Тревоги Тиффани Тротт

Возможно, это так и есть.

– Я рада, что ты не вышла за него, – добавила она. – Представляешь, девочки будут так разочарованы – черт! Я им сказала, что они уже подружки невесты.

– Еще нет, – сказала я.

Фактически они никогда ими не станут. Потому что с тех пор как Алекс, или, вернее, Ал-экс, дал мне отставку, прошел целый месяц. Ну, если быть точной, три недели и пять дней. И в течение этого времени я все размышляла об этом. И так и сяк обдумывала ситуацию. Мысленно перематывала и снова быстро прокручивала видео моей романтической жизни, нажимая кнопку паузы здесь и там и тщательно изучая ключевые кадры. И приняла судьбоносное решение. Это было нелегко, но я это сделала. Я решила отказаться от охоты за мужем. Я поразмыслила и решила избегать парней. Фрэнсис права. Просто это все не стоит боли и печали. Намного лучше в одиночку смотреть жизни в лицо. Так что я сейчас по-настоящему hors de combat. [6] Я подняла разводной мост. Надпись на нем гласит: «Не беспокоить». И я начинаю жить словно в твердой маленькой раковине. Перспектива очередного субботнего вечера, проведенного дома перед телевизором, больше меня не пугает. Кто нуждается в романтической темноте кинозала и в обеде тет-а-тет, когда в магазинах «Маркс энд Спенсер» продаются полуфабрикаты на одну порцию, а по телевизору идет розыгрыш государственной лотереи? Мой вновь обретенный нейтралитет вполне меня устраивает – во всяком случае, ни боли, ни печали.

Лиззи говорит, что это просто недопустимо.

– Прекрати хандрить, – снова сказала она командным тоном сегодня утром, водя перед моим носом пятой сигаретой «Мальборо лайт». – Ты ничего не предпринимаешь, чтобы себе помочь. Тебе нужно забыть Алекса, вычеркнуть его напрочь из своей жизни и снова вернуться в строй.

Меня всегда удивляет, почему Лиззи делает ударения на отдельных словах. Может, потому, что закончила второразрядную театральную школу. Она расхаживает по кухне, потом прислоняется задом к раковине.

– Знаешь, Тиффани, ты как…

Я ожидала какого-нибудь драматического сравнения, кратко определяющего мое затруднительное положение. Так кем я сейчас буду? Томимым жаждой путешественником в Сахаре? Упорным альпинистом, возвращающимся в лагерь у подножья горы? Подающим надежды игроком в «Монополию», решительно отказывающимся пропустить свой ход? Гениальным художником без кистей?

– Ты как заснувший в снегу человек, – объявила она. – Если не проснешься, замерзнешь до смерти.

– У меня просто не хватает духу, – сказала я. – Это всегда кончается катастрофой. В конце концов, мне только тридцать семь.

– Только тридцать семь? Не смеши меня, Тиффани. Никаких «только» по отношению к тридцати семи. В сущности, тебе сейчас сорок и очень, очень скоро стукнет пятьдесят, и тогда ты и в самом деле выйдешь в тираж.

Иногда я подозреваю, что Лиззи намеренно бывает жестокой. Я не обращаю внимания на ее ворчание. Я и сама ворчу на нее из-за того, что она слишком много курит. Но я совершенно не понимаю, почему отсутствие у меня мужа и потомства так сильно ее беспокоит. Возможно, по-своему, смешно, грубо, неуклюже, она старается мне помочь. Конечно, не без тайной мысли о том, какими очаровательными были бы Алиса и Эми в роли подружек невесты, в бледно-желтых платьях, или, может, в бледно-голубых, или в бледно-розовых, с лентами цвета абрикоса в волосах, в шелковых туфельках под цвет платьев, с подобранными к ним же в тон букетиками цветов. В любом случае я знаю, знаю, что она права. Но дело в том, что я не хочу больше этим заниматься. Все это требует слишком много усилий – потому что прекрасные, интересные, порядочные мужчины с бриллиантовыми кольцами в кармане не падают просто так с дерева. Нужно выйти и выбрать его или, лучше, сбить длинной палкой. Конечно, есть много паданцев, но у них, как правило, побиты бока и внутри червоточина. За последние несколько лет плохих яблок было больше всего. Но даже если я действительно бегаю за мужчинами – вот так мысль! – я должна смотреть правде в глаза, ведь, как твердит мне Лиззи, с возрастом это все труднее. И вот еще что. Ведь когда-нибудь я утрачу свою свежесть. И когда-нибудь те маленькие складочки в уголках губ станут глубже, не говоря уже о сеточке на веках и тонких морщинках между бровей. NB. Нужно срочно закупить побольше дорогих кремов.

