Наследница

Едва ли кто-нибудь мог рассчитывать, что такая хрупкая девушка справится со всем этим изобилием, но когда Тед спросил, не возникнут ли подозрения, если будет съедено слишком много, она отмахнулась, пояснив одним словом:

— Собаки! — прислушалась и добавила: — Робер их скоро приведет. Когда он постучит, тебе снова придется... туда, — кивнула на зеркало.

Стук раздался, когда они уже собирались приступить к кофе. По дороге девушка открыла потайной ход, впустила Теда, захлопнула и пошла дальше к двери.

Это действительно были собаки. На сей раз Робер не стал разговаривать — только спросил, не надо ли еще чего, пожелал спокойной ночи и ушел.

Не прошло и минуты, как Тед уже был на свободе. Вместо того чтобы вернутьсяк столу, он остался у зеркала, пытаясь понять, как оно открывается. Ощупав раму, участок стены вокруг — все выглядело совершенно монолитным и не вызывало ни малейшего подозрения.

— Не мучайся, — посоветовала девушка, снимая с собак поводки. — Если не знаешь — не найдешь.

Бросив бесплодные попытки, он вернулся к столу и налил себе кофе — все в тот же круглый стакан.

— Я просто хочу на всякий случай знать, наверняка мне скоро снова понадобится туда лезть.

Это была всего лишь шутка, но она ответила вполне серьезно:

— Нет, теперь только ночью. Я, перед тем как тебя выпустить, пойду разведать обстановку — вот тогда.

— Думаешь, больше никто не придет? — спросил он уже всерьез.

Только увидев застывшее лицо и плотно сжавшиеся губы девушки, понял, что она увидела в этом вопросе нечто другое.

— Тебе так упорно хочется знать — спит со мной Виктор или нет? — в ее голосе снова послышалась горечь. Тед не успел объяснить, что он не это имел в виду, как она уже ответила: — Нет. Я его в этом отношении... совершенно не интересую.

— Тебя это огорчает?

— Ну что ты все спрашиваешь?! — взорвалась она. — Ты же даже имени моего не знаешь — зачем все эти вопросы? Ты что, собираешься продать эту историю какой-нибудь газете?

Ей было плохо — очень плохо, он это уже понял. Она злилась на его вопросы — может быть, потому, что они ударяли в самые больные места — а сама не могла не думать о том же, неприятном и болезненном, как человек, машинально сдирающий ногтями полузажившую ссадину.

— Тебя зовут Рене, — сказал Тед, — я слышал, что тебя так называли. И я не собираюсь ничего никому продавать — просто спросил, и все. Не сидеть же молча весь вечер, — улыбнулся. — Если хочешь, тоже можешь меня о чем-нибудь спросить. Так, для разговора.

— И ты ответишь?

— Возможно, — он снова улыбнулся.

Девушка вздохнула.

— Как тебя хоть зовут-то?

— Тед.

— Врешь, небось?

— Почему это? — он даже обиделся.

— Ты же француз. А имя...

— Мой отец был американец.

— А-а.

Беседа снова увяла. Некоторое время они молчали, прихлебывая полуостывший кофе.

— Как ты себя чувствуешь? — наконец спросила она. Самая нейтральная тема: о погоде и о здоровье...

— Спасибо. Хорошее обезболивающее, помогает.

— Я тебе дам с собой несколько таблеток.

— Спасибо, — повторил он. — И... Рене, я не вор.

Девушка подняла голову и скорее недоверчиво, чем удивленно, взглянула на него.

— Я... мне нужно было сфотографировать кое-какие документы из сейфа. Ну... меня наняли. Это моя работа.

— Промышленный шпионаж? — поняла она сразу.

— Да, в том числе, — Тед пожал плечами. — Я предпочитаю называться специалистом по особым поручениям. Нечто вроде частного детектива.

— А какие именно документы?

Он поколебался, но все же ответил:

— Договор о слиянии.

— Кого с кем? — не отставала Рене.

— «Солариум» и «Релан».

Очевидно, эти названия что-то значили для нее — она нахмурилась и застыла, задумчиво уставившись в пустую чашку. Потом, выйдя из оцепенения, подняла глаза.

