Большое кино

— Это о мексиканском наемнике из «Песни прерий», которого вы превратили в середине действия в транссексуала?

— Возмутительно, не правда ли?

— Да нет, — спокойно ответила Кит. — Гомосексуальность героя — единственное, что есть интересного во всей картине. И сценарий, и режиссура никуда не годятся. Насколько я понимаю, вы просто развлекались: ведь ваши контрактные обязательства с «МГМ» все равно подошли к концу.

— Какая проницательность, а. Скотта?

— Брендан, это еще не все. Она исключительно хитра. Знаете, детки, я, пожалуй, оставлю вас на пару минут наедине и пойду приласкаю свою приятельницу. Уверен, вы неплохо поладите.

— Эй, Скотти, — окликнула его Кит, — может, включишь перед уходом свет, а то темнотища — хоть глаз выколи.

Включив верхний свет. Скотт послал обоим воздушный поцелуй и закрыл за собой дверь.

— По-моему, вас вряд ли можно назвать хитрой. — Брендан усмехнулся и указал на видавший виды столик, уставленный напитками:

— Выпьете?

— Пожалуй, немного.

Он налил две рюмки. Со спины Брендан выглядел несколько неуклюже. Поставив второе кресло напротив нее, он сел, касаясь коленями ее колен.

— Вы сказали Скотту, что вам понравился Джадд, — начала Кит. — А у меня с Джаддом проблема. Я даже подумывала, не пригласить ли самого Германа — пусть выскажется насчет наших поправок. По-моему, из Джадда не получится герой.

В его взгляде появилось сомнение.

— Вы хотите сказать, что зритель станет относиться к нему плохо, когда выяснится, что он положил глаз на подружку сына?

— Отчасти. В книге Джадд не антигерой, а жертва насилия.

Но вот в фильме… При таком сценарии ни один актер не сможет сыграть его симпатичным. — Ожидая ответа. Кит пригубила бренди.

— Не знаю, правильно ли я вас понял, — задумчиво произнес Брендан. — По-вашему, фильм «Последний шанс» выиграет, а Джадд получится симпатичнее, если в конце не произойдет сыноубийства?

— Я не говорю, что мы должны переделывать конец. — Кит вздохнула. — Просто любопытно, как вы собираетесь вызвать у зрителя симпатию к себе, убийце, а не к Лейси или ее убитому возлюбленному. Как заставите их поверить в такую реплику:

«Мой бедный, жалкий сын, моя кровь! Разве ты не знаешь, что время не властно над…»

Брендан вскочил и навис над ней, так что ее взгляд уперся в пуговицу его рубашки.

— Но там же по-другому: «Мой сын, моя чертова кровь!

Неужто ты считаешь, что время способно меня принизить?» — Он выразительно положил ладонь себе на ширинку.

Кит усмехнулась:

— Я вижу, вы успели выучить роль наизусть, но это еще не решает проблемы.

— Ладно, милая. Существует единственный способ вам доказать… — Он рывком поставил Кит на ноги. — Стойте здесь.

Вы — мой сын. Не двигайтесь!

Кит безмолвно повиновалась его приказу, а он быстро вышел во двор, откуда до нее донеслись шаги, бормотание, вздохи.

Через несколько секунд в кабинет вернулся совсем другой Брендан. Прежняя атлетическая подтянутость исчезла, рубаха вылезала из мешковатых штанов, лицо покрылось потом, а волосы торчали во все стороны. Теперь этот человек выглядел так, будто только что выл на луну.

Спустя два часа Кит покинула дом Скотта, унося с собой видеозапись неожиданного экспромта. Скотт бросил своих гостей вовсе не для того, чтобы развлечь подружку: заняв позицию позади двухстороннего зеркала, висевшего над камином, он засиял происходившее в кабинете на пленку.

В тот же вечер Арчер получил от Кит ответный телекс:

«Высылаю кассету с кинопробой. Марш и Джадд Хайнс — одно лицо».

Когда погас экран и зажегся свет, Кит с удивлением увидела на винтовой лестнице спину Арчера. Черт бы его побрал!

Сьюзен Шалтебрандт присела перед ней на корточки и потрогала холодной ладонью ее лоб.

