Чарлз-стрит 44

— Значит, мне пора присматривать себе жилье, — грустно произнес его голос в трубке. — На выходных постараюсь съехать, — добавил он, и эти слова резанули Франческу как ножом по сердцу. О переезде Тодда они поговаривали уже не первый месяц, он давно не бывал дома в выходные, но только теперь разрыв вдруг стал близкой реальностью. Все кончено.

— Незачем так спешить, — негромко возразила Франческа. Они любили друг друга, думали, что всегда будут вместе, но что-то не сложилось, и это печалило обоих. Оказалось, проще сосредоточиться на деловых вопросах, на галерее и доме, чем завести разговор об утрате, которая постигла обоих. Это была гибель мечты. Обоим и раньше случалось переживать расставания, но ни он, ни она еще ни с кем не жили так долго. Происходящее вдруг стало до боли напоминать развод. Франческа задумалась: как же быть с вещами, которые они покупали вместе, — с диваном, лампами, посудой, любимым ковром в гостиной? От этого вопроса защемило сердце. Но рано или поздно их пути все равно бы разошлись, думала Франческа и понимала, что этот довод ей ненавистен. И Тодда он не радовал.

— Я сообщу тебе, как только что-нибудь найду, — сказал он и заторопился на очередную встречу, которую оба восприняли как подарок судьбы. У Франчески мелькнула мысль: интересно, как скоро Тодд начнет снова ходить на свидания, когда познакомится с кем-нибудь? Или у него уже есть другая? Она никогда не спрашивала, чем он занимается по выходным, но сомневалась, что с кем-то встречается. В доме теперь они почти не сталкивались: Тодд возвращался поздно ночью и ложился в комнате для гостей на другом этаже.

Разговор с ним напомнил Франческе, что ей пора подыскивать жильцов, если она не передумала оставлять дом себе. С ее плеч словно свалилась неподъемная ноша, но легче не стало — внезапно накатила тоска. Они с Тоддом не пылали ненавистью друг к другу, просто не могли больше жить вместе, каждый выбрал свой путь. Тодд заговорил о переезде в жилые районы, в привычный ему мир. Переселиться в центр он когда-то согласился только ради Франчески, а теперь спешил покинуть ее стихию. Наверное, ее отец прав, и Тодд не только в искусстве, но и в ее жизни был всего лишь туристом: поселился в чужой стране, прожил в ней несколько лет, а потом вернулся на родину. Франческа не винила его, только жалела, что у них ничего не вышло, и ее жалости хватало и на себя, и на Тодда.

В тот вечер она долго говорила об этом с Эйвери, надеясь услышать мудрый отклик.

— Нельзя заставить человека быть таким, каким он просто не создан, — напомнила ей Эйвери. — Он мечтает о том, что тебе ни к чему. По крайней мере говорит, что мечтает. Брак, дети прямо сейчас, пока он еще сравнительно молод, Уолл-стрит, право, а не живопись, — вот что ему нужно, как и традиционный мир, и жизнь в нем. Если он считает твой образ жизни богемным, значит, так жить он не желает.

— Понимаю, — тихо произнесла Франческа. — Мне просто грустно. Тяжело будет видеть, как он переезжает. — Весь минувший год она провела в постоянной борьбе, и это было не легче. Но теперь они больше не спорили и не ссорились, как раньше, на протяжении нескольких месяцев. Они почти не разговаривали, разве что перебрасывались парой фраз, необходимых, чтобы завершить прежние отношения. Все это напоминало даже не развод, а смерть. За последние пять лет Франческа почти забыла, как больно видеть подобные финалы. Эйвери сочувствовала ей и радовалась, что Генри охотно согласился помочь дочери с галереей. По крайней мере у Франчески останется бизнес и дом. Значит, не все еще потеряно.