— Спасибо, — устало потерла ладонью распухшую левую щеку, губы искривились в невеселой усмешке. — Ну что же для разговора, так для разговора... Виктор — мой жених.

— Что?! — Тед не сразу понял, не сразу поверил — такой дикостью ему это почему-то показалось.

— Будущей весной я выйду за него замуж, — пояснила она спокойно, как нечто само собой разумеющееся.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Главной в семье была бабушка — это Рене знала с детства. Но еще главнее была фирма. Ей служили все — и папа, и мама, и бабушка.

Бабушка была президентом фирмы «Солариум», которую основал еще ее прапрапрадед — правда, тогда она именовалась «Перро и сын». Название «Солариум» придумал отец бабушки, когда понят, что сына у него не будет и придется оставить все дочери. И никто не смог бы сказать, что она не оправдала доверия — именно при ней фирма приняла тот вид, который имела сейчас: огромный косметический концерн с филиалами во многих странах.

Отца Рене почти не видела — он постоянно находился в разъездах, а приезжая — работал с утра до ночи. Маму — чаще. Иногда она заходила поцеловать дочку перед сном — прекрасное видение, пахнущее духами. Читая сказки, Рене всегда представляла себе принцесс и королев похожими на нее.

Больше всего времени Рене проводила с бабушкой. Конечно, ей и в голову не пришло бы попросить бабушку погулять с ней или рассказать сказку — для этого была гувернантка. Зато уже лет с пяти Рене знала, что может, когда бабушка работает дома, в своем кабинете, находиться там — при условии, конечно, что будет молчать и не мешать.

Часами девочка тихо сидела в огромном кресле, как правило, в обнимку с какой-нибудь собачонкой — бабушка любила маленьких собачек — пока за ней не приходила гувернантка.

Когда Рене было одиннадцать лет, самолет ее отца разбился над Пиренеями. После этого бабушка была вынуждена передать многие его полномочия невестке, которую всю жизнь недолюбливала.

К этому времени Рене начала ходить в школу. Точнее, ездить — школа находилась на другом конце Цюриха. Правда, мама настаивала на закрытой частной школе, но бабушка, не скрывая, что надеется когда-нибудь увидеть Рене в своем кресле, решила, что для внучки целесообразнее жить дома и заниматься по специально разработанной для нее дополнительной программе обучения, включающей в себя основы менеджмента, права и бухгалтерии.

Никто не спрашивал, чего хочет сама Рене — это само собой разумелось, тем более, что, по мнению бабушки, у нее в отличие от матери имелась «деловая хватка». Впрочем, Рене была послушной девочкой и с детства понимала, в чем ее долг перед фирмой: во-первых, стать хорошим руководителем, а для этого как следует учиться, а во-вторых — когда-нибудь выйти замуж, родить и воспитать наследника.

Планам бабушки не суждено было осуществиться — она скоропостижно умерла от инсульта, когда Рене едва исполнилось пятнадцать.

Через два месяца девочку отправили в закрытую школу. Единственное, что ей удалось отстоять, это своих собак — левретку Нелли и двух полугодовалых щенков-терьеров Тэвиша и Снапа, которых собирались после ее отъезда отправить в приют. Мать, обремененная свалившейся на нее ответственностью, в конце концов, разрешила дочери взять их с собой — главное, чтобы не путались под ногами.

В школе Рене нравилось — ей с детства нравилось учиться. Как и все, она ходила на тайные ночные сборища в чьей-нибудь комнате, где верхом шика было выкурить запрещенную в школе сигарету или выпить пару коктейлей, ездила с появившимися у нее подругами на вечеринки и танцы — и, как и все, целовалась с мальчишками, уединившись в уголке во время вечеринки. Не потому, что этого так уж хотелось, а потому, что так делали все — и потом по секрету делились своими «победами» с подругами.

Впрочем, особым успехом у противоположного пола она не пользовалась. Не очень красивая, слишком серьезная, а главное — в ней не чувствовалось того невидимого, но ясно различимого любой особью мужского рода призыва, который и делает девушек привлекательными в глазах их сверстников.