Барби играет в куклы

— Да иды ты, какая у него мать может быть! Сколько тогда ей лет, как мумии что-ли? Ведь Аркаша твой лет сто как не мальчик.

— Нашла мумию! Да она любую пирамиду своротит одним только взглядом. Маленькая, черная, уши, рот, и кого хочешь достанет.

— Ясно, чирей на жопе. А ему тоже она шмотки покупает и с ним по шопам таскается? А чё он носит, какую фирму? — Люшка завертела головой.

Между прочим, зря завертела, шмотки Аркадия хранились отдельно, в шифоньере в спальне. Я уже заметила, что в гардеробную он никогда не заходил, или просто мне так казалось, но Люшке я этого объяснять не стала.

— Ну и чё, ты только вроде как на работу и ходишь?

— Почти. — Мне не хотелось рассказывать про пару-тройку "великосветских" выходов. Мой муж сразу начинал зевать с закрытым ртом, и его лицо при этом становилась каким-то тупым и тяжелым, и он довольно быстро напивался, а я стеснялась, не знала, куда себя деть и как себя вести. Мрак! Хорошо, что эти мероприятия случились в моей жизни в мизерном количестве.

— Ой, Сём, а чё за салон-то у старухи?

Я небрежно пояснила мадам прокурорше, что у Долорес свой художественный салон, точнее салончик: картины, вазы, безделушки. А какое лицо было у Долорес, увидевшей первый раз моих кукол, да еще когда она поняла, что это я их шила…

— Ну не знаю, не знаю, хотя довольно стильно — она держала Жирафу кончиками пальцев, и мне захотелось её убить. — Может, выставить… — с сомнением сказала она не понятно кому, уж мне-то самой и в голову не пришло предложить ей такое. Ну уж нет, Вояка, Жирафа и компания, они были моими родственниками, и их я отдать никак не могла. Про Генри и Козетту и говорить нечего. Долорес все-таки взяла летающую корову и Пегаса — вроде как решила разбавить свое высшее общество.

А что касается пастушки… Опять же, Долорес пережила потрясение, когда узнала, что она моя.

— Откуда! Кто подарил!? — у неё был прямо таки оскорбленный тон. Не должно у меня быть такой вещи, и всё тут, не положено.

Я вздрагивала от мысли, что моих красавиц поставили за стекло навсегда, и они вроде бы сразу перестали быть моими. Ну, это мы еще посмотрим. Вот Лили обосновалась у Аркадия в кабинете, и очень правильно сделала. Если я хотела зайти, когда он пустовал, то специально кашляла, шаркала ногами и делала десяток других глупостей. Но я не хотела застать куклу врасплох, мало ли чем она там занимается, а у меня нервы не железные.

— Семён, слушай… — Люшка таким проникновенным тоном сказала это своё "слушай", что у меня прямо сердце сжалось, и я даже не дала ей договорить.

— Забудь! Никаких щей-борщей и вообще ничего.

— Ни хрена себе, как это?

— А так, здесь не принято что-то там готовить, жарить, парить. Всё это, — я повела вокруг рукой, — страшных денег стоит, коллекция особенно, а тут еще чад и дым, запах котлет…

— Понятно, хотя я бы как раз поела. А как же вообще?

— Для вообще есть небольшой ресторанчик, совсем рядом, напротив, мы туда часто ходим ужинать, или на дом заказываем.

Люшка восхитилась, она забыла, как не могла "нормально пожрать" в ресторане. Как будто я могла. Спасибо тетиной муштре, но всё равно её было недостаточно, и я стеснялась всех и вся, боялась что-нибудь уронить или опрокинуть и часто вставала из-за стола почти голодной. А у Акакия была паршивая привычка щелкать пальцами, подзывая официанта. У него это получалось до неприличия громко, будто ломалась сухая ветка, тоже, испанский гранд выискался, и кастаньет не надо.

— Только знаешь что, Сём, щи у тебя всё-таки отпадные были. Я, конечно, суши-муши там всякие люблю, но… Ну ладно, а хоть кофе-то есть? Вот его и давай, — вздохнула Люшка.

Нормальной жизнью на кухне жил только холодильник, который, между прочим, наполняла Вера Никитична. Несколько утешенная его содержимым Люша поинтересовалась:

— А ты эту бабу-снабженку хорошо знаешь?

— Откуда, её до меня наняли, мы и видимся очень редко.

