Ты (СИ)

                   И — звон гитары слева от входа... Вздрогнув, я посмотрела туда.

                   Нас разделяли несколько метров тротуарной плитки. Сидя на скамейке, ты задумчиво перебирала струны, и в свете фонаря поблёскивали плечи твоей кожаной куртки. Прохожие недоуменно поглядывали: шапки или какой-либо ёмкости для денег перед тобой не было, так зачем же ты играла? Они не понимали, что ты могла это делать и просто так — для своего удовольствия, безвозмездно даря музыку усталому осеннему городу. Но хрустальный перезвон был слишком нежен и хрупок для улицы, так и хотелось схватить его в горсть, чтобы он не испачкался, и спрятать за пазуху, поближе к сердцу.

                   Так вот зачем ты выспрашивала у меня о моём графике работы...

                   Минуту я стояла столбом, просто слушая и еле сдерживая щекотные смешинки, мягкими шариками подкатившиеся под диафрагму. Наверно, это было счастье. Вот такое смешное и пушистое, как твоя голова, которую моя рука так и тянулась погладить и взъерошить.

                   Конечно, ты слышала мои шаги, но играть не перестала. Когда я подошла и села рядом, ты улыбнулась. Мои губы тоже сами собой растянулись до ушей.

                   — Привет. Меня ещё никогда так не встречали... Спасибо тебе.

                    Любуясь твоими ногами в брюках стиля милитари с накладными карманами на штанинах, я думала о том, как тебе идёт такой "пацанский" имидж. Что-то было в этом забавное: грубые ботинки псевдовоенного фасона и очаровательно хрупкая длинная шея, "солдатские" штаны и худые коленки под ними, брутальная куртка и трогательно тонкие запястья, мальчишеская стрижка и нежное девичье лицо. При взгляде на тебя мне всё время хотелось улыбаться. Так мы и сидели, отражаясь в зеркальной облицовке торгового центра: ты играла, а я слушала, пока не замёрзла.

                   — Тебе не холодно? — вдруг спросила ты, будто прочитав мои мысли.

                   — Чуть-чуть, — сказала я, зябко поёживаясь.

                   В кафе, куда мы зашли, великолепно делали капучино с латте-артом — сливочной пеной с рисунком. У меня была изображена кошачья мордочка, у тебя — что-то вроде ветки папоротника. Жаль, ты не могла оценить.

                   — Даже пить жалко, — засмеялась я. — Такая красота.

                   А твои губы уже были в пенке. Ты смешно облизнулась, и я почти с ужасом поняла, что хочу тебя поцеловать. Почему с ужасом?

                   Папа — старой совковой закалки, он никогда не поймёт и не примет. А хозяйка магазина однажды в случайно оброненной фразе ясно дала понять, как она относится к "всяким извращенцам". Наша леди-босс, вечно кутающаяся в цветастую шаль с длинной бахромой, смотрела на мир злыми мышиными глазками-бусинками и выглядела ярой гомофобкой.

                   Ну вот, умею же я всё испортить... Зачем я позволила этим мыслям вторгнуться в уютное кофейное тепло нашей встречи? Хотя бы сегодня, хотя бы сейчас не думать об этом. Просто пить кофе и смотреть на тебя, представляя себе, что окружающего мира не существует. Нет враждебности, нет непонимания, нет "фобии". Да, иллюзия. Но от реальности иногда так устаёшь...

                   Мы шли по тротуару медленным прогулочным шагом. Твоя трость время от времени касалась бордюра, а гитара висела за спиной. Шуршали под ногами листья. Колючий свет фонарей скользил бликами по твоим очкам.

                   — Тебя проводить? — предложила я.

                   — Я хорошо ориентируюсь, — сдержанно ответила ты. — А если заблужусь — навигатор подскажет.

                   Предложения помощи задевали твою гордость, поняла я. Ты хотела быть независимой, самостоятельной и сильной. "Человек с ограниченными возможностями" — это не про тебя. Ты уже доказала, что возможности на самом деле безграничны. Твоя музыка — тому подтверждение.

