Просто не забывай дышать (ЛП)

— Конечно, Дилан, это не может быть так трудно.

Я собираю сумки и достаю три доллара из бумажника.

— За кофе, — говорю я.

— Оставь. В следующий раз покупаешь ты.

Я медлю, прежде чем положить деньги обратно в бумажник. В следующий раз? Станет ли это хорошей идеей? Не думаю.

Глава 3

Клубника

(Алекс)

Когда он, наконец, в вертикальном положении, он придвигается ближе и говорит:

— Я думаю, нам нужно еще одно правило.

— Да?

Он вдыхает через нос и говорит:

— Да. Эм… тебе нужен другой шампунь.

Что. За. Черт?

— О чем ты говоришь? — спрашиваю я, вдруг почувствовав дискомфорт.

— Ты все еще пахнешь клубникой, и это разбивает мне сердце, — говорит он, его голос похож на низкое рычание. С этими словами он поворачивается, перекидывая сумку через невероятно широкие плечи, и идет прочь.

Он был в двадцати футах, прежде чем я смогла подумать еще раз. Не обдумывая, без оглядки на последствия, я кричу так громко, как могу:

— Ты не можешь сделать этого! Это нарушение первого правила! Ты слышишь меня, Дилан?

На меня смотрели окружающие. Он махнул через плечо и продолжил идти.

Ублюдок.

Я собрала свою сумку и повернулась, чтобы идти в другом направлении, обратно в общежитие. О Боже, я была не в порядке. Из-за его невероятно синих глаз, из-за того, что пока он был в армии, его руки и грудь стали…мускулистее. От него пахло так же, как и всегда, и быть рядом с ним было невозможно. Иногда, когда он был близок ко мне, я не могла даже дышать. Как, черт возьми, я должна была придерживаться профессионализма, когда он пробуждал каждый нерв в моем теле?

Почему он сказал это?

Я до сих пор помню. Я вспомнила, как он говорил со мной в самолете миллион лет назад во время нашей игры в вопросы и ответы, он спросил меня тогда: «Почему от тебя пахнет клубникой?»

Черт.

Мы даже толком не знали друг друга. В Израиле я была совсем другим человеком. Я была свободной. Дома и здесь, в колледже, я была… ну, я была стервой. Я стремилась к успеху в учебе. Я училась как обезумевшая. У меня не было места для сумасшедших ощущений и эмоций, которые я испытывала во время нашей поездки.

Пока я шла, я вспоминала. Его запах. Его прикосновения.

Через три дня после прибытия в Израиль, мы не отправились к первой принимающей семье в Рамат Гане, пригороде Тель-Авива. Так или иначе, из-за глупой путаницы получилось, что я была единственной студенткой, которую назначили в мужскую семью. Эриэл был гигантским шаром из гормонов и тестостерона, гипермужественный придурок, который был абсолютно уверен, что он переспит со мной на десятый день моего отдыха в его доме. В конце дня я была истощена, парируя его ухаживания, и пошла к нашему консультанту. Слава Богу, она перевела меня в другую семью. В ту ночь наши семьи устроили вечеринку для всех нас.

Я помню, как смотрела на Дилана на вечеринке. Все пили. Некоторые, как я, пили по минимуму, но некоторые, как Рами, хозяева вечеринки, напивались.

Все, кроме Дилана. Ночь он провел, попивая колу и отдыхая в углу. В какой-то момент он достал гитару и сыграл несколько песен, с ним было несколько пьяных учеников, подпевающих ему. Я смотрела и улыбалась, думая про себя о том, какие у него были красивые глаза. Когда он играл на гитаре, то поджимал губы, или иногда закрывал глаза. Он продолжал смотреть на меня.

Позже, в ту самую ночь, он подошел и спросил:

— Мы можем минутку поговорить?

Я немного смутилась. О. Боже. Что это было? Он собирался пригласить меня? Я хотела этого. Мы дошли до комнаты Рами, расположенной в дальней части квартиры, и сели рядом друг с другом на кровати.

— Послушай, — сказал он. — Я знаю, что мы будем здесь несколько недель. И все. Может ничего не выгорит. Но…я очень увлекся тобой. Я хочу знать, если ты испытываешь то же самое.

