Безумное пари (СИ)

Однако все трое прекрасно понимали - вопрос не снят, он еще долго будет витать над ними, если вообще хоть когда-нибудь развеется.

Впервые за последние месяцы Лена была одна. Вернее, чувствовала себя одинокой. Рядом лежал Сергей, его размеренное дыхание должно было бы вносить умиротворение в ночную тишину. Но вместо покоя оно почему-то несло в себе раздражающий фактор.

В машине ей мечталось, что, стоит лишь преодолеть порог дома, и дурацкая шутка забудется, Сережа снова станет собой: мягким, уступчивым, ласковым. Однако ничего не переменилось, кроме обстановки: Корниенко оставался хмурым до самого последнего момента, пока не легли в постель. Да и там сразу отвернулся к стене и уснул: ни тебе 'Спокойной ночи, дорогая!', ни нежного поцелуя на ночь...

А ведь у Лены были такие грандиозные планы на этот вечер. Во-первых, они должны были заехать к ее родителям и сообщить о том, что всего через два месяца им предстоит стать тещей и тестем, а вскорости, глядишь, и бабушкой с дедушкой. Этот день должен был стать самым ярким, самым волнительным в ее жизни. День Принятия Решения.

Во-вторых, в этот вечер она должна была перейти на качественно иной уровень отношений с будущей свекровью. До сих пор Антонина Федоровна смотрела на Лену, как на пустое место. На ее приветствие не отвечала, в самом лучшем случае сухо кивала, не взглянув в ее сторону. Буквально каждым своим жестом демонстрировала недовольство не столько выбором сына, сколько моральным разложением современного общества: что это за девушка, которая еще до свадьбы позволяет молодому человеку то, на что порядочная дама обязана соглашаться только после официальной регистрации отношений.

Вместо примирения со свекровью - неодобрительное сопение Сергея. Он даже во сне выражал протест против Лениного поведения. Может быть, ей это просто казалось, а на самом деле он спал, как любой нормальный человек? А может, не спал, а лишь притворялся спящим, оттого ее и раздражало его дыхание?

Так или иначе, но вместо счастливого умиротворения, которое, по идее, должна бы испытывать невеста в столь знаменательный день, Лена чувствовала непреходящую тревогу. Зная, как важна для Сергея газета, как ему хочется иметь атрибут супер-успешного человека в виде пресловутого шестисотого Мерседеса, она прекрасно понимала, что просто так идею Майорова из его головы не выбить. Эта мысль поселится там как минимум надолго, если вообще не навечно. И чтобы ни случилось с Сергеем в дальнейшем, он всегда будет помнить этот день. Скорее, не сам день, а лишь то, как близка была его удача, что он уже почти ухватил ее за хвост, наяву видел себя владельцем собственной газеты и автомобиля представительского класса. А хуже всего, что он никогда не забудет: воплотиться его мечте в жизнь помешала она, Лена.

И какая разница, что ему всего лишь казалось, будто удача близка, а на самом деле до нее нужно было еще долго и упорно шагать через множество преград, главная из которых - разлука с самым близким человеком. Он словно не слышал этого страшного условия, выставленного Майоровым в виде высшего издевательства.

Бормотание соседского телевизора, наконец, стихло, однако сон упорно не шел. Вдобавок ко всему ужасно захотелось чаю с мятой - уж после него-то она непременно заснет. Но Лена, хоть и ночевала в этом доме уже несчетное количество раз, хозяйкой себя здесь еще не чувствовала - под красноречивыми взглядами Антонины Федоровны ей хотелось превратиться в мышку, а лучше вообще исчезнуть с лица земли. И мысль о том, что нужно выйти из комнаты Сергея хоть среди ночи, хоть утром, до того, как его мать покинет квартиру, неизменно приводила Елену в трепет.

Взглянув на часы, она решила, что хозяйка, должно быть, уже давно спит - для того, чтобы бодрствовать в полтретьего ночи, нужны веские причины, которых у Антонины Федоровны, по Лениному стойкому убеждению, быть не должно. Набросив на себя гламурный халатик, подаренный Сергеем на Новый Год, она прошла на кухню, стараясь производить как можно меньше шума. Клацнула кнопкой чайника - тот заурчал не сразу, словно ему требовалось какое-то время, чтобы проснуться среди ночи. Лена тем временем достала из шкафчика пачку зеленого чая с мятой, вытащила пакетик и сунула его в чашку. В ожидании кипятка присела на табуретку.

