Ну точно — это любовь

— Дорогая Молли! Рафаэль столько рассказывал о тебе! — воскликнул он, расцеловав ее. — Ты как раз вовремя.

— На массаж Розы? По твоим словам, и он, и она божественны. Разве я могла опоздать?

В этом вся Молли. Она живет в Вашингтоне, но, проведя минут пять в любом городе, уже знает лучшего парикмахера, лучший салон, лучшие магазины… И все обожают ее и стараются угодить.

Возможно, это дар богов. Тот, которого Джейн на раздаче не досталось. Ее сильная сторона — умение ладить с детьми, даже с чужими. Но сейчас это показалось несправедливым. Если ей и суждено выстригать из своих волос жевательную резинку, то пусть эту жвачку жует и прилепляет ее собственный ребенок.

Словно отгоняя эти истеричные мысли, Джейн покачала головой, и принялась разглядывать фойе, которое походило на главный зал какого-нибудь величественного южного особняка. Камин. Белые кожаные диваны. Старинные, настоящие. Повсюду цветы. И не розы или гвоздики. Дорогие цветы, броские и не особо красивые, но с виду стоившие целое состояние.

— Сколько тут все стоит? Они наверняка берут деньги только за то, чтобы посмотреть, да? — тихонько спросила она Молли, пока Ангел упорхнул вызывать массажистку.

— Сколько и одежда — ничего. Совсем. Мы же договорились, Джейни. Ты делаешь мне огромное одолжение, а я и мой доверительный фонд одеваем тебя. Ты готова к уходу за лицом?

— Не знаю. Я ни разу этого не делала.

— Бедняжка! — Молли крепко обняла кузину. — Я и не знала, что у тебя такая тяжелая жизнь.

— Брось, — засмеялась Джейн. В это время к ним подошла стройная, как тростинка, женщина в белом халате, с невероятными красными волосами — почти бордовыми — и нацелилась, естественно, на Молли, которая выглядела завсегдатаем подобных салонов.

— Мисс Эпплгейт? Роза ждет вас. А эта леди?..

— Джейни Престон, — ответила Молли. — Ею займется Миранда. Все уже оговорено. Уход за лицом, маникюр, педикюр, массаж. Но не оборачивать в водоросли. Это только для меня, пока Ангел будет творить с ней чудеса. Кроме того, если запихнуть Джейни в эту огромную белую трубу и завалить водорослями, она с воплями сбежит.

— Прямо по шутке в минуту, да, Молли? — Джейн пошла за женщиной в белом халате, нервно оглядывая роскошную обстановку. Что она здесь делает? Она тут чужая.

Хотя, может, и привыкну, думала Джейн полтора часа спустя: лицо пощипывает, мышцы расслаблены, ногти накрашены прелестным розовым лаком, а между пальцами ног до сих пор вата, так что пришлось идти за Ангелом в «комнату цвета» на пятках.

— Да ты настоящая счастливица. У тебя чудесные волосы, милочка, — Ангел провел рукой по шевелюре Джейн, прямой, до плеч. — Здоровые, густые. Прическа очаровательна, только ты слишком обросла. Мы оставим ее простой, никаких челок, только основа, и слегка подогнем кончики к этому дивному подбородку. Ты будешь в восторге. Идеально для лета, почти не требует укладки. Но здесь чего-то не хватает. Тебе не кажется?

— Разве? — спросила Джейн, скосив глаза налево, чтобы увидеть пряди прямых светло-каштановых волос, которые он все еще держал в ухоженных руках. — А чего именно?

Ангел отпустил ее волосы, шагнул назад, посмотрел, раздумывая.

— Текстуры, — произнес он. — Оттенков. Бликов. Да, вот оно — блики. Немного… усилить.

— Немного усилить? — нервно повторила Джейн. — Насколько немного? Я не знаю…

— Посмотри сюда, милая, — Ангел подвел ее за руку под яркую лампу на потолке. — Видишь мои волосы? Видишь цвет? Черный. Однообразно черный. Такой скучный. И я подправил его. Но изменения едва заметны. Я слишком высокий, и тебе не видно макушку, да? Дай-ка я встану под лампу и покажу тебе. Видишь? Немного оттенил тут, на макушке, едва различимо, — и весь облик меняется. Теперь разглядела?

Джейн встала на цыпочки и посмотрела на макушку Ангела.

— Класс, — сказала она. Ее словарный запас резко сократился до односложных слов, как только она попала в салон. — Но это же красный цвет, так?

