Голубая ива

Она любила своего мужа, и он никогда не мог бы наказать ее за это, ибо ничто другое для Лили не имело значения. Он понимал эту боль так же хорошо. Снова прикоснувшись к имени Кэти, он заплакал, прислонившись к холодному камню.

Глава 20

Эдвард Тамберлайн наклонился погладить Люпу. Если он и носил когда-нибудь что-нибудь менее официальное, чем элегантный двубортный костюм, то Лили никогда не видела этого. Короткие волосы кое-где уложены грациозными волнами, чернильно-черные веснушки высыпали у него на носу. Мрачно улыбаясь, он подошел к ней, оставив машину во дворе.

Лили с волнением смотрела на то, что когда-то было главным пастбищем. Теперь все поросло бурьяном, и приходилось использовать бульдозер мистера Эстеса, чтобы расчистить его. Она поставила на землю ведро с семенами и поспешила навстречу мистеру Тамберлайну. Легкий ветерок колыхал нарциссы в неглубоких канавах. Темно-оранжевые краснодневы уже спешили им на смену. Если бы у нее было время и чуть больше средств, она купила бы мульчу и удобрения.

Кожа на руках потрескалась, все ладони в царапинах, ногти обломались. От каждодневного труда в течение последних двух месяцев мышцы ломило. Она составила длинный перечень задач. Ее рабочий день начинался с восходом солнца, начинался борьбой с тяжелым горем и подавленностью, которые никогда не оставляли ее полностью, как какая-то тень, лежащая за пределами разума.

— Как ты, Лили? — спросил Тамберлайн.

— Прекрасно, — солгала она.

Чувствуя некоторую неловкость, она продела нарцисс в петлицу на лацкане его пиджака и отступила.

— Теперь ты готов встретить весну.

— Я приехал в поместье, чтобы посмотреть за ходом работ. Я ненадолго, надеюсь, ты не возражаешь?

— Нет, конечно.

Он приехал сюда по поручению Артемаса, она не сомневалась в этом.

Она следила за его любопытным взглядом. Гора мусора исчезла, хотя ворс отвергнутого ею лохматого ковра и оторванные панели все еще валялись перед домом. Она хотела, чтобы в доме не осталось ничего, что напоминало бы о Джо Эстесе. Лицо мистера Эстеса вмиг посуровело, когда он догадался об этом.

Лили кивнула на расчищенное пастбище:

— Здесь мы разместим офис и магазин, в другом месте — оранжерею. Остальная территория будет полностью отведена под рассаду.

Тамберлайн кивнул:

— А ты, как я видел, уже расширила немного дорогу к дому и уложила гравий.

— Да, дождь все время размывал ее, и кое-где мешали деревья.

— Теперь стало хорошо!

Его восторженная оценка вынудила ее с равнодушным видом засунуть руки в карманы брюк-хаки.

— Так что нового, мистер Тамберлайн? Он еще не переехал?

— Переехал в комнаты своей бабушки. Дом уже функционирует, но плохо обустроен.

— Я как-то пробиралась через лес к озеру и увидела, как идут работы. Ему надо нанять хорошего специалиста по садово-парковому делу, чтобы восстановить сады. Я могла бы порекомендовать некоторых, если ты не расскажешь ему.

— Он не планирует восстанавливать сады в ближайшее время.

Она нахмурилась:

— Но он же уже расчистил все вокруг особняка и на холме над озером.

Тамберлайн вполголоса заметил:

— Я думаю, что сады для него куда важнее, чем сам дом. Возможно, ему не понравится мысль о вмешательстве посторонних.

Невидимая рука сдавила грудь Лили. Она посмотрела на Тамберлайна и почти забыла, что он редко связывался с ней просто так, в основном по какой-либо причине.

— Я позвоню вашему Макиавелли [22], если ты поддержишь этот план.

Задумчивая улыбка появилась на губах Тамберлайна.

— Боюсь, что я стал слишком стар для своей роли, исполняемой в течение этих лет. Я был бы рад, если бы ваши сердечные муки наконец разрешились.

— Вряд ли это возможно. — Они вместе спустились к ручью. — Для тебя они стали чем-то вроде твоей семьи?

— Да. А потом в нее вошла ты.

Они остановились под огромной ивой. Он вздохнул, поймал одну веточку и стал разглядывать крохотные молодые листочки.

