История любви одного парня (ЛП)

Она толкает его своим плечом.

– Я готова поспорить, что все не очень здорово сейчас.

Он наклоняется вперед, желая немного отстраниться, и устраивает свои локти на коленях.

И не потому, что он не желает прикосновений, а именно потому что хочет их так сильно, что они

чуть ли не обжигают.

– Они едва разговаривают со мной.

Отэм рычит.

– Шестьдесят лет назад, они были бы просто несчастны, если бы ты привел домой черную

девушку. Она была бы правильной изнутри, но не с тем оттенком кожи. Понимаешь, как все это

смешно? Это не самостоятельное мышление. Это решение, как любить своего ребенка, основанное

на каких– то устаревших учениях, – она замолкает. – Не прекращай бороться.

Себастиан встает и стряхивает грязь со своих штанов.

– Брак – вечен, созданный между мужчиной и женщиной, и ведет к благородной, вечной

семье. Гомосексуализм отрицает этот план, – он говорит абсолютно безучастно, как будто читает

по сценарию.

Отэм медленно поднимается, не читаемо улыбаясь ему.

– Каким замечательным епископом ты станешь.

– Я должен. Я уже достаточно наслушался.

– Они расстроены, но в каком– то смысле они поймут, что ты можешь быть прав, или

можешь быть любим. Лишь немногие получают и то, и другое.

Он проводит пальцем вдоль флешки.

– Так она здесь?

– Я ее не читала совсем, но разве должна была…

Он ждет один, два, три удара в молчании между ними, перед тем, как наконец– то

вдохнуть.

– Хорошо.

***

Себастиан не привык избегать свою семью. Он – сын, который помогает матери с уборкой,

чтобы у нее было время передохнуть перед ужином, который уходит в церковь на несколько часов

раньше со своим отцом. Но в последнее время с ним обращаются, как с гостем, которого нужно

терпеть. Когда машина Отэм съезжает с подъездной дорожки и исчезает в конце улицы, ему

хочется вообще не заходить в дом.

Все стало напряженно с тех пор, как он спросил у своих родителей – гипотетически – что

они будут делать, если один из их детей окажется геем. Видимо, отсутствие в нем явной

гетеросексуальности уже заметили и обсудили. Он подбросил спичку прямо в лужу бензина.

Это было пару недель назад. Мама снова начала с ним разговаривать, но всего лишь

немного. Отца никогда нет дома, потому что ему, похоже, нужно постоянно где– то быть,

помогать другим семьям в их кризисах. Его дедушка с бабушкой не заезжали в выходные. Аарону

в большей степени безразлично. Фейт понимает, что что– то не так, но не что именно. Только

Лиззи понимает детали и – к его отчаянной боли – держится от него подальше, как от нулевого

пациента19, зараженного.

Что самое ужасное – Себастиан даже не уверен, что заслуживает разбитое сердце.

Разбитое сердце подразумевает под собой, что он невиновен в этом, жертва какой– то

трагической влюбленности и в значительной степени не несет ответственности в его собственной

боли. Он тот, кто действовал за спинами своих родителей. Он тот, кто влюбился, а затем бросил

Таннера.

Появление Отэм что– то затронуло внутри него, и он не мог войти в дом и притвориться,

что все в порядке, что новость о том, как Таннер защитил его, не перевернула его мир только что с

ног на голову.

Он всегда был хорош в притворстве, но не знает, сможет ли поступать так дальше.

***

Когда штора открылась и закрылась в третий раз, Себастиан, наконец, входит в дом. Его

мать не тратит времени зря, и как только дверь захлопывается, она идет за ним по пятам.

– Отэм ушла?

Он хочет уйти прямо в свою комнату, но она блокирует ему лестницу. Он идет вместо

этого на кухню, достает стакан из шкафчика и наполняет его водой. Флешка прожигает дыру в его

кармане. Руки Себастиана практически трясутся.

Он опустошает стакан за несколько секунд и ставит его в раковину.

19 Нулевой пациент – первый заразившийся пациент в популяции эпидемиологического исследования.

Нулевой пациент может указывать на источник заболевания, возможные пути распространения, а также

являться резервуаром болезни между вспышками заболевания. Термин часто используется в Северной

Америке для описания пациента, с которого началось распространение ВИЧ/СПИД.

– Да, – отвечает он. – Она уехала.

Его мать огибает кухонный островок, чтобы включить миксер, и запах масла и шоколада

заполняет воздух. Она готовит капкейки. Вчера было печенье. Позавчера – бискотти. Ее обычный

распорядок не изменился совсем. Его семья не разваливается на части. Ничего не изменилось.

– Я не знала, что вы дружите.

Он не хочет отвечать на вопросы об Отэм, но понимает, что это повлечет за собой еще

больше, если он не ответит.

– Я только наставник на ее занятиях.

Повисает тяжелое молчание. В теории он был наставником только у Таннера, так что этот

ответ не слишком убедителен. Но его мать не давит. Он больше не разговаривает со своими

родителями – они обмениваются любезностями, как «передай, пожалуйста, картофель» или «мне

нужно, чтобы ты покосил лужайку» – и Себастиан чувствуют, что они теряют эту способность.

Он всегда ожидал, что их отношения изменятся со временем, когда у него появится больше опыта,

он станет способен относиться к ним, как ко взрослым таким образом, который он никогда не

понимал прежде. Но он не ожидал увидеть острые стороны и ограничения родителей так скоро и

так быстро. Как будто открыть, что мир действительно плоский. Как будто внезапно пропала

другая сторона чудес и приключений, которые нужно исследовать. Вместо этого, ты исчезаешь за

гранью.

Отключив миксер, она рассматривает его с другой стороны стола.

– Я ни разу не слышала, чтобы ты упоминал о ней раньше.

Разве она не понимает, что он никогда в действительности не рассказывал ни об одной

девушке раньше, даже о Манде?

– Она завезла кое– что для Фуджиты.

Себастиан наблюдает, как она соединяет факты в одно целое. Ее подозрительность

возрастает, как темное солнце, на ее лице.

– Отэм же его знает, да?

Его.

– Они дружат.

– И она заезжала не для этого?

Только одно оскорбительное «он», и сразу же за ним одно запретное «этого».

Раздражение вспыхивает в его груди из– за того, что они не называют его даже по имени.

– Его зовут Таннер, – от произнесенного в его сердце свербит, и он хочет добраться до

него и резко расчесать ногтями.

– Ты думаешь, я не знаю его имени? Это шутка такая?

Внезапно ее лицо краснеет от линии волос до горловины, ее глаза стекленеют и блестят.

Себастиан никогда не видел свою мать такой злой.

– Я даже не понимаю, как мы оказались здесь, Себастиан? Это? Через что ты прошел? –

она пронзает воздух жестко скрюченными пальцами, имитируя кавычки вокруг слова «прошел». –

Это твое личное дело. Отец Небесный не несет ответственности за твои решения. Только твоя

свободная воля лишает тебя счастья, – она поднимает деревянную ложку, втыкая ее в тесто. – И

если ты считаешь, что я жестока, тогда поговори об этом со своим отцом. Ты и понятия не

имеешь, как сильно ранил его.

Но он не может поговорить с отцом, потому что Дэна Бразера никогда нет дома. С того

судьбоносного ужина, он оставался в церкви после работы или ходил на вызовы на дом, один за

другим, возвращаясь домой, только когда все уходили в постель. Ужины обычно были полны

болтовни. Теперь же только скрежет приборов и редкое обсуждение домашних заданий, и пустой

стул во главе стола.

– Прости, – говорит он, как и всегда раскаявшийся сын. Он без сомнения понимает, что ее