— Да, солнечно-красный. Этот цвет не для тебя, дорогая, совсем не для тебя. Но посмотри сюда, — он указал на огромную таблицу с образцами волос разных цветов: должно быть, сотня оттенков, целая волосяная радуга.

— Ты хочешь, чтоб я выбрала краску? — кивнула Джейн.

Ангел поморщился, словно от сильной боли, затем нагнулся к ней и прошептал:

— Нет, нет, никогда не говори так, дорогая. Ты выберешь свой цвет.

— Угу, — Джейн снова закусила губу. — Хорошо. Как скажешь. И какая краска… то есть цвет, мне подходит?

— Что тебе нравится? На чем задерживается взгляд?

Джейн занервничала:

— Ты не поможешь мне?

— Конечно, помогу. Вот. Так как у тебя прекрасные светло-каштановые волосы, лучше выбирать из этого, — он обвел рукой три десятка оттенков от светло-каштановых до белокурых. — Красный с твоими тонами не пойдет, хотя, конечно, тебе очень к лицу розовый. О! Было же такое кино, да? Разве тебе не хотелось заполучить губы, как у Молли Рингвальд? — он надул и выпятил губы.

Джейн ничего не сказала, потому что не сомневалась — она сможет ответить только одно: «А?» Ангел очаровал ее, еще чуть-чуть — и она влюбится.

Он покачал головой:

— Не обращай внимания, милая. Я болтаю вздор, как мне не стыдно. Продолжим? Нам нужны прохладные светлые оттенки. Выбери два, дорогая. Чем больше оттенков, тем естественней результат. Возьмем оттенки посветлее. Особенно для лета. Как бы выгоревшие на солнце. Еле заметно, но выгоревшие.

Джейн наклонилась к таблице цветов.

— В старшей школе, летом, я прочесывала перекись водорода через волосы, а потом шла на солнце, — она посмотрела на побледневшего Ангела. — Неудачный способ, да?

— Да, милочка, не лучший. Ну, что тебе нравится?

Джейн снова посмотрела на образцы. Провела по ним рукой — интересно, волосы настоящие?

— Мне вроде нравится этот, — нервно сказала она. — И этот.

— «Карамель»! И «Сливочный крем»! — Ангел сгреб Джейн в охапку так, что почти оторвал от пола, и опустил, держа ее за плечи. — О, милая, ты хочешь драмы! И ты так права! Легкие оттенки? — он шлепнул себя по щеке. — Как мне не стыдно. Что я говорю? — он сделал глубокий вдох, закрыл глаза и резко выдохнул. — Мы сделаем ломтики.

— Ломтики? — Джейн попыталась представить ломтики карамели и сливочного крема. Они красят ей волосы или делают конфету?

— Да-да, ломтики! Никаких легких оттенков. Всплески цвета. Потрясающе. Шик и блеск. Ломтики на макушке и по бокам, самые светлые у лица, менее заметные сзади. Я уже вижу тебя.

Он отпустил ее и встал в позу, одна рука упирается в бок, другая поднята в воздух:

— Посмотри на меня. Вот он я, крашеный, и горжусь этим! О, милочка, — драма.

— Драма, — Джейн закрыла глаза и отдалась на волю судьбы. — Ну, ладно. Как… как скажешь…

Мэрион Романовски поливала красные и белые герани, которые она высадила во двор, и тут из дома вынырнул Джон, неся три из пяти новых чемоданов. Она моргнула, решив, что против солнца плохо видит, а потом сказала медленно и отчетливо:

— Боже… правый.

Джон поставил чемоданы и повернулся кругом, чтобы тетушка смогла его рассмотреть.

Он знал, как выглядит: шесть футов и шесть дюймов, двести сорок фунтов чистой, неподдельной чудачины.

Он решил надеть новые коричневые, слегка коротковатые брюки со стрелками, которые дополняла рубашка с короткими рукавами в розово-коричневую клеточку, застегнутая на все пуговицы. На черном ремне красовалась пряжка в виде серебряной подковы с лошадиной головой. На ногах — дешевые коричневые мокасины и белые носки.

На нос он нацепил пластиковые очки в черной оправе, с изолентой на переносице, а густые черные волосы намазал какой-то жирной штукой, которую нашел в тетушкиной ванной, прилизал и расчесал на пробор.

Он надел было коричневый в розовую крапинку галстук-бабочку, но решил, что это перебор, поэтому бабочка лежала в кармане на случай, если он передумает.

Тетушка по-прежнему стояла с открытым ртом, затапливая герань из шланга.