                   — Ладно, — улыбнулась я, меняя тактику. — Тогда ты меня проводи. А то уже поздно, темно, страшно...

                   До моего дома было всего четыре остановки, и, чтобы оттянуть момент расставания, мы пошли пешком. Всю дорогу я ломала голову: приглашать тебя зайти или нет? Отец был дома, так что всё это выглядело бы странно и глупо.

                   Когда мы пришли, повисла неловкая пауза. Я пробормотала:

                   — Папа дома, так что... Но если хочешь, заходи... Можно чаю попить.

                   Мы стояли в тёмном дворе, окружённые жёлтыми квадратами окон. Твои пальцы ласково скользнули вниз по моим рукам — от локтей до запястий.

                   — Ладно, не парься, — со смешком сказала ты. — Скажи лучше, когда у тебя выходной?

                   — Завтра, — ёкнуло у меня в груди.

                   — Ну, тогда... если ты не против, может, встретимся? — согрел меня твой голос. — У меня тоже завтра день свободный.

                   От твоей смелости мурашки защекотали мои лопатки, а голос... Голос окутывал летним теплом посреди сумрачного осеннего холода. Между нами не было сказано ни слова о цели и последствиях этой встречи: всё разумелось само собой, естественно и просто. Слова были и не нужны. Потому ли, что "рыбак рыбака видит издалека", или же потому что ты тоже почувствовала во мне что-то близкое и родное — не знаю. Может, общество и считало это неправильным, но меня не покидало чувство, что происходящее с нами — как раз таки правильно. Будто паззл сложился или исполнилось какое-то пророчество. Мир перестал иметь значение, важно было только пожатие твоей руки.

                   Исполняя предначертанное, я проснулась утром и залезла под тёплые струи воды, позавтракала. День начинался снова погожий — чудесный, полный прозрачно-грустного осеннего солнца. Сияющий кокон счастья, окутывая меня, не пропускал в мою душу ничего грустного или злого, лишь лёгкий холодок радостного волнения иногда пробегал по коже, а в животе что-то сладко сжималось.

                   Встретиться было решено в двенадцать, в скверике у кафе, куда мы вчера заходили. Солнечные зайчики мельтешили у твоих ног, обутых всё в те же ботинки, а молодые липы у тебя за спиной хвастливо красовались в жёлтых нарядах — неисправимые кокетки, в отличие от тебя. Ты довольствовалась джинсами и чёрной косухой. За твоей спиной висела неизменная гитара.

                   Едва заслышав мои шаги, ты подняла голову и повернулась в мою сторону. Встав со скамейки, улыбнулась — смущённо и как будто даже робко.

                   — Привет, — я сжала твою руку.

                   — Привет, — отозвалась ты, пожимая мои пальцы в ответ.

                   Снова выполняя то, что было суждено, я осторожно поцеловала тебя в щёку. Золотокрылая чародейка осень как будто специально разогнала из сквера народ — чтобы ты тоже могла быстро и крепко чмокнуть меня.

                   — Ну, по кофе? — предложила я.

                   — Давай, — согласилась ты.

                   После чашки кофе с тирамису мы бродили по аллеям городского парка. Осень окружала нас солнечным шелестом, бросая нам под ноги золотые охапки счастья и даря последнее тепло. Твои пальцы переплелись с моими. Я могла бы идти рядом с тобой, даже ни о чём не разговаривая — просто растворяясь в солнечно-листопадном пространстве. "Осень, ну что же ты делаешь? — хотелось крикнуть мне. — Разве можно сваливать на человека сразу столько счастья?"

                   — Я всё-таки устроилась в музыкальную школу, — сообщила ты. — С понедельника начинаю.

                   — Значит, выступать в клубе больше не будешь? — От крепкого пожатия твоей руки на меня накатывала странная слабость — сладкая, блаженная.

                   — Почему? — Шагая со мной за руку, ты почти не пользовалась тростью и несла её  как аксессуар. — Буду иногда. Ну, и аранжировки тоже никуда не денутся. Всё по-прежнему, только времени свободного поменьше будет оставаться, конечно.