Часовые любви

— Ладно, — вздохнула Маша, подумав, что хоть повод есть от кабальной поездки отказаться. — Значит, лечить будете?

— Кто?

— Вы.

— Мы, дорогуша, только заключение об отказе в вашем выезде пишем. А кто вас будет лечить, это не наше дело. — Врач многозначительно посмотрела на Машу.

… — Господи! — услышав ее рассказ о болезни, развел руками шеф. — Неужели не догадалась, дать ей было нужно!

— Что дать?

— Коробочку хороших конфет или там, чего вы бабы любите, духи, наверное.

— У меня все равно ни того, ни другого нет, — с облегчением вздохнула Маша.

— Стой, не уходи, — потребовал начальник, когда Маша собралась улизнуть под шумок.

— Позвоню главврачу. У меня с ним контакт.

Разговор занял всего несколько минут. Видно было, что шеф договорился.

— Вот возьми. — Он открыл сейф и вынул оттуда прозрачную коробочку. В ней красовалась подарочная ручка фирмы «Паркер» с золотым пером.

— Запомни, от сердца отрываю. Один фирмач подарил.

— Зачем она мне?

— Отнесешь главврачу. Слышала, как я с ним разговаривал?

— Что сказать?

— Ничего не надо говорить. Отдашь, и все. Дело, можно сказать, в шляпе. Придатки твои у каждой можно найти.

— Не придатки, а воспаление.

— Вот и его тоже. Соображать надо! Врачи ведь тоже люди. Сидят там, в поликлинике, выездные карты оформляют и ни-че-го с этого. Кумекаешь? А ты в такую страну собралась? В ФРГ!

После оформления медицинской карты ее вызвали в отдел кадров министерства.

Дамочка, засевшая в окружении металлических сейфов, с пронизывающим, словно рентген, взглядом подозрительно оглядела Машу с ног до головы. Явно оставшись недовольна ее короткой юбкой и длинными распущенными волосами, она ехидно сказала:

— Вот анкету вашу сморю и что?

— Что? — в надежде на отказ повторила за ней Маша.

— Про отца никаких подробностей.

— Я же написала: умер.

— Недостаточно.

— Как недостаточно?

— Нужно добавить, где похоронен.

— На кладбище.

— На каком кладбище? — раздражаясь на Машину бестолковость, рассердилась начальница отдела кадров.

— Где писать?

— Вот тут.

Дождавшись пока Маша впишет название кладбища, она продолжила допрос.

— На вопрос были ли вы в плену, почему поставили прочерк?

— Ну я же не была!

— Вы на меня голос не повышайте! Так надо прямо и писать: «Не была».

— Не могла я быть в плену, потому что родилась после войны, понимаете?

— Еще. Были ли интернированы вы или ваши родственники? — словно у нее в ушах бананы, продолжила начальница. — Опять прочерк?

— Да. Про себя я уже сказала.

— Про всех членов семьи подробненько.

— Отец умер, написала. Мама во время войны ребенком была. А брат и вовсе недавно родился.

— Не важно. Все равно вашей рукой должно быть написано.

Звонок по телефону прервал их утомительную беседу. Вновь на выручку Маше пришел шеф. Маша услышала его голос в трубке.

— Сейчас-сейчас, — защебетала начальница, — уже иду. Ой, какое вам спасибо. Я так об этом давно мечтала. Конечно, все в порядке. Немного побеседовали. Непонятливая она у вас. Да-да. Уже все поправила. Ха-ха! — заржала тетка. — Экий вы шутник! — Тряся толстым задом, начальница отдела кадров, не забыв, однако, убрать документы в сейф, бросилась к двери.

— Ты пока поговори с ней, — обратилась она к помощнице, сидевшей напротив за столом. — Как тебя учила. Я мигом.

Стоило ей исчезнуть, как молоденькая помощница набросилась на Машу:

— Ну, тебе повезло! Слушай за целый месяц там столько всего можно накупить! Командировочные сэкономишь.

— Мне их не дают.

— Ты за счет принимающей стороны? — со знанием дела воскликнула помощница. — Это же еще лучше. Консервы наши есть не придется. Фирмачи, как мы, не скупятся. Слушай, привези мне зонтик импортный. Они там, говорят, копейки стоят. Их после дождя даже в урны выбрасывают. А? Очень тебя прошу, так хочется.

— Хорошо, — без энтузиазма отозвалась Маша.

