Вверх по лестнице в Голливуд

— Эллен, их конкурентов в Нью-Йорке и в помине нет. Я не собираюсь переезжать в Лос-Анджелес, чтобы устроиться на какую-нибудь студию. Меня интересует только «Глориос».

— Пусть так, но еще интереснее их определение конкурентов. Это длинный список, который охватывает отрасли, с которыми «Глориос» даже не конкурирует, но предполагается, что они намерены проникнуть в эти сферы.

— Например?

— Например, телевидение. Ты не сможешь вернуться в Си-эн-эн, даже если они возьмут тебя. И вообще не сможешь работать в телерадиовещании, хотя у тебя прекрасный послужной список.

— Угу.

Эллен так и не простила мне ухода из Си-эн-эн.

— Ты не сможешь работать в печати — ни в газетах, ни в журналах, ни в книгоиздательстве. И ты не сможешь работать ни в одной отрасли, с которой так или иначе связаны конкуренты родительской компании «Глориос».

— По-английски, пожалуйста.

— Большинством компаний, включая «Глориос», владеет какая-то крупная корпорация. Я не могу придумать ни одной, где хотя бы одна отрасль не конкурировала с чем-то из того, что находится во владении подлинного хозяина «Глориос».

Это было плохо. Компания, которая несколько лет назад приобрела «Глориос пикчерс» у Уоксманов, была огромна и запустила свои щупальца буквально во все, что смотрелось, слушалось, съедалось и даже мыслилось. То был маленький мир в себе. Говорили, что большинство американцев — нравится им это или нет — и плюнуть не могли без того, чтобы не пополнить кошельки корпорации.

— Получается, что если я уйду из «Глориос», то мне останется лепить гамбургеры?

— И даже этого не останется. В контракте сказано, что раз «Хэппи Милз» и тому подобное часто фигурирует в кино, то сфера питания тоже отпадает.

Это было ужасно. Я опустилась на диван.

— Что же делать?

— Заниматься керамикой? Работать в яслях? Овладеть каким-нибудь ремеслом?

Все это меня не привлекало.

— И этот пункт о конкуренции останется в силе навсегда?

— Нет, всего на два года, но на данном этапе твоей карьеры это слишком долго.

— Эллен, я ничего об этом не знала.

— Ты и не должна была знать. В контракте есть параграф, запрещающий всем, его подписавшим, обсуждать его содержание.

— Ты можешь что-нибудь придумать? Вам, юристам, ведь нравится договариваться.

— Можно сделать только одно. Ты ведь, если я правильно понимаю, не собираешься уходить из «Глориос» в ближайшее время? — Я покачала головой, хотя переход к маркетологам настолько меня захватил, что я напрочь забыла об истечении годичного срока, который сама себе назначила. — Что ж, я уже сталкивалась с пунктами об «отказе от конкуренции», хотя обычно они адресовались тем, кто занимал положение много выше твоего. Такие оговорки защищают компанию от того, что кто-то в нее проникнет, разберется в делах, сбежит и поможет конкурентам. Но я ни разу не встречала договора с запретом на работу в конкурирующей фирме после увольнения. Я не думаю, что это законно.

— Серьезно? Потому что я точно не собираюсь уходить — особенно теперь, когда очутилась в маркетинге. — Я успокоилась. Эллен, как всегда, спасала положение.

— Я завтра переговорю с кем-нибудь из ваших юристов насчет этого пункта. Надеюсь, они его просто вычеркнут.

— А если нет?

— Я посоветую тебе не подписывать контракт. Но если ты все-таки подпишешь, они смогут преследовать тебя в судебном порядке, стоит тебе нарушить пункт о конкуренции.

— Но ты же вроде сказала, что это незаконно?

— Если ты подпишешь бумаги, значит, ты примешь их условия. Потому это и называется контрактом.

Полное говно, как выражается Фил. Я только-только обрела точку опоры и начала заниматься тем, что мне по-настоящему нравилось, и меня опять поджидали неприятности.

На следующее утро я сидела в своем офисе, мрачно разглядывая очередную ужасную подпись к «Усладе губ». Заглянул Кенни с последними постерами к «86».

— Что с ними не так?!

На постерах были изображены лица четырех главных героев, заключенные в блестящую рамку в форме звезды.

