Манящий запах жареной картошки

— Какие же проблемы? — вежливо поинтересовалась Рита.

— У каждого свои… — пожал плечами ее ночной собеседник. — Вадик, тот, что с галстуком, уже который год разрывается между женой и любовницей… От жены у него дети, которых он любит, жену он тоже любит, но и любовницу любит… Как тут решиться принести кого-то в жертву? А у Костика проблема с матерью. Женщина она одинокая, в возрасте, как начнет волноваться — сразу давление поднимается. Чуть что, «скорая помощь», больница… Он уже замучился возить ее по врачам. От Него из-за матери ушли две жены, а он вот не может никак привести отношения с ней в порядок, хоть уже и взрослый бугай… И не отходит он от нее ни на шаг, забывая о своей личной жизни…

«Как это все знакомо… — подумала Рита. — Только рассказано с точки зрения другой стороны».

На сердце у нее как-то неожиданно потеплело. Она посмотрела на своего ночного гостя другими глазами. «А может, мужчины в принципе не любят заливную рыбу? — подумала она. — Тогда надо просто исключить ее из жизни!» Вслух она сказала:

— Ну а у вас какие проблемы?

— Вот у меня — никаких! — засмеялся ночной гость. — Свободен как ветер, надеюсь в жизни только сам на себя! Пожалуй, вот только… — Он замешкался.

— Внебрачные дети шалят, может быть? — попыталась подсказать ему Рита.

— Да нет! — Он засмеялся опять. — Всего лишь надо бы бросить курить! Но трудно в одиночку бросать! Пробовал несколько раз — и не получилось.

— А может, вы возьмете меня в компаньоны? — отчего-то тихо спросила Рита. — Пока только решить проблему курения. Без дальних планов на будущее.

— Можно попробовать. — Он задумался. — Женщин я еще в компаньоны не брал.

Рита встала из-за стола. Снова подошла к окну. На улице началась небольшая метель.

— Вот скоро и кончится новогодняя ночь! — сказала она.

— Как в кино «С легким паром…», — неожиданно в тон Ритиным мыслям проговорил ее собеседник. — Только в жизни все одновременно скучнее и проще.

Они помолчали.

— Знаете, — сказал он, — я, пожалуй, пойду. Неудобно сидеть у вас всю ночь. Вам, наверное, уже хочется спать… По-дурацки прошел этот Новый год. Найду-ка я частника и отправлюсь домой. Не беспокойтесь, не простужусь. Я бы уже давно ушел, но в Новый год не хочется одиночества, а с вами было так приятно посидеть!

«Если он сейчас уйдет, я не смогу остаться одна! Сердце разорвется на части! — подумала Рита. — А он больше не вернется, я чувствую. Он не из тех, кто возвращается. Но я не хочу его потерять! Кто-нибудь, помогите, придумайте что-нибудь! — Она почти взмолилась: — Ну где же вы, подруги?»

И тут раздался спасительный звонок в дверь. Рита открыла. И Таня, и Лялька, и Вадик с Костиком стояли довольные и радостные в дверях и помахивали связкой новеньких ключей.

— Пустите погреться, если вы еще не все выпили! — все вместе сказали они, и Рите стало понятно, что поездка в новогоднюю ночь сблизила и их.

— Конечно! — сказала она. — Заходите! Заливную рыбу мы изжили, как главного врага, но, как вы помните, на плите стоит шикарная индейка, и если ее поставить в духовку, то через сорок минут она будет совершенно готова! — Рита повернула голову и посмотрела на своего ночного гостя. Он, улыбаясь, ответил ей взглядом и выкинул ее и свою пачки сигарет в мусорное ведро.

Ноябрь 2003 г.

СТАКАН ЗЕМЛЯНИКИ

В Италии Лиза наслаждалась Венецией. Ее также восхищали Рим и Неаполь. Во Флоренции она цитировала строчки из Данте, от маленького храма императора Андриана в Канопе ее невозможно было оторвать в течение двух часов, но в Венеции она готова была провести всю жизнь. Она заставила меня исплавать и исползать весь этот город для того, чтобы насладиться им сполна. В галерее Академии она со счастливым видом бродила между полотен Тициана и Веронезе, а возле «Фортуны» Беллини, с мячом и детишками, с улыбкой простояла чуть ли не час.

