В обятьях зверя (СИ)

— Съедать целую тарелку необязательно. Хотя бы пару ложек.

Деймон внимательно наблюдал за Еленой и поражался тому, насколько она восприимчива к чужой боли. Наверное, наивно было бы думать, что за это время она перестала бояться его окончательно: Елена немного освоилась в его доме и уже не старалась избегать его, как раньше, но она по-прежнему разговаривала с ним тихо и, было видно, подолгу обдумывала слова, вероятно, до конца не понимая, какой бывает реакция Деймона на то, что ему говорят другие. Страх этот был связан не только с ним самим, но еще с полными ужаса воспоминаниями, которые были еще свежи и от которых холодела кровь. За эти несколько месяцев она привыкла к тому, что даже за самую безобидную фразу, за одно слово можно получить пощечину или даже более сильный удар. Но стоило Елене увидеть, что человеку, который был рядом, нужна помощь, страх будто бы отошел на второй план. И теперь было совершенно неважно, что при виде этого человека у нее еще совсем недавно дрожали коленки, что они друг другу никто. В своем стремлении она была искренна, и осознание этого вызывало в Деймоне если не теплоту, то, по крайней мере, сильное уважение.

— На тумбочке градусник… Не забудь измерить температуру, — попросила Елена, и Деймон задумчиво кивнул.

Девушка уже хотела было выйти за дверь, но Сальваторе окликнул ее.

— Елена, — произнес он, и она повернулась к нему, держась за дверь. — Спасибо, — проговорил Деймон, посмотрев ей в глаза.

Больше он не сказал ничего, но в одном слове уместилось все, что он чувствовал в этот момент. Елена поджала губы и, почему-то опустив взгляд, еле заметно кивнула и вышла за дверь, оставив Деймона переодеваться.

Следующие несколько часов прошли для Деймона, словно в тумане. Суставы по-прежнему выкручивало, а голова немного кружилась и болела, хотя боль была и не такой острой и резкой, как накануне, а, скорее, наоборот, — тупой, ноющей, но этим еще более изматывающей. От ощущения скользкой овсяной каши во рту, сейчас казавшейся совершенно безвкусной, передергивало, и Деймон силой заставил себя проглотить хотя бы несколько ложек, запив чаем с лимоном. Градусник показывал 98.6**, на что Елена разочарованно покачала головой и выдала Деймону новую порцию таблеток.

За окном была стена дождя, и настроение вполне соответствовало погоде: накатила какая-то апатия, не хотелось вообще ничего. Ближе к вечеру, когда лежать в постели, слушая музыку и пытаясь что-то почитать или снова уснуть, надоело, Деймон устроился на диване в гостиной перед плазмой, пока Елена возилась на кухне, судя по всему, готовя ужин. Пролистав несколько каналов, он остановил свой выбор на каком-то развлекательном, по которому пустили старую добрую комедию «Знакомство с Факерами». Деймон за счет того, что первый фильм трилогии не смотрел, сначала воспринимал картинку не более, чем фон, не особо вдумываясь в происходящее на экране, хотя сюжетные линии были вполне понятны.

— Птичка, птичка, скок-прыг-скок…

А… Слоник изгибает хо-бо-ток.

Ну, а если будет хныкать он,

Грегг не воспитатель, а гандон.

Кажется, это незамысловатое стихотворение, придуманное Греггом Факером, было за сегодняшний день первым, что смогло вызвать у Деймона улыбку.

— Ган-дон…

— Нет… Нет, нет, нет! Не будем говорить его, это плохое слово.

— Ган-дон…

Эта сцена — наверное, самая знаменитая в фильме, — вызвала смех не только у Деймона: из кухни, где за счет открытого пространства и отсутствия дверей было отлично слышно все, что происходит в гостиной и был виден даже экран телевизора, послышался заливистый хохот Елены.

Сальваторе оглянулся: Елена стояла, скрестив руки на груди, совершенно забыв про салат, который готовила, и слегка прижимала ладонь ко рту, пытаясь успокоиться. В этот момент она ему показалась такой искренней, открытой, раскованной… Сейчас, пусть всего на минуту, но она, кажется, забыла о том, что так пугало ее все это время.