— Не принимайте это на свой счет, дорогая. У него очень важное совещание. Он просил меня поблагодарить вас от его имени за просмотр и передать, что он в кратчайший срок уведомит вас о своем решении по поводу «Последнего шанса». Кит, милочка, возьмите платок. Это разница во, времени, со мной тоже всегда так. Просто вы плохо ее переносите.

Кит высморкалась.

— Дело не в разнице, Сьюзи, а в «Последнем шансе». Вы даже не представляете, до чего это слезливая вещь — тут не обойдешься и коробкой платков…

Глава 2

Мадлон Уикс, редактор текстовой части журнала «Флэш», сидела за столиком ресторана со своей лучшей журналисткой Либерти Адамс. Мадлон было под шестьдесят, она вдовствовала, пользовалась самыми дорогими духами, жила в «Плаза» и неизменно завтракала в Зале короля Эдуарда, поэтому Либерти не удивлялась, что она воспринимает всех официантов как слуг, приставленных к ней лично. Поманив одного унизанным кольцами пальцем, Мадлон попросила:

— Будьте добры кофе, Томас. Для старушки и ее маленькой гостьи.

— Маленькая гостья обойдется без кофе, Мад.

По ее милости Либерти уже и так полночи пила кофе. Еще одна чашка — и она не выдержит.

— Что ж, тогда кофе и чай. — Мадлон повернула к Либерти свое широкое лицо, покрытое густым слоем пудры:

— Как поживаешь, ангел мой? Прекрасно выглядишь! Я всегда говорила, что тебе к лицу скромные наряды. Очень мило с твоей стороны, что ты нанесла старушке столь ранний визит. Ну, где подноготная Нормана Мейлера?

Либерти с замиранием сердца подала ей все тридцать две страницы просроченного задания, которые Мадлон положила текстом вниз не читая.

— Ты это отдаешь или предлагаешь?

Либерти зарделась и потупила взор.

— Постараюсь предложить что-нибудь пооригинальнее.

Мадлон нахмурилась и поддела край листа кроваво-красным ногтем.

— Я плачу тебе не за оригинальность, ангел мой, а за то, что у тебя лучше всего получается: за подноготную красавчиков, вытянутую элегантно и бескровно. — Она взяла принесенный ей кофе и изящно поднесла чашку к губам.

«Кровь!» — подумала Либерти и тяжело вздохнула. Ей не в чем было винить Мадлон: в конце концов, та привила ей вкус к жареным фактам, когда она была сначала студенткой, а потом секретарем во «Флэш». Семь лет назад она превратила пуританскую рубрику «Новости о знаменитостях» в самый разнузданный отдел сплетен. Эмблемой рубрики стал позорный столб; ответы красавчиков на вопросы, которые больше никто не посмел бы им задать, взахлеб читала вся страна.

Однако девять месяцев назад Либерти внезапно почувствовала непреодолимое отвращение ко всему этому и перешла на свободные хлеба. Она питала надежду начать карьеру заново, но оказалось, что не так-то легко разделаться со сложившейся репутацией — равно как и с привычками, приобретенными в журнале.

Имея дело с Мадлон, надо было запасаться терпением.

, . — Норману достается ото всех. Читатель ждет разоблачений. Наверное, то, что сделала я, окажется для вас неожиданным. А неожиданность так же щекочет нервы, как и жестокость.

— Как жаль, милочка, что ты меня бросила! Зачем ломиться в открытые двери? Заруби себе на носу: репортеру ничего не стоит растерять популярность. — Она постучала ногтем по пачке листов. — Меня ждет разочарование?

— Не из каждой метафоры в статье торчит уязвленное мужское достоинство Нормана, но чтение все равно весьма и весьма сексуальное. Так что заказывайте свою яичницу по-флорентийски и не волнуйтесь.

Мясистые плечи Мадлон слегка поникли.

— Кстати, о сексе. По твоему виду не скажешь, что ты отвыкла им заниматься. — Она щелкнула пальцами и заказала подбежавшему официанту яичницу по-флорентийски на двоих. — А теперь… — она наклонилась вперед и закурила, — я хочу мяса.

— Мяса, Мэдди? Чего нет, того нет. Теперь люди не откровенничают со мной, как бывало прежде.

— С тобой они всегда откровенны — ты ведь вылитый ангелочек с виду. Это — твое главное достоинство. Порадуй меня последними сплетнями о Кит Рейсом и этом здоровяке Брендане Марше!