Постскриптум (СИ)

— Да вот слышу это не впервые, — фыркаю. Ну не сдержалась. Что теперь, казнить меня?

— И неудивительно. Если будет муж обижать — себе заберу. Пойдешь? — Шутки шутками, а Леша почти закаменел на своем месте. Даже смотреть на него напрямую не рискую. Но молчу на его вопрос. Да и что тут скажешь? Обижать или нет, а он, во-первых, не муж, во-вторых, я его люблю. Увы. — Значит так, сейчас я тебе очень классной штукой обработаю спину. Чтобы не было раздражения, потому что кожу я раздразнил. Да и приятно обезболивает. Ей же можно ногу мазать. Поняли? — Угукаю и чуть ли не как кошка мурчу, когда легкими круговыми движениями Валера втирает мазь.

— Дай сюда, я и сам справлюсь, — нервно со стороны, и меня касаются другие руки. Дрожь от которых мгновенно застилает тело. И гладит он мягче, от шеи до копчика. И так близко… Что меня почти подбрасывает на месте от ощущений. Господин доктор же под шумок уходит. А я так и сижу еще минут десять, и уплываю от Лешиных манипуляций. И наплевать, что почти голая. Насрать, что все сложно. Его руки, приятная томность движений и расслабленная спина — это нечто. Просто нечто. Только завершив, он встает и, хромая, шлепает в ванную. Вымывает руки, остаток вечера игнорирует меня, только сверкает глазами и, судя по всему, злится. Бесит.

Так бесит, что я как оголенный провод, не знаю, куда себя деть, остро реагируя на все, что происходит. Так сильно психую, что решаю сегодня спать в зале на диване. Демонстративно. Ибо или задушу его ночью, сорвавшись, или…

Так и поступаю, уткнувшись в спинку дивана, прикрыв задницу пледом, пытаюсь спать. Но не тут-то было. Леша как шлеп-нога шатается туда-сюда. То на кухню сходит. То зачем-то во вторую ванную. То попьет. То повздыхает как пенсионер, проходя мимо. И уже язык чешется спросить: чего не спится-то человеку? Никто не трогает и не мешает. Развались бы хоть поперек, раскинув руки-ноги в позе звезды, а его носит. И туда-сюда, туда-сюда, как заевшая пластинка. Напрягает. Очень сильно. А еще к нему хочется, но гордость-матушка не велит.

За пару десятков минут тишины успеваю задремать. На самом деле почти засыпаю, когда Алексеев подходит ко мне. Залезает под плед, прижимается грудью к моим лопаткам. Обнимает поперек живота и замирает. Выдыхает и расслабляется.

И вот мы такие, влипнув друг в друга, как две ложки… И жарко мне. Трусит все внутри. И приятна мне его инициатива и тепло. И дыхание у шеи, и запах, в котором тону.

— У меня нога без тебя болит. — Хочется сказать, что это после массажа. Но молчу. Упиваюсь моментом, кто знает, будет ли еще такая акция в ближайшем будущем. Когда вот так, без подтекста, просто держат в объятиях. И слышно, как сердце чужое лупит. Только вот тело реагирует. Непослушное и отвыкшее. Бунтует все внутри от его бездействия. Потому что темно. Потому что чувствую его кожей. И рука на ребрах, пальцы, которые временами бездумно поглаживают, заставляет млеть. Как школьницу неопытную. И повертеть задницей охота, подтолкнуть. Но лежу как истукан, дышу урывками, и спать вроде хочется, а вроде и не до сна.

Странно все. До утра мы так и лежим. Я постоянно просыпаюсь от каждого его движения. От того, как вжимает все крепче в себя. Как дышит за ухом. И будь он проклят, чертов будильник, который прерывает замкнутую цепь между нами. Открываю обреченно глаза. Приподняться пытаюсь, но не отпускают горячие руки. Да и утренние потребности мужского организма во всей красе ощущаются. Господи… Я и без того с нервным тиком во всем теле за эту ночь, а тут еще и…

— Полежи пять минут, что за привычка всегда сразу вскакивать? — Знакомая такая его нелюбовь к подобным пробуждениям. Ностальгией прокатывает внутри и отдается легкой болью. Очень легкой. Потому что за эти часы я словно оттаяла. Внутри чуть-чуть полегчало. И была бы моя воля, я бы не ушла сейчас. Но ребенку надо в сад. Потому разворачиваюсь в его руках и пытаюсь перелезть, чтобы пойти будить сына. А тот дергает меня за руку. Укладывает на себя и целует. Мягко. Неспешно. Будто пробует впервые. И руки невесомо по мне скользят. От лопаток к бедрам и обратно. Какая-то кошачья ласка, именно ласка, никакой страсти, и все так нетипично и непривычно для нас. То ли я одичала совсем?..