— Господи, этот момент можно пересматривать вечно, — переведя дыхание, сказала Гилберт, заметив на себе взгляд Деймона.

— Ты уже смотрела этот фильм? — с интересом спросил он.

— Раз двадцать, не меньше. Бен Стиллер великолепен.

— Так может, составишь мне компанию и посмотришь в двадцать первый? — Деймон похлопал по дивану, как бы приглашая Елену сесть рядом, и хитро улыбнулся.

Его предложение в одно мгновение словно отрезвило ее, и ее взгляд моментально стал каким-то растерянным.

— Деймон, мне нужно закончить, — как можно более беззаботно пробормотала она.

— Елена, — его голос стал настойчивее, — я кухарку и уборщицу себе не нанимал.

Между Деймоном и Еленой повисла пауза, которая длилась несколько секунд, но эти мгновения тишины показались ей вечностью, потому что, как ответить на это, она не знала.

— Елена, правда, я думаю, салат не обидится, если ты приготовишь его чуть позже, — с иронией сказал Деймон.

Елена отложила нож, вытерла руки и прошла в гостиную, сев на диван немного поодаль от Деймона. Она не знала, что ее заставило все-таки сделать это: то ли желание посмотреть фильм, то ли настойчивый тон Деймона, который не допускал возражений.

Сальваторе, увидев, что сесть рядом с ним Елена побоялась, мысленно усмехнулся, но оставил все как есть: заразить ее не хотелось.

— Узнаю в этом пацане себя, — усмехнулся Деймон, когда на экране вновь появился герой Бена Стиллера, безуспешно пытавшийся заставить забыть малыша слово, которое он с энтузиазмом повторял.

— Почему? — с интересом спросила Елена.

— Мне было лет пять, и в один прекрасный день мой словарный запас тоже пополнился, правда, другим словом. Оно мне так понравилось, что я решил поделиться своей находкой с Ребеккой. Просто представь себе диалог двух малявок, по крайней мере, одна из которых под стол пешком ходит:

— Ребекка, а я знаю слово «пидорас»!

— А что это такое?

— Без понятия.

— А ты пидорас?

— Наверное.

— И я?

— И ты.

— Так это, получается, все такие?

— Ну, может быть.

Ребекке, по всей видимости, словечко тоже приглянулось, — продолжил Деймон, — потому что, когда через пару часов домой вернулся Грейсон, она понеслась встречать любимого дядю с радостным воплем: «Привет, пидорас!», — последнюю фразу он выкрикнул тоненьким голоском, и Елена хихикнула. — Предполагаю, что после такого дружелюбного, а главное — искреннего приветствия моему отцу понадобилось успокоительное, но он после этого еще и умудрился спросить, где она это слышала. Ребекка, конечно, выдала братца с потрохами, — хохотнул Сальваторе. — И я потом еще неделю боялся показаться родителям на глаза… До сих пор не могу понять, где в нашей дохрена аристократичной семейке я мог услышать такое.

Слушая историю Деймона, Елена, кажется, на время даже забыла о фильме: он рассказывал все с такими эмоциями, интонациями и выражением лица, что от смеха у нее на глазах выступили слезы, едва ей стоило представить разговоры пятилетнего Деймона и трехлетней Ребекки и реакцию Грейсона на восторженные возгласы племянницы.

Вопреки ожиданиям Елены, история, рассказанная Деймоном, оказалась чуть ли не единственным случаем, когда он прервал фильм. Они вместе смеялись, и Деймон иногда даже сгибался, обхватив голову руками, поставив локти на колени, но он больше ни разу не отвлекал ее. С каждым разом, когда она вновь слышала его смех, Елене почему-то становилось спокойнее, и она ловила себя на мысли, что хотела бы послушать комментарии Деймона к происходящему на экране.

— Если честно, я думала, ты будешь что-то комментировать, — озвучила Елена свои мысли после того, как фильм закончился.

Деймон удивленно поднял бровь.

— Почему?

— Не знаю… — Елена пожала плечами. — Мне почему-то казалось, что ты любишь это делать во время просмотра фильмов.

— Угадала, — кривовато улыбнувшись, кивнул Деймон. — Только нафига комментировать комедию? Вот пораздражать теток на слезливом моменте в кинотеатре — это да… А в комедиях и так все сказано.