Хрупкий лед (СИ)

Но где там! Валера двадцать минут назад позвонил ей, сообщив все с тем же юмором, что помылся и побрился, раз жену так его щетина раздражает, переоделся. И уже едет назад. Она только вздохнула. Поворчала для приличия в трубку. А потом честно сказала, что соскучилась и очень его ждет.

— Я тоже соскучился, егоза, — с улыбкой, которая в его голосе так хорошо ощущалась, заметил Валера. — И, вообще, мы молодожены. Нам просто-таки положен все время быть вместе, — добавил он с иронией, но чувствовалось, что для него это весомый аргумент.

И Настя больше не спорила. Прав был Валера. И ей хотелось. Особенно, как представляла, что ничего этого могло и не быть. Что она могла умереть, банально и глупо.

Вот и ждала его сейчас, рассматривая рисунки детей из своего класса и воспитанников приюта. А еще — нервничала немного. Но сейчас уже твердо решила поговорить с Валерой о том, что две недели обдумывала, да все откладывала, непонятно чего опасаясь и испытывая неуверенность. Теперь спокойнее стала. Будто эта травма что-то изменила в ней. Затерла комплексы и страхи, с которыми Настя последние годы жила. Почему-то заставила вспомнить, что когда-то она больше в себя и свои силы верила.

— Привет, егоза.

Валера зашел в палату как раз тогда, когда она прикрыла глаза, устав от своих попыток рассмотреть все рисунки детально. Измоталась немного. Тяжело еще было так напрягаться.

— Как себя чувствуешь? — наклонился к ней, поцеловал, пригладив волосы руками.

Прижался щекой к ее лицу.

Гладко выбритый, родной, любимый, теплый такой, хоть и только с улицы зашел. Настя с глубоким вздохом сама придвинулась ближе. Подняла еще слабые руки. Обняла мужа так крепко, как только сумела.

— Привет. Нормально. Хорошо чувствую. Мне ж еще колют обезболивающее, — улыбнулась. — Жаловаться потом начну, когда перестанут.

— Ясно, — Валера рассмеялся.

Подхватил ее под плечи и помог немного приподняться, перевел кровать в удобное для Насти положение. Врачи уже разрешали, даже настаивали на необходимости движения.

— Чем занималась, солнышко? — подвинул и себе стул, сел около нее, отставив на стол какой-то пакет.

Судя по запаху, который начал распространяться в палате, там было что-то более вкусное, нежели обеды больничной столовой. Настя улыбнулась.

— Рисунки рассматриваю.

— Это хорошо, — Валера улыбнулся еще шире. — Дети для тебя старались, чтобы ты чувствовала, насколько важна для них. Они еще нарисовали, мне звонила заведующая, спрашивала, как передать новую стопку их творений для Анастасии Ивановны, — поделился он с ней новостями.

А Настя глубоко вздохнула.

— Валер, а тут есть рисунок от Егора? — зная, что все листы подписаны, спросила она у мужа. — Я не вижу нормально, — честно призналась Настя.

Валера удивленно начал осматриваться, поднялся, прошелся вдоль рисунков, рассматривая.

— Да, вот, егоза. Есть такой. А что за парень? Не помню, — искренне попытался вспомнить он, даже нахмурился немного.

— Да ты его и видел раз или два всего, Валер, — начала Настя, понимая, что все-таки волнуется. — Он не занимается в секции. Только месяца полтора, как перевели в приют. Ему шесть. И вряд ли нам его в секцию разрешат взять. Егор хромает. У него с суставом что-то, тазобедренным. Мне так врач в приюте сказала. Что до конца этого уже не исправить. Поздно взялись. Его оставили в роддоме еще. А пока оформляли, переводили по больницам сначала, потом в детдома — никто особо не занимался этим. Сейчас более-менее делают все, что надо. Но полностью уже не решить…

Она затараторила. Не сразу сбилась, но зачастила, начала делиться всем, что узнала об этом мальчишке с тех пор, как впервые увидела в коридоре приюта. Приехала забирать парней на тренировку, а он смотрел за этой суматохой, сидя на ступеньке лестницы, ведущей на второй этаж. Маленький. Видно, что ростом и до сверстников не очень дотягивал. Немного скованный, замкнутый. И с такой тоской смотрел на то, как другие ребята с криками и смехом толпятся, выстраиваясь и собираясь.