– Я стала хуже выглядеть, – сказала я маме по телефону, после того как Лиззи ушла. – Я сильно сдала. Фактически превратилась в древнюю старуху. По большому счету, мне почти пятьдесят. Сегодня утром я обнаружила у себя первый седой волос.

– Неужели, дорогая? – отозвалась она.

– Да, обнаружила, – повторила я. – Вот почему меня бросили. Я вышла в тираж. Вот поэтому мужчины меня все время отвергают и никогда, никогда, никогда не зовут замуж.

– А как насчет того симпатичного еврея-бухгалтера? – спросила она. – С которым ты познакомилась в прошлом году?

– Он мне не понравился, – ответила я.

– А тот продюсер с телевидения? Ты говорила, что он тобой увлекся.

– Возможно, но его подружка – нет.

– О, понятно. Ну, а как насчет того… знаешь… как же его звали, ну тот, который очень хорошо разбирался в компьютерах?

– Смертельно скучный.

– А как насчет того юриста, ты еще упоминала, что познакомилась с ним в теннисном клубе? Помнится, ты говорила, что он тебе звонил.

– Мамочка, он белобрысый и плешивый.

– Ну, по крайней мере ты не можешь сказать, что никто тобой не интересуется.

– Могу. Потому что ни один из них не в счет.

– Почему это?

– Потому что они меня не заинтересовали. А теперь я вообще перестала интересоваться мужчинами. Во всяком случае, мне не нужен муж.

– Дорогая, не говори так.

– Нет, мне не так уж плохо одной.

– Нет, плохо. Ты несчастна.

– Только потому, что у меня ложная цель. Мне нужно вот что – смириться с одиночеством. Задуматься наконец о том, что я старая дева.

– Дорогая, да тебя никто не примет всерьез, если ты скажешь что-нибудь подобное.

– Нет, честно, мама, я буду прекрасно себя чувствовать в этом качестве. Мне нужно как следует заняться собой. Я заведу кота и начну собирать шерстяные одеяла для Красного Креста. Буду совершенствоваться в игре в крикет и решать кроссворды…

– Ты не умеешь решать кроссворды, дорогая.

– Научусь. Я буду сидеть в киоске и продавать пироги на благотворительных распродажах. Я буду самоотверженной нянькой для детей всех моих подруг. Я буду самой профессиональной старой девой, какая только существовала на свете. Может быть, я даже добьюсь награды за это. Старая Дева года – Тиффани Тротт, открыть скобку, мисс, закрыть скобку.

– Дорогая, боюсь, ты поставила себе скверную и бессмысленную цель, которая никуда тебя не приведет.

– Просто я трезво смотрю на жизнь.

– Нигилистично, дорогая.

– Но вряд ли я снова с кем-нибудь познакомлюсь.

– Не глупи, дорогая, конечно познакомишься.

– Нет, не познакомлюсь. Потому что я недавно прочитала в газете, что сорок пять процентов женщин знакомятся с партнерами через общих друзей, а я уже познакомилась со всеми друзьями своих друзей. И двадцать один процент знакомится на работе.

– Дорогая, я бы хотела, чтобы ты подыскала себе более подходящую работу. А то ты только тем и занимаешься, что сидишь целыми днями над своими слоганами.

– Зато у свободного художника больше свободы!

– Да, но так ты не встречаешься с мужчинами. Кроме Кита. Почему ты не выйдешь за Кита, Тиффани?

– Я не хочу снова проходить через все это, мама. Да и к тому же он любит Порцию.

– А у твоих подружек никого нет на примете?

– Нет. Когда я думаю о тех мужчинах, с которыми познакомилась через подруг, меня дрожь пробирает. Все они были ужасными, особенно Филлип.

– О да, – произнесла она многозначительно. Бесполезный, бесчувственный Фил Эндерер.

– Эти мужчины! – с отвращением процедила я. – Кому они нужны? Только не мне. Во всяком случае, я не собираюсь проходить через это снова. Никоим образом. Забудем об этом. Нет. Спа-си-бо.