Мое сердце — твое, любимый!

— Мне надо работать, — ответила Норин, прикрыв глаза. — Больше вызвать некого, к тому же, как тебе известно, я два дня просидела дома.

Брэд внимательно разглядывал ее бледное лицо.

— Ты выглядишь еще хуже, чем дома.

— Спасибо за комплимент.

— И что мне с тобой делать? — усмехнулся он.

— Ты разве что-то должен? — протянула она в ответ.

— Я хотел спросить… — раздался рядом низкий голос, и они оба обернулись.

В дверном проеме с лечебным листком в руке стоял Рамон Кортеро.

— Кто-нибудь здесь работает? Я хочу знать, почему мой пациент не получил в семнадцать ноль-ноль прописанное лекарство. — Он протянул лист Норин, которая смотрела на него, пытаясь сосредоточиться, — ее усталый мозг отказывался работать.

— Какой пациент?

— Мистер Хэйс, — ответил Рамон с издевкой, — сейчас уже восемь часов.

— Я не успела, — ответила она. — Извини. Сейчас отнесу.

— Теперь мне придется проверить листы всех моих пациентов, — продолжал он зло. — Хочу убедиться, что не произошло других… ошибок.

Норин быстро исправила свою оплошность. Рамон, как ни пытался, иных нарушений не обнаружил.

— Я не упомяну об этом случае, — сказал он, когда закончил проверку. — Но еще один такой промах — и я пойду к администратору. Мне не хочется рисковать своими пациентами из-за некомпетентности медсестер…

— Я компетентна! — возмутилась Норин.

— Заигрывай с Дональдсоном в свободное время, — прервал он резко.

— Я не…

Не собираясь слушать ее оправдания, Рамон развернулся и не спеша направился к выходу из отделения.

Норин проглотила слезы. Похоже, с каждым днем он ненавидит ее больше и больше, и ничто уже не изменит ситуации.

Не прошло и получаса после ухода Норин, как в отделение вернулся Рамон — последний раз за день взглянуть на своего пациента. Он осмотрел его и пришел к выводу, что, несмотря на запоздалый прием лекарства, состояние больного улучшается. В глубине души Рамон не мог простить себе, что набросился на Норин.

В коридоре он встретил Брэда.

— Почему Норин опоздала с лекарством? — строго спросил он у него.

— Потому, что она проболела два дня, а сегодня вообще работала две смены. Медсестер ведь не хватает, — сухо объяснил тот.

— Понятно, — бросил Рамон.

— Вам бы стоило приглядеть за Норин, — произнес Брэд тихо.

— О чем вы?

Дональдсону так хотелось рассказать доктору Кортеро о болезни Норин, но он сдержался — нужно хранить чужие секреты.

— Это меня не касается, — пробормотал санитар и ушел.

Рамон, заполнив истории болезней, тоже отправился домой. Однако уже в гараже он понял, что не сможет заснуть, если не извинится перед Норин. Выход был один — развернуть машину и поехать к ней.

Норин удивилась, когда он позвонил ей снизу, и торопливо открыла дверь.

Поднявшись по лестнице — в доме не было лифта, — Рамон застал ее на пороге.

— Что ты хочешь? — Норин стояла босиком, в халате.

— Дональдсон сказал, что ты работала две смены, — ответил он кратко. — Я не знал.

— А какая разница? Делать негативные выводы обо мне — твой любимый вид развлечения.

Рамон нахмурился.

— Ладно, я не осуждаю тебя за… — Он замолчал, услышав странный звук из квартиры. — Что это?

Она поджала губы, посмотрела по сторонам и шагнула назад.

— Входи.

В следующее мгновение Рамон оказался в комнате, напоминавшей одновременно столовую и гостиную. Норин захлопнула входную дверь, и в ту же секунду из кухни с жалобным мяуканьем выкатился пушистый комочек. Норин опустилась на колени и, взяв котенка на руки, прижала его к груди.

— Мне нельзя держать животных, — пояснила она. — Но бросить такую кроху под дождем оказалось не в моих силах…

Рамон не мог отвести глаз от маленького котенка у нее на руках. Доброе сердце: окружающие всегда взваливали на Норин свои проблемы, и она всем помогала, обо всех заботилась. У него не укладывалось в голове: как же она оставила умирать сестру, которую так любила? Это противоречие столь явно бросалось в глаза, что Рамон, пожалуй, впервые задумался: почему он с такой легкостью обвинил ее в смерти Изадоры?