— Всякий раз, когда мы что-то меняем по требованию одного, другие трое должны это одобрить. Сейчас мы застряли: Генри Хаузер, самый известный актер в фильме, сказал, что в первом варианте у него слишком большая голова. Все остальное было прекрасно. И мы урезали Генри голову примерно на два миллиметра в окружности. Сказать по правде, я не вижу никакой разницы. — Кенни забарабанил пальцами по моей двери. — Затем мы снова разослали постер всем четверым. Генри одобрил, и Фрэнки Брейден тоже, и Бри Ла Ду. Но Тамара Трейнор заявила, что теперь ее лицо выглядит слишком полным рядом с головой Генри.

— И что вы будете делать?

— Мы попросим художественный отдел сделать ее поизящнее, но эта женщина и так истощена. А потом разошлем еще раз — надеюсь, что в последний, — сказал он и посмотрел в потолок, как бы прося помощи свыше.

Я сочувственно кивнула и после призналась, что совершенно не представляю, чем помочь «Усладе губ». Он предложил поговорить с художественным дизайнером, приписанным к данному проекту.

— Эти ребята обычно схватывают на лету, — сказал он.

Он переслал мне по почте список всех новых фильмов «Глориос» с именами ответственных дизайнеров. За «Усладу губ» и остальные порученные мне фильмы отвечал Джеймс Бартоломью.

Художественный отдел недавно переехал в здание, находившееся через два квартала от главного офиса «Глориос». Компания быстро разрасталась по Трайбеке, и каждое новое ответвление походило на спицу при офисе-ступице. Я вошла, и меня встретила женщина с розовыми волосами, которые вились, как протуберанцы на солнце.

— Привет. Кого-нибудь ищете?

— Джеймса Бартоломью.

— Джей! — завопила она.

Раздался шум, и к нам, в компьютерном кресле на колесиках, подъехал молодой человек. Он вытянул ногу и затормозил всего в нескольких дюймах от меня. Джеймс был афроамериканцем. Он носил самые крохотные очки, какие я только видела, — его зрачки были больше линз. Я представилась.

— Точно, Кенни говорил мне о тебе. Новенькая в маркетинге, которая будет работать с киношками Тони. Почему бы ему не найти себе женщину сразу и страстную, и хорошего режиссера? Ты успела что-нибудь посмотреть?

— Только «Усладу губ», — ответила я. — Не очень богатый сюжет. Это про губную помаду и всех ее многочисленных владелиц. Одна теряет, другая находит, третья берет попользоваться и не возвращает — и так все время.

— И чем заканчивается?

— Кто-то забывает ее на приборной панели в Хьюстоне, и она тает в сверхзамедленной съемке.

— Шутишь.

— Я бы рада.

— Ну ладно, а кто играет? Игра-то есть?

— На самом деле — никто. Все преподносится только с точки зрения помады.

Джеймс запрокинул голову и завыл.

— Пожалуйста, пожалуйста — скажи мне, что это шутка, — простонал он, пытаясь восстановить дыхание. — Может быть, какая-нибудь аллегория?

Я поделилась с ним своими предположениями насчет фильма, добавив, что ни одно из них не выглядело достаточно оправданным.

— Бывает, что кино о тюбике помады — это всего лишь кино о тюбике помады, — изрек Джеймс в духе дзэн. — А мы должны постараться, чтобы людям стало интересно.

— Никто из наших не ожидает, что на этот фильм кто-то пойдет. Кенни и Черил сказали, что нам нужно просто выпустить его и выполнить обязательства компании.

— Правильно. Но создание этого постера входит в наши рабочие обязанности. — Я об этом не подумала. Он был абсолютно прав.

Джеймс предложил мне порыться в старых сборниках постеров, пока мы с ним будем думать над подходящими вариантами.

— Ты уже придумала подпись?

Я с грустью рассказала о своих попытках.

— Да, это не пойдет. Может быть, дизайн подскажет.

— Джеймс, посмотри! — Я положила перед ним раскрытую книгу.

— В этом что-то есть, — пробормотал он, внимательно изучая страницу.

Я нашла давно ставший классикой постер к «Шоу ужасов Роки Хоррора» — тот, где был нарисован рот.