Франческа поделилась с Эйвери планами: как только у нее появится время, она займется поиском новых художников. Ей хотелось сделать все возможное, лишь бы галерея продолжала существовать и набирать популярность, а кроме того, она считала себя обязанной отчитываться перед отцом, хотя он и уверял, что не намерен вникать в дела галереи. Ему и без того хватало дел: весной намечалась выставка. Поддержку дочери он был готов обеспечить, но диктовать ей свои условия не собирался. Франческа знала, что делает, оба понимали: пройдет еще немало времени, прежде чем галерея начнет приносить существенную прибыль. Отец относился к этому положению спокойно — в отличие от Тодда, которому не терпелось увидеть результаты. Но такой подход для художественных галерей просто-напросто не годился. Отец прав, Тодд действительно был случайным человеком в мире искусства. И теперь вернулся в свою стихию.

Вечером Франческа просмотрела в газете и в Интернете объявления тех, кто искал соседей и жилье. Ни одно из них не соответствовало ее требованиям. Подумав, она решила сама поместить объявление. Дом на Чарлз-стрит было решено разделить по этажам. На самом верхнем находилась маленькая солнечная гостиная, с которой соседствовали спальня площадью еще меньше и совсем крохотная ванная — впрочем, этих комнат вполне хватило бы одному человеку. Все три комнаты сейчас занимал Тодд. Этажом ниже располагалась спальня самой Франчески, в недавнем прошлом — их общая спальня с Тоддом, а при ней — гардеробная, отделанная мрамором ванная и кабинет, где работала Франческа.

Столовую под бывшей общей спальней она намеревалась превратить в гостиную, благо рядом была ванная для гостей, а библиотеку — в спальню для жильца, который пожелает арендовать весь этаж. Большую гостиную Франческа решила оставить за собой, кухня занимала помещение на уровне сада — просторная, солнечная, с удобной зоной столовой, которой смогла бы пользоваться и хозяйка, и все ее квартиранты. К кухне прилегала большая кладовая, где сейчас Тодд хранил свой спортивный инвентарь. Ее окно было обращено в сторону сада, при ней имелась приличная ванная, и вместе они, как студия, могли сойти для третьего жильца. Конечно, поначалу будет нелегко, но места в доме хватит для четверых — при условии, что все жильцы будут вежливыми, воспитанными и внимательными друг к другу. Итак, сдать можно верхний этаж, этаж под собственной спальней и студию рядом с кухней. Франческа была уверена, что все сложится как надо.

Тем вечером она составила подробное описание дома и каждого из сдаваемых помещений. Сперва она хотела подчеркнуть в объявлении, что комнаты сдаются только женщинам, но ставить лишние условия, с ходу отвергая достойных кандидатов, ей не хотелось. Поэтому упоминать про пол будущих жильцов она не стала, решив сначала посмотреть, кто откликнется на объявление.

Она перечитывала объявление в последний раз, когда в дверь кабинета постучался Тодд, шагнул на порог и остановился с озабоченным лицом.

— У тебя все хорошо?

Он беспокоился за нее, по-прежнему считал, что без него она не справится, значит, должна продать этот дом. Однако он понимал, что ничего подобного она не сделает, — мало того, из упрямства будет прилагать все усилия, чтобы добиться своего, даже если ради этого ей придется впустить в дом чужих людей. Затея с жильцами казалась Тодду сумасбродством и внушала тревогу.

— Да, нормально, — усталым голосом откликнулась Франческа. — А у тебя?

— Даже не знаю. Странное ощущение, правда? Словно мы сами разводим наши пути. Я не думал, что это будет так болезненно. — Он казался беспомощным и грустным. Франческе вспомнилось все, что она любила в нем, и от этих воспоминаний стало совсем тошно.

— И я не думала, — честно призналась она. Но ни одному и в голову не приходило попытаться вернуть то, что между ними было. Если и было, то ушло давным-давно, и стало ясно, что они слишком разные. Их разделяли «непримиримые противоречия», как в формулировке причин развода. И все-таки им было больно, несмотря на все трудности последнего года.

— Не представляю, что будет со мной, когда ты начнешь собираться. Пожалуй, уеду к папе в Коннектикут, чтобы этого не видеть.

Он кивнул, но ничего не сказал. К отъезду он уже был готов, но заранее тосковал, думая о том, как оставит Франческу здесь одну. Она была все так же красива, как пять лет назад, так же притягательна и мила, и все же оба они изменились до неузнаваемости. Они уже не принадлежали друг другу, стали фрагментами прошлого.