Я дышала неглубокими вдохами. Я не могла поверить, что это происходит. Наконец, я кивнула.

— Да, я испытываю то же самое, — ответила я.

— Может… может, мы просто посмотрим, что из этого выйдет?

Я улыбнулась.

— Хорошо, — сказала я.

Два последних года были бы менее болезненными, если бы я сказала ему тогда, чтобы он катился к чертям. Но, возможно, я была маленькой любительницей книг, и у меня не было жизни, потому что я влюбилась в него. Словно я упала с обрыва. И до сих пор не восстановилась.

Когда позже мы встретились с Келли, она ахнула, когда я рассказала ей то, что он сказал.

— Он сказал что?

Я вздохнула.

— Он сказал, что хочет, чтобы я сменила шампунь. Потому что запах клубники разбивает его сердце.

Она смотрит на меня, широко раскрыв глаза, и говорит:

— Это так романтично.

— О, Боже, Келли, это вообще не помогает!

Она кивает.

— Знаю.

— Я думала, что ты ненавидишь его.

— Только потому, что он сделал тебе больно. Но очевидно, что у тебя к нему чувства. Возможно, тебе просто нужно наброситься на него и избавиться от мыслей о нем.

— Достаточно! Единственное, что я собираюсь с ним сделать — это пережить год работы на Форрестера. Он сделал мне больно, Келли. Больше, чем я могла себе представить.

— Я знаю, — говорит она тихо. — Но может для этого была причина. Я имею в виду. Я просто говорю, что это возможно.

— Нет. Это абсолютно невозможно. Я и Дилан? Ни за что.

Она вздыхает и откидывается на спинку кровати.

— В любом случае, что с Джошем? — спрашиваю я, пытаясь сменить тему.

Она пожала плечами.

— Он до сих пор такой козел.

— Шокирующе, — отвечаю я.

— Я была слишком прилипчивой? Я не понимаю этого.

— Нет, — говорю я. — Было время в прошлом году, когда вас двоих нельзя было разлучить даже при помощи «Челюстей жизни» [11]. Должно быть другое объяснение.

— О, Боже. Ты же не думаешь, что он обманывал меня, пока мы встречались?

Я качаю головой.

— Я уверена, что это не так. Может, ему просто… Я не знаю. Страшно?

Келли хмурится.

— Чего ему бояться?

Я засмеялась грустным смехом.

— Может, он боится, что его сердце разобьют? Такое случается.

Она смотрит мне в глаза.

— Возможно.

Наша задача — вызвать огонь на себя

(Дилан)

Хорошо, я не должен был говорить то, что сказал о клубничном запахе.

Два дня спустя она явилась в офис Форрестера, пропахшая клубникой. Она наградила меня дерзким взглядом, села и начала работать.

Я не знаю, что должен был делать, быть в ярости или биться в истерике, но я сделал нечто лучшее. Я смеялся. Долго и упорно, пока слезы не потекли по моему лицу.

— С тобой все в порядке? — спрашивает она.

Я снова засмеялся, и она наградила меня косым взглядом. В конце концов, я успокоился и чувствовал себя более оптимистично. Может быть, это сработает.

Иногда мы останавливались на конкретных пунктах: журнальные статьи, лицевые счета, статьи в газетах — что угодно, и обсуждали, как именно классифицировать источники. Время от времени, когда она была занята, углубившись в какие-то непонятные документы, я небрежно пролистывал бумаги и позволял себе взглянуть на нее.

Знаю, что глупо делать это. Я знаю. Но не могу остановиться. Потому что она невероятно прекрасна. Она одета в поношенные голубые джинсы, высокие бежевые сапоги, подчеркивающие стройность ее ног, серую футболку с прототипом группы (не знаю, что это за группа, но Google позже поможет это выяснить), и тонкий белый свитер. Футболка сидит таким образом, что подчеркивает ее грудь и талию, приковывает и удерживает мое внимание. Ее волосы распущены, мягко падают на плечи и спину. Я хотел бы пропустить ее волосы через пальцы. Я помню, как когда-то целовал ее в шею, ее волосы щекотали мое лицо, и я вдыхал запах ее кожи.

— Что ты делаешь?