Открой свое сердце

— Мы стали делить доллары. Я подумал, если у них даже представители правосудия могут себе это позволить, то почему же бедному студенту…

— Артур, и тебе не стыдно? — одернул его отец.

— Ну, правда, деньги вылетают, как в трубу. Что же мне за каждой бутылкой пива к вам бегать?

— Артур!

— В общем, как бы там ни было, мы стали их делить. Откуда ни возьмись появились такие дюжие русские Шварцы. И самый хилый из них, ростом под два метра, сказал, что он потерял тот самый кошелек, который в это время был в моих руках. — Артур кисло ухмыльнулся. — Мой «приятель» тут же сунул свою долю в руки «потерпевшему», похожему на рассвирепевшую гориллу во время брачных игр, и слинял. А я возмещал обнаружившуюся недостачу часами, цепочкой и кожаной курткой, да еще подтвердил, что у меня нет к ним никаких претензий большим фиолетовым синяком под правым глазом.

— А нам ты сказал, что потерял эти вещи и подрался на дискотеке, спасая честь девушки… — задумчиво произнес фон Зиндер.

— Да ладно, отец, дело прошлое. Зато теперь я навек усвоил, что частная собственность неприкосновенна. Даже если она тебе кажется ничьей.

— Интересно, а доллары были настоящими? — зачем-то спросил Питер, и все с недоумением взглянули на него. — Да нет, я просто интересуюсь, рисковали эти мошенники чем-нибудь или нет.

Моника посмотрела на Артура сочувственным взглядом.

— Хорошо, что тебя еще живым отпустили, — вздохнула она и улыбнулась Ингвару обаятельной и гордой улыбкой, которая заставила его сердце учащенно забиться.

На быстром катере они добрались до царского дворца и, ошеломленные его величием и красотой, провели в Петергофе долгий летний день.

Ингвар с Моникой и Питер с Артуром, словно малые дети, резвились на площадках с камешками, из-под которых в самые неожиданные моменты вырывались обжигающе холодные струи воды.

— Ингвар, наступи на этот камешек! — кричала Моника, приготовившись отпрыгнуть в случае чего. — Нет-нет, на этот! А на тот?.. Ух ты! — Мокрая и счастливая, она бегала рядом с Ингваром и не могла понять, каким образом вода вырывается фонтанчиком в самый неподходящий момент, и как угадать тот «специальный» камешек.

— Я хочу есть! — потребовала Моника.

— И я, — согласилась с ней Хелен.

Раздевшись и развесив мокрую одежду на кустарниках, они закусывали купленными шашлыками местное пиво «Балтика».

Назад они возвращались полные новых впечатлений и, сидя в катере, рассматривали привезенные из Венгрии новые снимки Ингвара. Моника восхищенно перебирала карточки.

— Боже мой, до чего же они хороши! А ведь посмотришь, и кажется, что это девчонка с соседней улицы… Ингвар, это кто?

— Это? О! Одна девушка из Польши. Я готовил ее портфолио для французского агентства. И на первом же кастинге ее отбраковали. А знаете почему? В ней роста всего метр семьдесят два. Букеры долго смотрели на ее фотографии, у нее потрясающая фотогеничность и великолепная фигура. Но мир фотобизнеса — очень жестокий мир. Я думаю, что ей есть смысл попробоваться в Америке. Там держится мода на невысоких манекенщиц и фотомоделей. Сейчас она обучается в школе фотомоделей. Я вложил в нее деньги, и, думаю, это не самый плохой выбор.

— А эта? — Артур взял из рук Моники фотографию.

— Эта? — Ингвар запустил ладонь в свою шевелюру и улыбнулся загадочной улыбкой. — Это моя находка из находок. Я перекупил ее у своего венгерского коллеги. Он платил ей шестьдесят долларов в час, я предложил сто. Я сделал для нее такой альбом! Свозил к своему стилисту и парикмахеру и теперь…

— Ну все, хватит! — возмутилась Моника. — Если эта девица та-ака-я, — протянула она капризным голосом и встряхнула своей маленькой аккуратной головкой, — то почему ты не с ней?