Вообще последнее время Маша обратила внимание, что сотрудники, узнав, что она уезжает на месяц за границу, стали относиться к ней как к священной корове. Кто без очереди в буфете пропустит, кто просто остановит в коридоре за жизнь поговорить. Даже те, кто вовсе не замечали ее, теперь при встрече вежливо раскланивались. Почувствовала она изменения даже у близкой подруги Кати. Скудные пожитки Маши, которые они разложили по комнате, чтобы собрать чемодан для поездки, ужаснули ее. Не дававшая никому свои вещи «поносить», Катя предложила ей новую кожаную куртку.

— Возьми с собой. Что ей будет? — Видя бедственное положение Маши, подруга наступила себе на горло. — Кожа ведь она вечная. Зато ты как человек в ней выглядишь. Свитер твой хваленый венгерский весь катушками пошел! Не надо было спекулянтам за него столько отдавать!

Маша раздумывала. Такую дорогую вещь напрокат брать не решалась. Если что с кожаной курткой случится, век за нее не расплатиться!

— Глупая, ты же не в какую-то там ГДР едешь, а в Западный Берлин! Люди в Западном Берлине, знаешь, как одеваются?

Глава третья

В Западном Берлине люди, конечно же, были одеты хорошо. Но вовсе не так, как себе представляла Маша. В ее воображении по улицам должны были ходить дамы в длинных роскошных платьях, подметать асфальт хвостами чернобурых горжеток, выходя из роскошных лимузинов. Она помнила это по книгам и старым довоенным фильмам.

Людвиг посмеялся над ее разыгравшимся воображением.

Сам город потряс Машу настолько, что в первые дни она просто замирала от увиденного и, потеряв прежнюю разговорчивость, ушла в себя. Знаменитая улица развлечений Курфюрстендамм со своей столетней историей, символ процветающего Запада, с ночной жизнью, богатством и роскошью, соперничающая со знаменитыми Елисейскими полями в Париже, как объяснил ей Людвиг, поразила девушку. А в самом высоком здании — торговом центре «Европа», — где они поднялись на двадцатый этаж, Маша замерла от восторга, созерцая весь город как на ладони. На боковых улочках, прилегающих к центральной, — сверкающие вывески баров, ресторанов. Парки и озера, которых оказалось великое множество, выглядели с высоты крошечными, игрушечными.

Стараясь, как можно больше запомнить во время прогулок с Людвигом, она из всех сил глазела по сторонам. Стекло, бетон, высоченные здания, яркие витрины магазинов, обилие и разнообразие товаров, шикарные автомобили, мягко скользящие по чистому асфальту, и она сама, несущаяся в одном из них! Такое можно было увидеть разве что в кино. Про еду и говорить нечего! Множество красочных упаковок ошеломляло не избалованную разносолами русскую девушку. И никаких очередей!

Темнокожий уличный продавец, поймавший взгляд Маши, подарил ей банан.

— Пробуйте, — предложил он.

Маша обернулась на Людвига.

— Мы едем на ужин, — удивился непонятливый немец.

— Всего один… — не смогла удержаться от соблазна девушка.

— Выбирай сколько хочешь, — пожал он плечами.

Наслаждаясь изобилием, Маша объедалась фруктами, которых зимой в Москве не найти.

Она поражала немца своим безудержным умением радоваться всему: вкусной еде, красивой одежде в магазинах, глянцевым журналам, стильно обставленному офису бизнесмена. Бурный восторг вызывала сытая и веселая жизнь.

Людвигу нравилось за ней наблюдать.

— Все, что здесь выставлено на витрине, есть в продаже? — облизывая на ветру трубочку с мороженым, закусывая апельсином и одновременно пожирая взглядом заурядные туфельки, наивно интересовалась она.

— И даже более того, — смеялся Людвиг. — Все, что есть в наличии, выставить невозможно.

— А у нас наоборот. Мы привыкли только смотреть на витрины и даже не спрашиваем, есть или нет.

— Я знаю, — сочувствовал Людвиг. — Здесь ты можешь купить все, что нравится. И я готов тебе делать подарки. Я готов, понимаешь? — Притягивая за воротник смеющуюся физиономию, Людвиг целовал ее прямо на улице. Она озиралась. — Пойдем, я тебе покажу кое-что еще. — На Виттенбергерплатц он насильно попытался затолкать ее в один из изысканных магазинов с названием «КаДеВе».