Неоспоримая. Я куплю тебе новую жизнь

По залу прокатился ряд вопросов и возгласов, но ведущий громким постукиванием по микрофону остановил нетерпеливых журналистов.

– Я, как никогда, уверен в своих силах, – заговорил Труханов, подстраиваясь под им же заданную волну. Фальшивая улыбка растянула свирепое лицо. – Мы с тренерским штабом уже начали изучать бои Аравина. Моя победа, – сделал акцент на первом слове, – дело времени.

Егор ухмыльнулся, обмениваясь со Щукиным ироничными взглядами. На самом деле, совершенно хладнокровно воспринимал такого рода высказывания. Неформальная тактика деморализации противника давно на него не действовала. Со счету сбился, сколько раз слышал подобное.

Извещение Динамита о том, что он уже изучает его поединки, показались Аравину попросту смехотворными. Это не было какой-то великой тайной или чем-то поистине новым в мире бокса. На каком-то этапе к изучению соперника приступают все. И Егор с командой – в том числе. У каждого боксера существуют свои, индивидуальные, чаще всего неосознанные фишки поведения на ринге. Только знание их никогда не дает четких гарантий.

В действительности, бокс – работа не на внешнюю сторону. Это упорный труд, прежде всего над самим собой. Анализ. Саморазвитие. Закалка. Ювелирная отточка. Совершенствование.

Как бы там ни казалось, бокс – не командный вид спорта. Тренерский штаб работает с тобой во время подготовки и непосредственно перед боем. Но настает час Х… и ты – одиночка. Запертый в клетке один на один со своими подшкурными страхами и болью. Там нужно полагаться исключительно на себя. Вспомнить все, чему тебя когда-либо научил ринг. Необходимо иметь свое умение, свое наблюдение, свое мышление, свою выдержку... Потому что не бывает совершенно предсказуемого поведения противника и абсолютно точного удара. Бокс любит преподносить неожиданности.

Только не Аравину напоминать об этом Труханова.

– Андрей, значит ли это, что вы не волнуетесь о чемпионском поясе, который выставляете на кон? – задала вопрос активная молоденькая журналистка.

Труханов коротко вдохнул, посылая в толпу дежурную ухмылку.

– О чем мне волноваться? Стальной Волк в ответ выставляет свой. Это хорошая сделка, – деловито заключил он. – Четвертого сентября я вернусь домой с двумя. Запомните.

– Егор, что вы можете на это ответить? – не унималась журналистка.

Аравин подался ближе к микрофону.

– Неблагородное это дело – комментировать соперника. Обидится. Расстроится. Потеряет настрой, – говоря это, он улыбался, вызывая у активистки легкий припадок смущения. – А если серьезно, я не люблю сотрясать воздух пустыми обещаниями и давить психологически. Я работаю на ринге, не на публику. Придет время – встретимся. Там все поймете, – голос ровный и уверенный. – Труханову совет, – скрестился с противником взглядом, – больше внимания отдать подготовке.

Мышцы на лице Динамита нескладно заиграли, пока тот боролся со вспыхнувшим раздражением. Сначала он склонился к микрофону, явно собираясь чем-то апеллировать, но, быстро передумав, лишь коротко качнул головой. Послав Егору предупреждающий взгляд, повернулся к своему тренеру.

На ринге Аравин привык рвать противника, подобно зверю. Становясь на настил, шел до конца. До победы. Забывал об опасности, боли и человечности. Работал на грани опыта и инстинктов.

Но пресс-конференции вызывали у него сплошное глухое безразличие. И не было ему сейчас дела ни до самого Труханова, ни до его злости.

А потом…

Вкрадчивые слова Динамита, во время финальной дуэли взглядами²¹, влетели в него словно скоростной поезд:

– Я знаю твой маленький грязный секрет, Волчара. Твоя малолетка красивая, но я не думал, что ты настолько *бнутый на голову, чтобы рисковать всем.

Психологическое давление, вызов, попытка разглядеть слабости соперника, морально сломить его – вот, что являлось основными составляющими дуэли взглядами. Но Аравин всегда относился к подобному ритуалу спокойно. Не напрягаясь физически, выдерживал битву, отталкивая своим тяжелым холодным взглядом кого угодно.

В этот раз ему с трудом удалось сохранить на лице стабильную маску. Только осознание фатальности демонстрации своей уязвимости держало в руках. Бровью не повел. Слова не вымолвил.

Выходил из зала, словно сквозь горячий туман шагая. В голове интенсивно пульсировала одна единственная команда: вернуться и разорвать Труханову пасть. Но Аравин намеренно неспешно шел вперед. Лениво сунув одну руку в карман брюк, делал широкие, но размеренные шаги.

Внутри зверел от ярости. Внешне цепенел от запертых в грудной клетке хаотичных импульсов и эмоций.

Натаныч волочился рядом. Опасливо представлял бешенство, что бурлит внутри Егора. Давление у Щукина подскочило, а лоб усеяли бисеринки пота. Как после произошедшего утихомирить Егора? Шурупы в мудрой голове усиленно завертелись в судорожной попытке разработать хоть какой-то план, способный оградить парня от разрушительных поступков.

– Ты слышал, что сказал этот *уй? – сдавленно выплюнул Аравин в салоне машины, не поворачивая головы к сидящему рядом тренеру. Мышцы лица стремительно сокращались от едва удерживаемой ярости.

– Слышал, – тяжело подтвердил Щукин. – Я тебя прошу, не заводись раньше времени. Труханов, конечно, мразь еще та… А нам такая реклама сейчас вообще не к месту. Нужно приспать эти слухи на корню, ты понимаешь? Чтобы между тобой и Стасей не происходило, разжигать этот костер категорически нельзя. Не дай Бог, просочится что-то существенное… Рванет так, что мама не горюй!

– И что ты, бл*дь, предлагаешь?

– Ты сам знаешь, – осторожно сказал Натаныч, опуская Егору на плечо руку. Но тот сразу же раздраженно сбросил ее. – Повремени со встречами до боя, – рука, сжатая в слабый кулак, так и повисла между ними. Понимал, что в таком состоянии Аравина трогать нельзя.

– Ей в августе восемнадцать будет, – склонив голову, сказал Егор. Поразительно, но, едва он заговорил о Стасе, тон его голоса стал мягче и тише.

– Тем более, сынок. Тем более.

Аравин покачал головой, явно не соглашаясь.

– Нет, Натаныч. Бл*дь, нет! Я не смогу, – в голосе несвойственная парню бездыханная обреченность. – Сам знаешь, я, бл*дь, повернут на ней. Голову снесло. Не смогу держатся в стороне. Как я, нахр*н, ей объясню? Только не сейчас, когда… – понимая, что выхода на самом деле нет, сорвался, зло зашипев: – С*ка, я урою этого пид*ра! Под асфальт закатаю!

Рука Натаныча с непредвиденной силой схватила каменный кулак Егора.

– Управляй собой. Управляй гневом, – внушительно проговорил старый тренер. – Стальной Волк не поддается на провокации. Он сам провоцирует. Расчетливо вытаптывает помост ринга. Наблюдает. Играет. А потом нападает! Управляй гневом, сынок. Управляй собой.

Не часто случалось, что Щукин из них двоих выступал сбалансированной стороной. Но, все же, он, как никто, умел находить нужные слова для парня.

Аравин, внимая тренеру, задышал глубже. В глазах все еще боролись эмоции, но мышцы постепенно расслаблялись.

– Заводи. Поехали. Нам не нужно, чтобы пресса и Труханов увидели, как мы мозолим здесь языки.

Стремительно выруливая на магистраль, Аравин услышал следующий выверенный совет:

– Позвонишь Рите. Пускай немного покрутится около тебя. Да так, чтобы все увидели. На благотворительный вечер ее позовешь. Я закажу статью в крупном издании.

Заскрипев зубами, Аравин бросил на тренера мрачный взгляд, но речевого ответа, к счастью Щукина, так и не дал.

***

Матрас прогнулся и глухо скрипнул под тяжестью мужского тела. Егор несознательно застыл, плененный красотой спящей девушки. Разглядывал ее в свечении золотистого ночника и слушал тихое равномерное дыхание. Ему виделось забавным то, что Стася спала при свете, будто ребенок.

Белое постельное белье в мелкий голубой цветочек. Густые волосы рассыпаны по подушкам, в углублении которых она лежала. Светлая пижама с милым детским принтом. Пухлые губы слегка приоткрыты.