тоски и тем более сожалений я в тот момент в ней не заметила — или по молодости не сумела заметить.