Он вкусный. Даже с самого утра, сонный и спокойный, безумно вкусный, и сердце сжимается вместе с внутренностями, когда легко отпускает и смотрит своими бездонными глазами. Сдался? Что-то решил? Устал бороться, или пришло для чего-то-там время? Я прошла проверку? Что изменилось — не понимаю. Неужели ему нужно было услышать от чужого человека что-то, чтобы резко измениться свое поведение и перестать меня мучить?

С легкой дрожью в теле бужу дитеныша. Помогаю ему собраться и отвожу в сад. Расцеловывая и подолгу тиская, перед тем как уйти. Греясь в любви к самому родному и любимому человечку. Смаргивая слезы и благодаря уродов сверху за него. Потому что дети — подарки. Самые ценные. Самые лучшие.

А домой возвращаться даже боязно. Хоть и зря. Наверное. Переступаю порог и чувствую запах кофе. Зайдя же на кухню, вижу Лешу за столом. Теряюсь, тушуюсь, но взгляд не отвожу. И совсем не понимаю его состояния. Как и своего.

— Иди ко мне, — звучит интимно. Не сопротивляюсь, усаживаясь боком на его колени. Прижимает как маленькую к себе, гладит по спине. Коротко целует в шею. А сердце заходится как бешеное. Хочется потереть глаза, чтобы понять, реально ли происходящее. Может, я свихнулась или сплю? Потому что перемены настолько резкие, что немного дико. — И прекрати так страшно молчать. Я же не зверь. — Правда, что ли? Вопрос так и хочет сорваться с языка. Потому что, по-моему, он — то еще чудовище. Был… В последнее время регулярно причем. — Мне плохо, даже когда ты в другой комнате. И я устал портить друг другу жизнь. Мы не молодеем. Теряем время. Упускаем что-то важное и сильное, что давно между нами есть. Я тебя прощаю, и ты меня прости.

— За что? — Всматриваюсь в лицо, что настолько близко.

— За то, что когда-то отпустил. Что не был рядом и не помогал. Не видел, как ты была беременной, как носила на руках нашего ребенка. Делал больно и заставлял ждать. Что чуть не оставил тебя одну и заставил пройти через ужас в больнице. — Стирает тихо стекающие из уголков моих глаз слезы. А те будто омывают мою душу, и так хорошо внутри становится. Его слова важнее простого «люблю» или «буду рядом». Они куда глубже, надрывнее и нужнее. Искренние. И каждое пропитано усталостью, смирением, обреченностью, но в то же время любовью и зависимостью.

— Молчи, — шепотом по его губам. Сама целую. Просто не выдерживаю. И столько боли и нужды в поцелуе. Сажусь к нему лицом. Обхватываю ногами. Глажу лицо и плачу. Плачу как ребенок, не стесняясь. От облегчения. От падающего груза с души. А клетка, в которой было заперто сердце, насильно заточено, чтобы не сойти с ума от чувств, которые были без ответа, распахнута, и даже дышать становится проще. Приятнее.

Снимаю через голову майку. Прижимаюсь к его груди. Вжимаюсь всем телом. А руки в моих волосах тянут, и губы напротив становятся напористее. Я чувствую его. Твердого, горячего и абсолютно моего в данный момент. Каждым мускулом, каждой клеточкой я чувствую его. И умопомрачительная твердость, давящая мне между ног…

— Я так хочу ощутить тебя внутри. — Облизываюсь как кошка. Смотрю в темнеющие глаза. Где зрачок застилает как у наркомана. Трусь об его плечо щекой и кусаю следом. Плавно покачиваясь на его коленях. Отчаянная и смертельно нуждающаяся в нем. Сейчас.

— Я скучал. И ревновать так дерьмово, малыш. Когда видишь, как на тебя смотрят, и понимать, что еще немного — и я потеряю тебя. Ты нужна мне, Лина. Пошло все на хрен. Мне без тебя не спится, не живется, не дышится. Я хочу быть с тобой, в тебе, на тебе. Я хочу быть причиной твоей радости, твоего удовольствия и счастья. Хватит с нас боли. Не отпущу больше. Не позволю тебя забрать.

— Люблю, — опускаясь на его член, выдыхаю. Слишком резко для той, что хотела превратить кухонный трах на диванчике в занятие любовью. И как-то чересчур рвано выходит. И не кусаться не получается. А страсть прошивает насквозь. И стонать в голос от того, что НАКОНЕЦ-ТО все как надо и с кем надо — чистый кайф. Чувствовать, как он звереет. Как отпускает себя, и сложно сказать, кто кого трахает, хоть я и сижу на нем сверху. Врезается в меня со шлепками. Кожа на шее горит от беспощадных нападок его губ и зубов. А внутри все пульсирует, я вся пульсирую от макушки до пяток, и конечности немеют. Пальцы сжимают Лешины плечи, как в судороге, впиваются до синяков. Смотрю в карие глаза. Выстанываю протяжно. И просто умираю, когда начинаю кончать. Мучительные секунды. Когда сокращается все тело, и собственный крик застревает в ушах.