Настя выросла в этом приюте. За последние годы сотни детей видела. Разных. Каждому сочувствовала, чем могла — старалась помочь, потому что понимала их эмоции и чувства. Но так, как этот мальчишка, ее никто и никогда не цеплял. Не было такого. А тут — с одного взгляда, прямо в сердце залез. Она даже не разговаривала с ним в тот момент еще, просто смотрела на слишком серьезного и молчаливого малыша, который хотел, а не мог носиться и беситься, радуясь чему угодно, как его сверстники.

— Тише, егоза, спокойней. Не торопись, — Валера понял ее волнение и эмоции, как и обычно.

Подошел, присел на край кровати, крепко взяв за руку.

Тот рисунок, что со стены снял, держал в другой руке. Так перед Настей повернул, чтобы и она хорошо видела. И смотрел на нее внимательно-внимательно. Таким взглядом, что она без слов поняла — уже догадался, к чему ведет.

— Валер, — все равно волнуясь, вцепилась Настя в его руку. — Я тебе все время голову морочила, что нам знак нужен. Что мы должны дождаться чего-то. Какого-то благословения ждала, не считая себя — для тебя достаточно хорошей…

— Егоза, — Валера нахмурился. Не любил эти разговоры, всегда расстраивался, когда она это начинала. — Я тебе тысячу раз говорил, и сейчас повторю, Настенька. Ты мое солнышко ясное. И не нужны нам никакие знамения или благословения…

— Валер, — теперь она его прервала, протянув и вторую руку. Уцепилась за него обеими. — Валера, любимый. А если я не права была. Если это мы можем стать чьим-то благословением и знамением? Теми, кто счастье подарит? Семью… — прикусила губу, посмотрев прямо в глаза Валере. — Ну не могу я забеременеть… Так это же не мешает нам детей иметь, правда? Особенно теперь, когда мы официально поженимся… А мне Егорка так на тебя похож… Не знаю чем, не спрашивай, — улыбнулась, увидев, как Валера брови поднял с удивлением. На глаза слезы навернулись. — Просто, как увидела его — так и подумала, что наш же малыш. Вот наш, и все. Просто искали долго. Не могли встретиться… Я с ним говорила несколько раз, сидела понемногу, когда парней с тренировок привозила…

— Почему сразу мне не сказала, егоза? — внимательно всматриваясь в ее глаза, Валера наклонился ниже. Высвободил одну свою руку, обхватил щеку Насти, грея ее своим теплом.

— Не знаю, — покачала головой. — Ты же меня знаешь, — виновато улыбнулась, попытался пожать плечами. — Сомневалась, боялась чего-то. Три раза пыталась начать говорить с тобой, да все как-то не складывалось. Я нервничала…

— Я чувствовал, — усмехнулся Валера. Вдруг даже рассмеялся. Прижался своим лбом к ее. Выпрямился. — Чувствовал же, что у тебя сердце не на месте! Сам волноваться начал. На Верещагина этого, грешным делом косился! Ну вот, что ты за человек, Настенька?! — даже с каким-то возмущением, но шутливым, воскликнул он. — Не могла нормальным языком со мной поговорить?!

— Вот, сейчас говорю, любимый, — улыбнулась во весь рот, сморгнув слезы с ресниц. — Что думаешь, Валера? Как тебе такая идея? Ты не против? — глянула на него и с надеждой, и с тревогой одновременно.

А Валера протянул руку и вытер эти слезы с ее щек.

— Не против, егоза. Я, вообще, ради твоего счастья, на что хочешь, согласен, — подмигнул ей. А смотрел при этом таким глубоким взглядом, что у Насти мурашки по коже пошли. — И раз уж ты говоришь, что «наш» этот мальчик, значит так и есть. Поеду завтра с самого утра, посмотрю. Поговорю с директрисой. С сыном познакомлюсь, что ли. А то не у дел я, как-то…

Он глянул на рисунок, который все еще держал.

Настя все-таки разрыдалась. Продолжая при этом улыбаться во весь рот. И за его ладонь цеплялась, как ненормальная. А Валера наклонился и обнял ее, сильно-сильно, но очень осторожно.

— Ну что ты, егоза? Ну зачем рыдать? Это же счастье. Ребенок в семье — благословение, знак, — подмигнул он ей, напоминая о былых комплексах и страхах Насти.