— Дети — это нечто! — сказала она наконец, отходя от этой картины, и посмотрела на меня с хитрецой во взгляде. Потом с неиссякаемым энтузиазмом потащила меня смотреть скульптуры львов и львиц перед входом в мало известный туристам Арсенал, как будто ей не хватало этих хищников, с крыльями и без, в других, более известных местах Венеции. И я, начиная уже уставать от обилия терминов и необходимости восхищаться и смотреть туда, куда указывала ее тонкая ручка, унизанная кольцами и браслетами, не мог не отдать должного искренности Лизы и ее очень уж выраженному чувству прекрасного.

В Москву мы вернулись женихом и невестой. В течение недели после возвращения Лиза обзванивала общих знакомых и друзей, рассказывала об Италии и между делом сообщала, что этим путешествием мы отметили нашу долгожданную для всех, кто нас знал, помолвку.

В выходные мы устроили по этому поводу вечеринку и показали собравшимся друзьям фильм о нашем пребывании на кусочке земли, тысячелетиями выдающемся в море в виде ботфорта со шпорой.

— Меня восхищает, — говорила Лиза, держа в руке бокал сладкого вина, привезенного из Италии, — как в Европе на сравнительно небольшой территории умещается столько исторических пластов, столько произведений искусства, столько площадей и соборов!

Гости, в большинстве своем, так же как и мы, объездившие полмира, снисходительно принимали Лизину восторженность.

— Что делать! — сокрушенно признала она. — Действительно, я слаба! Вид с канала на дворец дожей каждый раз вызывал у меня слезы! Я вспоминала пейзаж Моне. Он писал почти с той же точки, откуда смотрели и мы. Удивительно, как чувствуется связь времен: Средневековье и Возрождение — импрессионизм и наше суматошное время. Искусство действительно вечно!

Возразить на это было нечего, и гости в знак согласия вежливо отпили из бокалов.

Потом следовали кадры из кафе «Флориан» на площади Сан-Марко, в котором Лиза, несмотря на жуткую дороговизну этого модного места, наслаждалась кофе и пирожными с нескрываемой надеждой увидеть здесь какую-нибудь яркую знаменитость. Но знаменитости, очевидно, не думали встретить здесь Лизу и поэтому не появились, а моя камера плавно переместилась сначала на вид прекрасного византийского собора, потом на колокольню при нем и далее на колоннаду здания библиотеки. Вдруг Лиза опять воскликнула:

— Ну посмотрите, разве не прелесть?!

Я отлично помнил эпизод, к которому все сейчас приковались взглядами. Мы перешли с площади на пьяцетту Сан-Марко и остановились перед розоватым мрамором дворца дожей. Возле колонны с крылатым львом на макушке (я все время недоумевал, как мог столько лет противостоять всем непогодам львиный хвост, горизонтально отставленный и распростертый в воздухе, с соблазнительной кисточкой на конце) местный мальчишка специальной подкормкой приманивал голубей. Он продавал подкормку и туристам. Хрупкая фигурка Лизы в блестящей маечке и светлых джинсах вскоре была сплошь облеплена этими спокойными и ничего не боящимися птицами. Штук пять откормленных пернатых сидело у Лизы на голове, словно у дрессировщицы в цирке, а уж сколько гнездилось по ее плечам, рукам и даже пыталось уцепиться за спину — подсчету не поддавалось.

— Смотрите не на меня! — говорила Лиза нашим гостям с приятным гортанным смехом. — Взгляните на мальчика — вот типаж!

Деловой итальянский мальчишка с виду ничем не отличался от своих кавказских собратьев, помогающих родителям за прилавками московских и подмосковных рынков. Но чуткий к искусству глаз Лизы сумел выделить в его внешности медальный профиль классических римских монет, быстроту реакции и деловую хватку, свойственную современной молодежи. И уж совсем умилительной показалась зрителям запечатленная моей непрофессиональной камерой сцена, во время которой Лиза на неплохом итальянском пыталась выведать у молодого предпринимателя, не собирает ли он таким образом деньги на свое будущее образование. Но юный романеи то ли не понимал Лизин итальянский, то ли решил ни за что не сознаваться в своих намерениях. Кстати, это было психологической ошибкой с его стороны — под идею образования Лиза не пожалела бы ему еще пятерку евро, которые он мог бы истратить на сигареты, пиво или мороженое. Тем не менее чернявый парень молчал как партизан, пока наконец Лиза, согнувшаяся под тяжестью голубей, не завизжала: «Ой, больно!» — и с брезгливым выражением лица не согнала с себя всю стаю. Я протянул подростку причитающиеся ему деньги, а Лиза потом еще долго отряхивалась, вытирала себя бумажной салфеткой и жалобно приговаривала: