Тайна «Утеса»

— Вы знаете, что Кармел умерла?

— ДА.

— Вы хотите ее наказать?

Стакан плавно заскользил к слову «НЕТ», потом, сделав круг, остановился у буквы «П», я сразу догадался, что за этим последует. Стакан вывел слово «ПРОСТИТЬ».

— Как характерно! — сказал я, но Ингрем взглянул на меня скептически.

— Старайтесь не предвосхищать ответы, — предупредил он. — Ваши мысли передаются кончикам пальцев.

— Да нет, стакан, наоборот, тянет мои пальцы за собой, — возразил я, и Памела меня поддержала:

— Он рвется из пальцев!

Теперь решился задать вопрос и я:

— Вы остались в «Утесе» специально?

— ДА.

— Вы можете сказать нам зачем?

Я начал чувствовать невероятную усталость, сказывалось напряжение. Не верилось, что я получу ответ на свой вопрос, но стакан задвигался к букве «Я». Тут возникла какая-то неразбериха. Стакан заколебался между буквами «П» и «О», потом между «Ф» и «X», но дальше быстро указал «Р», «А», «Н», «Я» и «Ю».

— Я охраняю, — подытожила Памела.

Я был поражен, не ответом, нет, а тем, как гладко все разыгрывалось. Однако губы Ингрема были плотно сжаты, он снова взял инициативу в свои руки и спросил:

— Вы хотите сказать, что охраняете этот дом от опасности?

— ДА.

— Откуда грозит опасность?

— КАРМЕЛ.

Памела быстро спросила:

— Она хочет повредить…

Но Ингрем, бросив на нее укоризненный взгляд, перебил ее своим вопросом:

— Кому она хочет повредить?

И тут произошла первая неожиданность. Стакан чуть не вырвался из-под наших пальцев. Он метнулся к букве «Л», потом к «О», потом снова к «Л». Тут он остановился, раскачиваясь из стороны в сторону.

— ЛОЛ! — воскликнул Ингрем. — Кармел угрожает кому-то по имени Лол.

Кончики пальцев Памелы, касавшиеся стакана, побелели, вид у нее был озябший. Я спросил, не холодно ли ей, в ответ Памела нетерпеливо бросила:

— Неважно.

А стакан снова начал плавно перемещаться и подкатился к букве «С», написав затем имя «СТЕЛЛА».

— Вы хотите сказать, что Кармел может повредить Стелле! — спросил я.

С этого момента все как-то разладилось. Стакан закачался, потом, двигаясь рывками и зигзагами, стал кружить по столу. Он даже упал на бок, а когда его снова поставили, с такой быстротой уткнулся в карточку «ДА», что свалил ее со стола. Настроение мое начало портиться — наблюдать этот оживший стакан было малоприятно, все усиливался страх за Стеллу, угнетал нарастающий холод. Памела закусила губу, зубы у нее стучали. Ингрем что-то записывал. На этот раз вопрос задал Макс, сначала приведя все на столе в порядок:

— Значит, «ЛОЛ» — это ошибка?

Стакан сразу подвинулся к слову «ДА».

— Стелла все еще в опасности?

Стакан снова метнулся к слову «ДА».

Я взял себя в руки. Наступила важная минута. Сейчас надо выяснить то, ради чего мы все затеяли. Я спросил:

— Что мы должны сделать?

Ответ был дан без колебаний:

— ОТПРАВИТЬ ЕЕ.

У Памелы перехватило дыхание, но она спросила:

— Вы хотите сказать, отправить куда-то Стеллу?

— ОТПРАВИТЬ ВОН КАРМЕЛ.

Памела сняла со стакана онемевшие пальцы и протянула к нему левую руку. Она побелела как мел, и Ингрем с тревогой посмотрел на нее. Сквозь его загар тоже проступала бледность. Я как раз собирался задать вопрос об экзорсизме, но он снял пальцы со стакана.

— Не согреться ли нам? — предложил он.

Я попросил:

— Можно еще один вопрос? — И мы снова взялись за стакан, но Памела сразу отдернула руку:

— Боюсь, я слишком устала. Мы перешли к камину.

Огонь почти погас, дрова прогорели, но угли были еще красные. Я попробовал раздуть пламя, но ничего не получилось — замигали только голубые язычки негреющего огня. Пришлось сдаться.

— Может быть, спустимся ненадолго вниз? — предложил Макс, но Памела покачала головой:

— Мне уже лучше, а надо еще задать самый главный вопрос.

Она вернулась к столу и положила пальцы на стакан. Никто не успел к ней присоединиться, а стакан уже задвигался взад-вперед между буквами «Л» и «О».

— Опять «ЛОЛО», — сказал Ингрем.

Стакан продолжал кружить по столу, хотя его касалась одна Памела, он расшвырял все карты, скакнул к краю стола и покатился по полу.

Памелу трясло. Мы вышли из мастерской, и Макс увел ее вниз, в гостиную.

— Жуткий холод, — пожаловался он.

Ингрем улыбнулся:

— Меня этот холод крайне занимает.

Он опять ушел к себе в спальню и вернулся с аккуратной коробкой, в которой лежал термограф. Ингрем положил его на стул посреди мастерской, и мы, слава Богу, покинули эту комнату и поспешили к Максу и Памеле, которые грели над огнем в камине шоколад в кастрюльке.

Макс пришел в себя быстрее всех. Он отправился на кухню, принес поднос с чашками, разлил в них шоколад, а сверху положил взбитые сливки. Ингрем, погруженный в раздумье, рассеянно отхлебывал из своей чашки. Памела, откинувшись в глубоком кресле, постепенно приобретала свой обычный вид. Она была довольна сеансом.

— Мы и ждать не могли таких блестящих результатов, правда? — воскликнула она.

— Да, я никак не ожидал ничего подобного, — с благодарностью обратился к Ингрему и я.

Тот покачал головой:

— Не уверен, что это можно считать удачей.

Лицо Макса разочарованно вытянулось.

— Но ведь все совпадает с тем, что здесь творится, — сказал он.

— Да, это я вижу, — ответил Ингрем. Он повернулся к Памеле. — По-моему, вы могли предугадать едва ли не каждое слово призрака, не правда ли? — Голос его звучал сухо, почти саркастически. Памела ответила ему недоуменным взглядом:

— Но ведь все прошло хорошо, почему вы недовольны?

— Слишком хорошо.

Умерив наши восторги, мы ждали, что нам объяснит Ингрем.

— Скажите, — продолжал он, — вы много говорили и думали об этих женщинах, о Мери и Кармел?

Я сознался, что уже давно только о них и думаем.

— И вы настроены против Кармел?

— Да, пожалуй, — ответил я, но, к моему удивлению, Памела заявила:

— А я нет. Одно время была предубеждена, а теперь думаю по-другому.

— С каких это пор? Почему? — строго спросил я.

Она вздохнула:

— В том-то и дело, что непонятно почему. Вся беда в этом. Меня раздирают самые противоречивые чувства, я не могу в них разобраться.

Ингрем вручил мне свои записи.

— Просмотрите, пожалуйста! И скажите, есть ли здесь хоть одно слово, хоть одна буква, которые явились бы для вас неожиданностью?

Меня раздражал его скепсис, хотя в принципе я одобрял такой подход.

— Разумеется, — ответил я, не задумываясь. — Что это за «ЛОЛО»? Мне это совершенно непонятно.

— Да, это, по-видимому, единственное исключение. Но имя «Стелла» вам, очевидно, что-то говорит?

Говорит ли мне что-нибудь это имя! Вопрос застиг меня врасплох. Он поразил меня в самое сердце. Я чуть не свалял дурака, но вовремя опомнился и холодно согласился:

— Да, конечно. Стелла, как мне представляется, та, из-за кого идет сражение.

— Вот именно. Ну а еще чего вы не ожидали?

Я чувствовал себя так, будто нахожусь в суде и меня уличают в подлоге.

— Слова «охраняю», я ждал слова «защищаю».

— А ведь стакан остановился возле буквы «О» какого слова вы могли ждать, вернее, ждали?

Тут вмешался Макс:

— Мне показалось, что дальше последует слово «объясняю».

— Нет, — признался я. — Я ждал «охраняю».

— И я тоже, — присоединилась ко мне Памела.

Кивнув, словно следователь, удовлетворенный результатами допроса, Ингрем сказал мне:

— Вот видите!

— Неужели это значит, что ничему из полученных на сеансе сведений верить нельзя?

Памела сокрушенно вздохнула:

— Не может быть!

— Нет, нет! — сочувственно ответил Ингрем, снова обретая свой обычный облик простого смертного. — Я хотел только подчеркнуть, что эти слова нельзя слепо принимать на веру и рассматривать как свидетельства.

— А холод вас тоже ни в чем не убедил?