— Глупышка. — Ингвар наклонился к розовой щечке Моники и, прикрыв ее так, чтобы родителям не было видно, легонечко поцеловал. — Эта девочка принесет нашему агентству большие деньги. Но ведь это всего лишь моя работа. Мне нравится моя работа, понимаешь? Работа — деньги. Вот и все. А что касается этой девушки, то я отдал ее снимки в «Элит», и она уже приглашена на престижный конкурс моделей. Кстати, я совершенно забыл представить ее. Она москвичка. Алена, кажется, или Елена… А ты поверни снимок, там написано. — Ингвар взял фотографию и прочел на обороте, слегка искажая имя: Алина Седых.

10

Фон Зиндер решил сегодня «оттянуться» на всю катушку. И хотя Оленька, его последняя секретарша, уже изрядно ему поднадоела, другого выбора у него не было. Не потому, что женщины перестали обращать на него внимание, просто ему не хотелось прилагать героические усилия для завоевания сердца очередной красотки. Все это требовало, помимо прочего, еще и денег. А Ольга в этом плане была безотказной и много не просила.

Отношения с Кристиной, и без того достаточно холодные и натянутые, в последнее время совсем расклеились. Она словно не замечала его, игнорировала, и Каролю это не нравилось. Ему вдруг показалось, что холодные, неприступные глаза жены то и дело вспыхивают особым теплым светом, когда она мечтательно задумывается. «О чем, — терзался Кароль, — или о ком?» Не иначе, у нее кто-то появился. Если так, то его дела плохи. Нужно будет непременно во всем разобраться! Он открыл бутылку вина, налил себе полный бокал, осушил его залпом и прошел в спальню. Кристина спала безмятежным сном. «Что ж, тем лучше, уйду, и не потребуется объяснений, а к вечеру что-нибудь придумаю», — решил он, надел чистую белую рубашку в голубенькую полоску, темно-синий галстук и чуть светлее костюм.

На сегодня Кароль одолжил ключи от дачи у соседа по лестничной клетке Леонида Петровича, или просто Петровича. Петрович заискивал перед немцем и никогда ни в чем ему не отказывал. Причина такого его отношения к Каролю заключалась в том, что фон Зиндер частенько просиживал у Петровича с принесенной литровкой. За рюмкой водки Петрович любил вспоминать молодые года, в то время он был офицером и служил добрый десяток лет в Германии. Правда, не в той Германии, откуда родом фон Зиндер, а в Восточной, но все равно, им было о чем поговорить. Фон Зиндер же оказался на редкость благодарным слушателем и приятным собутыльником, может, потому, что в пьяном состоянии он забывал русский язык и в основном молчал и кивал головой с блуждающей улыбкой на устах. Он никогда не заводился с пол-оборота, был вежлив и сдержан.

Бывший полковник изрядно сдал. Частое «закладывание за воротник» сказалось на его здоровье, и теперь трудно было узнать в этом обрюзгшем, зачастую с недельной щетиной старике бывалого вояку, улыбчиво глядящего с пожелтевшей фотографии. Уже несколько лет Леонид Петрович жил один, пропивая небольшую по нынешним временам пенсию.

— Я хотел начать дело, но у меня не хватило денег, — говаривал он, будучи в хмельном состоянии. Кароль понимал, что никогда никакого дела этому человеку не начать, но все равно кивал в такт его словам и улыбался. — Слушай, а может, ты купишь у меня дачу? Купи, а? — настаивал Петрович, совсем уже наклюкавшись и едва удерживая верхнюю часть туловища в равновесии, оперев ее на соскальзывающие локти.

Фон Зиндер отказывался, но, смекнув, что загородный домик может ему сгодиться, все же держал незадачливого продавца на крючке. И вот настал день, когда фон Зиндеру пришлось попросить у Петровича ключи. Кароль не стал объяснять старику, для какой цели они ему понадобились, а только намекнул, что у него, быть может, найдется покупатель на дачу.

— Надо бы взглянуть, — предложил он.

— А пажжалуста, — икнув, радостно произнес Петрович. Глаза его сверкнули и тут же погасли, стали грустными и темными, словно предзимнее небо. — Только я — швах. Капут. Я болею, вылечи? Чекунчик, а? И еще, я дома, о'кей? Ты сам — туда и обратно. Посмотри, прикинь, приценись. Я тебе планчик в двух словах, а ты уж найдешь… Найде-ешь, не сомневайся. — Он взял из рук Зиндера початую бутылку вина. — Сгодится. На… — Петрович отхлебнул из горла и полез в комод отыскивать по многочисленным шкатулочкам ключи от дачи.