— Что тебе нужно? — нетерпеливо спросила Норин. — Я очень устала и хочу лечь.

Рамон взглянул на нее — словно бы другими глазами: бледное лицо с нездоровым румянцем, быстрое, прерывистое дыхание… С ней явно что-то не в порядке.

— Ты была у врача?

— Пойми, я очень устала, — произнесла она, делая шаг назад. — Может, ты наконец уйдешь и дашь мне выспаться?

Но Рамон не сдвинулся с места. Было совершенно очевидно: с Норин что-то происходит, и она это скрывает. Он еще раз внимательно посмотрел на нее, такую худенькую, с темными кругами под глазами.

— Ты больна, — сказал он мягко, будто только что совершил открытие.

— Я устала, — повторила Норин. — Завтра все будет в порядке. И мне не нужен врач, чтобы сказать то же самое. Пожалуйста, уходи, — нетерпеливо произнесла она.

Но Рамон не хотел уходить.

— Хотя бы пройди осмотр, — попросил он.

— С радостью, только не сегодня. Может, теперь я могу лечь?

Он откашлялся и повернулся к двери.

— Если завтра тебе не станет лучше, останься дома.

— Не надо мне указывать, — спокойно произнесла Норин. — Я всегда все делала и буду делать так, как хочу.

Рамон оглянулся через плечо. Сколько он знал кузину жены, она выглядела серой мышкой, но ничто не могло скрыть ее силу духа, независимость, ум. Изадора умело льстила его самолюбию, подчеркивала его силу, разжигала огонь страстей, пока не покорила его. Чтобы добиться своего, она обиженно поджимала губы, давила на жалость. И она никогда бы не взяла на руки промокшего котенка… Эти мысли испугали его. Как он может думать такое о единственной женщине, которую любил?

— Спокойной ночи. — Он вышел на лестничную площадку и замер на секунду. — Не забудь запереть.

Норин с грохотом захлопнула дверь и щелкнула замком. Прислонившись к стене, она с трудом ловила ртом воздух, колени у нее подгибались. Зачем он приходил? Она не могла найти ответа.

По дороге домой Рамон размышлял о Норин. Как она живет? На какие средства? Обращается ли за помощью к родственникам? Или те просто вышвырнули ее после смерти дочери?

Эти вопросы не давали ему покоя, и при первой же возможности, на званом обеде, он спросил у Мэри о жизни Норин.

— Она сама зарабатывает, — возмутилась теща. — Кроме того, мы ничего Норин не должны. Она в ответе за смерть Изадоры. Какое тебе может быть дело до того, как она живет?!

— У нее котенок в квартире. Мэри замахала руками.

— Вечно она притаскивает кого-нибудь в дом! Я даже не могу сосчитать, сколько денег мы выкинули на ветеринаров.

— Моя племянница всегда была слишком мягкой, — согласился Хол. — Вероятно, унаследовала это от отца. Мой брат тоже был слишком мягким. Карие глаза Рамона превратились в щелочки.

— Тогда почему такая добросердечная женщина намеренно оставила больную кузину умирать? — (Хол и Мэри при этих словах поджали губы и во все глаза смотрели на бывшего зятя.) — Вы ведь не задумывались об этом, да? — тихо продолжал Рамон. — А теперь задайте себе еще один вопрос: разве может Норин, дипломированная медсестра, быть столь безразличной к человеческой жизни?

Оба продолжали молча смотреть на него. Теперь, два года спустя, они уже могли отвлечься от своих чувств и подумать. Смерть Изадоры оказалась для них таким ударом, что раньше им не хотелось ничего анализировать, искать причины.

— Вы видели ее? — продолжал задавать вопросы Рамон.

— Норин заходила на кофе перед днем рождения Хола, — сказала Мэри. — Пошли слухи… А что?

— Думаю, она больна, — пояснил Рамон. — У нее плохой цвет лица, и чуть что — начинает задыхаться. Норин посещает семейного врача?

— Она так давно ушла из дома, что мы не суемся в ее жизнь, — заметила Мэри.

— А раньше?

Оба как-то смутились.

— Ну, она была всегда здорова, мы особо не беспокоились. — Теща будто выстраивала защиту из слов.