— Небось, ворует по-чёрному, — светским тоном предположила подруга. Вот уж кому самое место в этих апартаментах, Люшка, возможно, даже нашла бы общий язык с Долорес или даже укротила её.

— Слуушай, а чё я Жорика не вижу, как они уживаются-то? — Люшка завертела головой, а я вздохнула.

— Никак не уживаются, его отправили в ссылку за аморалку. Представляешь, он чуть было хозяйкину собачку не обесчестил, — нехорошо конечно, но я сообщила об этом не без удовольствия.

— Да ты что, — возликовала Люшка, — расскажи!

Она пришла в полный восторг от этой истории, хохотала и хлопала в ладоши так, что чуть было не свалилась с табурета.

— И где теперь насильник-то?

— В хороших руках, я его часто навещаю.

Я не стала говорить Люшке, что часто вижу не только Георга, но и Елену Петровну.

— А свадебное путешествие твой всё-таки заныкал, да? Я так и знала, ну козёл! Ничего, Семён, в другой раз поедешь.

— Он женился не в первый раз, и ему надоело ездить в свадебные путешествия. — Я решила проигнорировать дурацкий Люшкин намёк на мою возможную вторую попытку.

— Да всего-то три раза с половиной, мне Кузик говорил.

Ого, я с тревогой уставилась на Люшку. Что еще говорил ей информированный Кузик? И насчёт половины, а вдруг это от Натальи осталась только половина? Я даже немного испугалась.

— Люшь, а как это "с половиной"? — решила уточнить я.

— Да у него раньше, до всех жен, была какая-то баба, он с ней долго жил, но так и не женился. И вроде бы Кузик сказал, что она не в его вкусе, в смысле, твой таких не любит, шибко умных. Точно! — тут Люшка так треснула меня по руке своей девичьей дланью, что я едва не потеряла равновесие. — Он же тогда сказал, что их мать познакомила, только я подумала, что она уже сто раз померла. Прикинь, твоя свекруха их и свела, во!

Так вот кто тогда звонил! Точно, это была "половина"! Мой склад ума, в котором никогда не было особого порядка, зашатался и рассыпался на мелкие составные части, то есть обрывки непонятных мыслей. Ладно, Люшка уйдёт, попробую их как-нибудь собрать.

— Но тебе плевать на это дело. Хата отличная, мужик… ну какой-никакой, а есть, не из самых последних, тебя одевает как куколку. Короче, можно позавидовать. Ну я побежала, пока.

Люшка унеслась, и я не успела ей объяснить, что всё не так, как она думает. Это я, я, ей завидовала, хотя и сама не очень понимала, чему именно.

С салоном номер два мне на самом деле крупно повезло. Вот что я стала бы целыми днями делать в этой музейной квартире? Таращиться в телевизор? Нет уж, увольте. Теперь я совершенно не могла смотреть всякие там мелодрамы и сахарные сериалы: как только герой придвигался к героине с горящим взором, меня пробирал озноб. Я сразу представляла, как он сейчас начнет слюнявить девушку своими мокрыми губами и бр-р, дальше уже ничего смотреть не хотелось А ехидна пошла еще дальше, она даже попыталась намекнуть, что и у Ричарда Гира…, может, у него тоже… И хоть она и ехидна, но на сей раз даже у неё голос дрожал и прерывался и мы, пожалуй, могли бы обняться и зарыдать на плече друг у друга, имей она эти самые плечи.

И вот тут очень кстати Долорес в каком-то журнальчике откопала статью на английском. Статья была про американского хирурга-косметолога, творящего чудеса омолаживания, и Долорес вроде бы заинтересовалась, не окажется ли ему по плечу и такое чудо, как она сама, то есть её рот, глаза, щеки, уши и всё прочее. Я прочла и вполне сносно перевела, и вот тут Долорес на меня посмотрела…

— У тебя голос, — сказала она, — у тебя иностранный язык… Пожалуй, ты можешь иногда быть полезной.

А я думала, что мой голос может быть полезным только в качестве пожарной сирены.

Вообще-то салон оказался не совсем таким, каким я его представляла — что-то ужасно светское, дорогое и недоступное. Ничего подобного. Раньше, похоже, это были две квартиры на первом этаже жилого дома, А теперь в них были убраны перегородки, окна превращены в витрины и над входом поблескивало золотом по зеленому — "Долорес".