— Темные, голубовато-зеленые уж с самого начала, — пробормотал он. — Что за диво!

— Я могла бы выкопать какой-нибудь побег для тебя. — Она кивнула на маленькие деревья на краю рощи. — Все эти ивы неприхотливее большинства других видов и разрастаются очень быстро.

Он кашлянул.

— Хорошо бы иметь голубую иву рядом с домом.

— Я пошлю тебе одну.

— Поверишь ли, я приобрел двадцатикомнатную итальянскую виллу рядом с особняком хозяина. Перед своими соседями я стал первым черным, который не носил униформы дворецкого.

— Ах, просто невероятно! — Она потянула его за рукав пиджака. — Позвольте представиться, белый дворецкий Билли Боб!

Тамберлайн засмеялся, его задумчивый взгляд сменился улыбкой.

— Он никогда не уполномочивал меня объяснять свои поступки. Они зачастую говорят сами за себя. Прости, поскольку в данном случае я перешагнул границы дозволенного и высказываю свое личное мнение.

— Спасибо.

— Он может стать агрессивным и даже своекорыстным по отношению к тебе, но он не тот, кого следует рассматривать в качестве твоего врага.

Она вздрогнула, сунула руки в карманы.

— Я знаю. Но он пытается решить мои проблемы за меня и рассматривает верность памяти Ричарда как нечто такое, с чем стоит разобраться.

— Отчаянное состояние его семьи никогда не позволяло ему выбирать между заботой и руководством. Для него это не просто невозделанная земля.

— Мы вместе разведали эти земли. Возможно, это одна из причин, почему я вернулась сюда. Пусть не думает, что может заботиться, руководить и игнорировать меня.

— А может, ты хочешь доказать себе, что не согласна ему подчиняться?

Лили замолчала, поражаясь его проницательности.

— Да, — выдавила она наконец.

Тамберлайн ушел, она вернулась к своей рассаде, но работать уже не могла. Через дорогу темнел лес, ограничивая пастбище. Артемас вернулся таким же непреклонным, как нарциссы и краснодневы вдоль дороги. Но и она была такой же. Она закрыла глаза на печаль и на смерть.

С другой стороны пастбища лес подходил так близко, что когда ветер дул оттуда, она могла бы услышать звуки тяжелых грузовиков и бульдозеров, пил и отбойных молотков. Артемас каждый день просыпался и засыпал в мечтах о Голубой Иве.

Он поставил фарфоровый чайник на грубый стол на верхнем этаже галереи, зажег сигарету и принялся изучать маленький, деликатный сосуд.

На прошлой неделе она продала его в магазине фарфора и хрусталя Свенсона — одного из элитных дилеров Атланты, за пять тысяч долларов. Артемас подозревал, что так оно и будет. Согласно сведениям, осмотрительно получаемым о ней в течение многих лет, выходило, что она уже продала весь свой фарфор и хрусталь. Но фарфор Коулбрука она не продавала никогда.

Чайник он выкупил.

Артемас понимал, как сильно она нуждается. Тяжко было осознавать, что она скорее продаст такую сентиментальную ценность чужим, чем попросит его о помощи. Он хотел быть частью ее жизни, и это желание постоянно мучило его.

Он прошел по большой, пустынной галерее с ее высокими потолками и книжными шкафами красного дерева и открыл стеклянную дверь на балкон. Плотно запахнув махровый халат, он вышел на гладкие каменные плиты, холодные и мокрые от росы. Под усеянным бриллиантовыми звездами небом он вдруг показался себе жалким и смешным среди этого обшарпанного интерьера, беспорядка, пыли, обломков материалов, рассеянных по этажам комнат и коридоров.

Он облокотился о балюстраду и посмотрел на расчищенную террасу далеко внизу. Сады спускались к большой, зеркальной поверхности озера. Когда-то там цвели розы, поддерживаемые деревянными решетками. Несколько оставшихся розовых и красных цветов в чащах, как писала ему юная Лили, наводили ее на мысли о леди в элегантных платьях.

Теперь террасы ожидали ее внимания. Он знал, что этого никогда не случится и что ему не следует медлить с наймом ландшафтных дизайнеров. Каждый день он только и делал, что думал о несбыточности своих желаний. Это безрассудство было сродни покупке чайника.