Когда чай был готов, Лена не стала рисковать - хорошо, что Антонина Федоровна не проснулась, но зачем же и дальше испытывать судьбу? Выпить его она сможет и у себя. Подумала так, и едва не расплакалась от обиды - а может ли она говорить об этом доме 'у себя'? И сможет ли когда-нибудь в будущем? Даже когда они с Сергеем поженятся?

С каким облегчением она привела бы любимого человека в свой дом. Уж ее мама никогда не позволила бы себе бросаться презрительными взглядами в адрес избранника дочери. Жаль только, что приводить Сергея ей было решительно некуда: в крошечной двухкомнатной распашонке с проходными комнатами ютились мама, младший Ленин брат Олег и парализованная бабушка.

Семья же Корниенко, состоящая из двух человек, проживала в просторных трехкомнатных хоромах. Некогда эту квартиру в благодарность за верную службу отечеству получил полковник Иван Лаврентьевич Корниенко, отец Сергея, ныне покойный. Овдовев, Антонина Федоровна не стала повторно устраивать судьбу, всею своей жизнью подчеркивая уважение к почившему супругу. Спустя несколько лет после его смерти она все еще чувствовала себя офицерской женой, и предъявляла к миру повышенные требования: все вокруг должно было соответствовать гордому званию 'советская действительность'. И ничего, что Страна Советов давно канула в лету, ничего, что изменились не только взгляды людей на жизнь, но и сама жизнь. Антонину Федоровну это не касалось ни в коей мере. Экивоки на окружающий мир она считала недопустимыми, потому что по ее железному убеждению 'мир такой, каким его делаешь ты'. В данном конкретном случае, напрямую касаемом Лены, ее следовало понимать так: если бы Сергей не привел в дом девушку легкого поведения, то и самого легкого поведения не было бы в помине. Как и пятьдесят, сто лет назад люди сначала женились бы, и только потом... узнавали друг друга поближе.

Корниенко убеждал невесту, что после свадьбы все изменится, и они заживут одной дружной семьей, однако с каждым днем вера в разительную перемену будущей свекрови покидала Лену капля за каплей. Больше всего на свете ей хотелось жить с Сергеем вдвоем, чтобы не было больше никого - он, она и когда-нибудь в будущем, возможно, не столь уж отдаленном, их ребенок. Антонине же Федоровне в ее мечтах места не было. Однако надеяться на отдельную жилплощадь в ближайшее время не приходилось: скромные зарплаты рядового журналиста не слишком громкой газеты и экономиста небольшой компании, занимающейся реставрацией памятников архитектуры, не позволяли снять не то что квартиру, а хотя бы маленькую комнату в коммуналке.

Тихонько прикрыв за собою дверь и приспособив чашку на край журнального столика, Лена с ногами влезла в глубокое старое кресло. Чаю хотелось невыносимо, но он был еще слишком горяч. Пытаясь согреться, она обхватила колени руками: май месяц, днем настоящая, почти летняя теплынь, а ночи все-таки еще по-весеннему прохладны.

- Чего не спишь? - недовольно пробасил Корниенко.

От неожиданности Лена вздрогнула. Сама не знала - рада ли она возможности поговорить с любимым, или же ее пугает предстоящий разговор.

- Не знаю, - неуверенно проговорила она шепотом, опасаясь разбудить Антонину Федоровну. - Не получается. Вот, чайку организовала, с мятой. Хочешь?

Вместо ответа Сергей подбил подушку под спину, устроился поудобнее, и молча уставился на Лену. Нельзя сказать, что она видела его взгляд - в комнату сквозь желтые шторы пробивался свет уличных фонарей, и при нем можно было рассмотреть разве что смутный размытый силуэт, но никак не выражение глаз собеседника. Однако Лене казалось, что она буквально физически ощущает на себе его взгляд - тяжелый, пристальный, тревожащий душу непредсказуемостью.